Герман (негромко). Таня, скажи мне… (С трудом.) Почему ты тогда ушла?
Таня (улыбаясь). Это было так давно, что я… я забыла.
Герман (просто). Скажи правду.
Таня (помолчав). Не хотела позволить тебе лгать мне – я слишком сильно тебя любила. Впрочем, сейчас все это не имеет значения. К тому же ты не очень горевал тогда, верно?
Герман. Я полюбил Машу. Хотел тебе сказать об этом… и не мог.
Пауза.
Таня (подходит к кроватке, смотрит на спящего Юрку и вдруг резко оборачивается к Герману). А ты знаешь, что я… что у меня был… Впрочем, теперь это ни к чему. В одном ты счастливее меня. Ты потерял то, что не имел, а это пустая потеря. (Идет к кроватке.) Теперь у тебя замечательный сын.
Молчание. Оба склоняются над кроваткой.
Герман. Хорош, правда?
Таня. Очень.
Герман. Как он ровно дышит.
Таня. Смотри, он улыбается… Верно, во сне он увидел что-нибудь очень веселое.
Герман. Знаешь, иметь сына – это такое счастье!
Таня. Вероятно!
Герман. А помнишь, ты тогда не хотела.
Таня. Да.
Герман. Ты была чудак!
Таня. Вот именно. (Пауза.) Ну, мне пора. Дай руку, береги сына и будь счастлив. (Надевает свою ушанку, шубку.)
Герман (жмет ей руку). Спасибо тебе за Юрку.
Пауза.
Таня (неожиданно). Поцелуй меня на прощание.
Герман целует Таню.
(Отбегает к окну, оглядывает комнату, улыбается.) Ну, вот и конец!
Входит Шаманова, за ней Башняк и трое друзей – «матрос», «Чапаев», «Фурманов». Чуть подалее, возле дверей, остановился вихрастый парнишка.
Шаманова. А к вам, Таня, целая делегация. Прощаться пришли.
Башняк. Мы, товарищ доктор, большое, золотое спасибо говорим за то, что вы нашего парнишку выходили. А про то, как вы шли к нам в пургу и смерти не боялись, про этот ваш бесценный поступок мы дали весть в Москву. Пускай вся страна знает, какой вы дорогой человек. А пока что мы приносим подарок… Покажи, Степа.
«Чапаев». Товарищ доктор, вы не думайте, что это что-нибудь особое. Это всего-навсего огурец. Свежий, зеленый огурец, выращенный научным путем в зимнее время года.
«Фурманов» (передает Тане огурец). Вот, пожалуйста, возьмите… Мы в виде опыта… Это наш лучший экземпляр.
Таня (берет огурец). Спасибо… Мне хочется сказать вам что-нибудь хорошее, но я не знаю… Я… Я съем ваш огурец.
Башняк (смотрит на вихрастого). А ты что молчишь? Напросился в гости, а сам по углам прячешься?
Вихрастый (он очень взволнован). Я хотел сказать… Очень трудно написать пьесу – такую, которая бы нравилась… И самому себе и всем другим сразу. Я несколько раз пробовал, и все ничего не получается… Но в ту ночь, когда вы без чувств лежали, а вокруг бушевала пурга, я сразу догадался, какую тут драму сочинить можно. Четыре действия я уже написал, осталось последнее, самое драматическое. (Пауза.) Когда я кончу драму, я ее вам в город пришлю с посвящением. А пока возьмите вот этот листок на память – я на нем стихи написал.
Таня. Спасибо… Я очень люблю стихи… и драмы тоже… Спасибо.
«Матрос». Товарищ доктор, я в ту ночь, когда вы без чувств лежали, воспользовался вашим беззащитным положением и вас, простите, поцеловал. Два раза. Вы уж извините… и позвольте еще раз, когда вы в полном чувстве…
Таня смеется и целует его.
Башняк. Ну, идемте, ребятки.
Шаманова. Мы вас проводим, Таня… Правда, Герман?
Герман. Конечно. (Подает жене куртку.)
Таня (в дверях). Идите… я вас догоню. Я, кажется, забыла… забыла варежки.
Все, кроме Тани, выходят из комнаты.
(Быстро подбегает к кроватке и склоняется над ней.)
Прощай, Юрка… Видишь, я нашла тебя, чтобы снова потерять. Но мы встретимся, ты будешь тогда большим-большим, а я буду уже старушка. Мы встретимся и, может быть, даже не узнаем друг друга. А может быть… Но… кто знает… кто знает… (Помолчав.) А пока спи, спи, маленький человечек…
Игнатов (входит, останавливается на пороге). Я закончил свои дела и еду в город. Мне только что сообщили, что вы тоже туда направляетесь. Если хотите, мы можем поехать вместе: у меня хорошая лошадь.
Таня молча на него смотрит и улыбается.
Вероятно, вы правы – все это смешно. (Сердито.) Я очень вас прошу, Татьяна Алексеевна, забыть обо всем, что я вам тут наговорил…
Таня. Увы!.. Увы, Алексей Иванович, у меня женская память… Она ничего не забывает…
Игнатов (недоверчиво). Вы теперь вечно будете надо мной смеяться…
Таня. Кто знает… (Улыбнувшись.) Кто знает… (Пауза.) Ну а почему вы не спросите меня о главном?
Игнатов. А я и так… я все по вашим глазам вижу: вы больше ничего не боитесь, правда?
Таня. Да. Как странно, неужели мне надо было увидеть его, чтобы все понять… И какое-то удивительное чувство свободы, словно не прожит еще ни один день жизни и только юность кончилась! Милая, смешная юность…
Игнатов (он очень взволнован). Татьяна Алексеевна, если когда-нибудь… Нет, молчу… Я ведь знаю, вам не до меня теперь.
Таня (подбегает к окну). Глядите, какой снег! Он будет лететь нам вдогонку, а мы, как в детстве, задерем головы и будем глотать его, как мороженое… А вечером, когда мы доберемся до города, мы достанем вот этот огурец, посолим его и торжественно съедим… (Улыбнулась.) этот самый дорогой трофей моей жизни. А наутро снег заметет наши следы, словно мы никогда и не проезжали по этой дороге.
Игнатов улыбается, берет огурец и прячет его в карман.
Смотрите не потеряйте…
Игнатов (посмотрел в окно). Сани подошли… Едем. (Протягивает ей руку.)
Занавес
1938 (редакция 1947 г.)
Жестокие игры
Драматические сцены в двух частях, одиннадцати картинах
Потом он подрос… Ходил на прогулку… и шел между нами, дав каждому ручку, зная, что мы поддержим и научим его уму-разуму, чувствуя нашу нежность и даже любовь…
Эдвард Олби.Не боюсь Вирджинии Вулф
Действующие лица
Друзья по школе:
Кай Леонидов, 20 лет.
Никита Лихачев, 20 лет.
Терентий, 20 лет.
Неля, прибывшая в Москву, 19 лет.
Мишка Земцов, врач, 30 лет.
Маша Земцова, геолог, 39 лет.
Константинов, отец Терентия, 50 лет.
Ловейко, сосед Земцовых, 38 лет.
Олег Павлович, отчим Кая, 43 лет.
Мать Нели, 44 лет.
Любася, младшая сестра Никиты, 18 лет.
Автор предлагает эти роли играть одной актрисе:
Девушка, похожая на ангела.
Девица, совсем не похожая на ангела.
Действие происходит в конце семидесятых годов в Москве и на нефтепромыслах в районе Тюмени. Автор на сей раз рекомендует прибегнуть к натуралистической декорации.
Конец сентября.Дом на Тверском бульваре, построенный еще в начале века. Просторная трехкомнатная квартира на втором этаже, несколько запущенная. В комнате, которая когда-то была его детской, в своей обычной позе в кресле сидит Кай. Ему двадцать лет, он небрежно одет, коротко подстрижен, в детстве был хорошеньким мальчиком. На улице начинает темнеть, но в окне еще видна колеблемая ветром пожелтевшая листва бульвара. Льет сильный дождь. На пороге, всматриваясь в полусумрак комнаты, стоит Неля, простенького вида девушка, обликом еще не москвичка. У ее ног плохонький чемоданчик.
Неля (разглядела сидящего Кая). Здравствуйте. У вас дверь с лестницы не заперта была…
Кай. И что же?
Неля (осуждая его). Все-таки… один в квартире.
Кай. И что же?
Неля. Воры зайти могут.
Кай. Не заходят.
Неля. Вы бы свет зажгли. Стемнело на улице. К чему в потемках-то разговаривать?
Кай (зажег настольную лампу. Поглядел на Нелю). И откуда ты такая появилась?
Неля. Какая?
Кай. Мокрая.
Неля. А вы почему меня на «ты» называете? Не годится.
Кай. Тебе кто нужен?
Неля. Леонидов.
