Молчание.
ВТОРОЙ. Он был не такой уж и мальчишка. Он был взрослый парень.
ПЕРВЫЙ. Взрослый несчастный мальчишка.
ВТОРОЙ. Я думал, что ты не вспомнишь.
ПЕРВЫЙ. Итак, начали на «ты».
ВТОРОЙ. Виноват.
ПЕРВЫЙ. Интересно. Значит, ты теперь не «Солнце», а медный таз, так, что ли? Всё так же пытаешься снимать кинофильмы? Ау, какое тысячелетье на дворе? Не пора ли завязать, ведь уже всё ясно, нет?
ВТОРОЙ. Ничего не ясно.
ПЕРВЫЙ. Что это мне так волнительно сегодня? А-а, свидание с молодостью. С пьяной богемой. Я вырезал тот кусок из жизни, забыл, но вот вдруг так ясно, ясно начинаю вспоминать… Ай, что так волнительно! Будто что-то поблизости такое важное, серьезное, приятное и я это сейчас ухвачу…
ВТОРОЙ. Рукопись.
ПЕРВЫЙ. Чего?
ВТОРОЙ. Твоя рукопись. Она у меня тут. В шкафу лежит. Я её сохранил. Ты кинул её тогда под ноги всем. Я сохранил. На всякий случай. Рядом с ней ты и заволновался.
ПЕРВЫЙ (хохочет, молчит, сел, болтает ногой, рассматривает носок ботинка.) Неужели ты думаешь, что я настолько сентиментален? Хочешь сказать, от рукописи идут токи. Да? О, эти токи, волны. Был у меня один работник, невседома, он мне гнал Голландию, что его токи одолевают. Ставил вокруг кровати железные листы, листом накрывался и спал. Чтоб злые духи его не трогали по ночам. Я его выгнал быстро, как только узнал про железные листы, потому как ни в какие токи я не верю, я материалист. Никаких токов, ничего сверхъестественного нету, и удачи нету, и везения нету — ложь. Есть только ум, башка, руки, здоровье и главное — деньги, деньги, деньги и они делают всё-всё-всё. Уверяю тебя. Знаешь, сколько их через мои руки прошло? Да, и денег, и людей. Кто только не ломался. Даже скучно вспоминать. Ну так что? Сниму-ка я, всё-таки, носки. Буду как в тот раз. Хорош байду разводить. Наговорил я тебе тут сорок бочек арестантов. А всё путём, дядя. Нормальный ход поршня.
Пауза. Первый снял носки. Кинул их в угол, смеётся.
Итак, ты вызвал меня на кухню, достал вот с этого самого дивана — ай, он был новенький тогда, у тебя водились деньжата, а теперь кошка его ободрала, клопы заселились в него, фу, декорация! — вызвал меня и сказал, что в приличные дома так не ходят. Тогда тут был приличный советский дом. От того, что была стенка, от того, что в стенке стоял хрусталь — какая пошлятина, он и снова стоит, продолжает стоять, твой хрусталь.
МОЛЧАНИЕ.
Итак, ты сказал, чтобы я убирался. Что я свинья и что ты сожалеешь, что позвал меня в гости. Я не ушел и был скандал. О, «Солнце»! Как ты гневалось!
ВТОРОЙ. Не помню. Разве было такое?
ПЕРВЫЙ. И вот прошло энное количество лет. И ты позвонил мне, нюнил, канючил, уговаривал, чтобы я Христа ради выпил с тобой чашечку кофе и чтобы ты, стало быть, выпросил бы у меня денег на своё кино очередное… Подозреваю, что ты за этим меня вызвал, нет? Ты сказал: «У меня не телефонный разговор, знаете». Ну? (Смеётся). Жизнь — гениальный режиссёр. Я таких режиссёров не видел.
ВТОРОЙ. Я сделаю кофе.
ПЕРВЫЙ. Я хочу на кухню.
ВТОРОЙ. Я сделаю кофе сам, сидите.
ПЕРВЫЙ. Говори мне «ты», как тогда. Я хочу на кухню.
ВТОРОЙ. Мне кажется…
ПЕРВЫЙ. Креститься надо, если кажется.
ВТОРОЙ. … мне кажется, ты решил отомстить за то, что тогда было? Нет? (Улыбается.) Ну, прости, пожалуйста, я виноват, мне стыдно, но, по-моему, всё было совсем иначе. Та история, в смысле … Было не так. Ты разбил тут стекло, кровь везде хлестала по стенкам, женщины кричали, ты дрался, ударил кому-то в глаз…
ПЕРВЫЙ. Тебе.
ВТОРОЙ. Может быть, и мне, не помню. Я ведь не ответил тебе, нет? Я вообще очень толерантен, терпим к людям, терплю их слабости. Мне кажется…
ПЕРВЫЙ. Я сказал: креститься надо, если кажется…
ВТОРОЙ.… мне кажется, что я не мог тебя тогда обидеть, а просто приструнил пьяного. Ты что-то преувеличиваешь.
ПЕРВЫЙ. Я не преувеличиваю, мне не приснилось, я помню прекрасно тот вечер. Я не собираюсь мстить. Зачем? Глупо. Просто хочу понять, почему ты сейчас так ко мне ласков, зазвал в квартиру, а раньше не здоровался на улице, ну, тогда, после случившегося и еще несколько лет, пока я не разбогател…
ВТОРОЙ. Сам и ответил. Потому и не здоровался, потому что ты был небогат, а теперь разбогател. Ну и что? Нормальный процесс. Ты стал уважаемым человеком, все тебя зауважали и я тебя зауважал тоже.
ПЕРВЫЙ. Итак, тот вечер, зима, я без носков, пропито всё, и меня выгоняют из дома «Солнца». Я устраиваю скандал от обиды, ненависти к вам, жирным, богатым, диктующим всем и вся. Это было так недавно и сейчас вы — никто. Скажи, а зачем ты всем рассказываешь, что мы с тобой друганы, что часто пил со мной раньше, что можешь позвонить мне в любой момент, рассказываешь эту историю, как выгнал меня отсюда, и хихикаешь, рассказывая это? Мне же доложили, мне льстят, я богат, все хотят угодить хоть чем-то. Зачем? С Пушкиным на дружеской ноге — поэтому?
ВТОРОЙ. Я никому никогда не рассказывал о той истории. Да и забыл её, честно говоря.
ПЕРВЫЙ. Не ври. Рассказывал. Не забыл. Мне доложили. И не раз.
ВТОРОЙ. Я сделаю кофе.
Молчание.
Почему ты так смотришь?
ПЕРВЫЙ. Неужели я так сильно изменился, что со мной надо на «вы».
ВТОРОЙ. Мы говорим на «ты».
ПЕРВЫЙ. Ты старше меня на десять-пятнадцать лет, а ощущение, что у нас разница в возрасте лет пятьдесят. Ты совсем старый пень стал, дружище.
ВТОРОЙ. Надо выпить. Все нервны. Ты нервен.
ПЕРВЫЙ. Я не пью пятнадцать лет. Спасибо тебе и этой квартирке.
ВТОРОЙ. Ерунда. Чуть-чуть можно. Кончай, чего ты обижаешься? Из-за чего? От того, что я сказал — не приходи без носков? Ну, может, и сказал. Правда, я в упор не помню. Ну, наверное, сказал. Конечно, сказал. Что теперь — сердиться?
ПЕРВЫЙ. Нет. Ты правильно сказал — мстить. Сердиться я не буду. Чего сердиться-то, на кого? На тебя? Ты нуль без палочки. Но прижать тебя еще ниже будет приятно. Отомстить. Очень приятно мстить, ты знаешь, очень.
Пошел к двери, закрыл её на ключ, ключ положил в карман.
Обожаю двери, которые изнутри закрываются. Их можно закрыть ключом и открыть замок можно тоже только ключом. Это прекрасное место действия. Единство места, времени и действия. Классицизм, да? Сейчас мы с тобой разыграем пьеску. Знаешь, как будет называться? «Моцарт и Сальери».
ВТОРОЙ. И кто Моцарт? Уж не ты ли?
ПЕРВЫЙ. Ты угадал. Итак, ключ можно выкинуть в окошко, и потом сидеть, сидеть, разбираться, выяснять отношения, убивать друг друга, выворачивать душу наизнанку, самую чёрную пречёрную черноту показывать зрителям…
ВТОРОЙ. Нету тут никаких зрителей…
ПЕРВЫЙ. … и ждать, когда, скажем, жена придёт с работы, откроет дверь снаружи ключом и найдёт, предположим, два трупа тепленьких — задохнулись от газа, зарезали друг друга, повесился один, а потом и другой рядом выпил яду, или оба в ванной вскрыли себе вены! И вот жена фантазируй, что хочешь про то, что тут произошло и только маленькая строчка в криминальной хронике: найдены два трупа, обстоятельства выясняются… И никогда не выяснит их ни милиция, ни жена, ни зрители…
ВТОРОЙ. Жена уехала. Она не придёт. Не выдумывай.
ПЕРВЫЙ. А кто же придёт? Кто-то должен в этой пьесе придти.
ВТОРОЙ. А что ты так нервничаешь, Моцарт, я не понимаю?
ПЕРВЫЙ. Кто придёт, Сальери, говори? Придумай. Твой сюжетный ход — разрешаю, твой бездарный ход, который я талантливо разовью, ведь я же Моцарт! (Ходит босиком по квартире. Второй сидит на диване, опустив голову.)
ВТОРОЙ. Знаешь, Сальери был не хуже Моцарта. Он был хорошим композитором. Это выяснилось недавно.
ПЕРВЫЙ. Кто придёт, говори?
ВТОРОЙ. Ну, хорошо. Сын придёт.
ПЕРВЫЙ. Ага, хорошо, сын. Роль для молодого героя. Сын, конечно же, негодяй. Потому что от осины не родятся апельсины. Нет, не рожает свинья бобра.
ВТОРОЙ. У меня очень хороший сын.
ПЕРВЫЙ. Да ладно врать-то. Я ведь знаю — наркоман много лет. Папа алкаш. Сын наркоман. Мама тайная проститутка. Уверен на сто! Итак! Вот какое замечательное развитие твоего долбанного идиотского сюжетного хода! Итак, приходит наркоман. У него есть ключи?
ВТОРОЙ. Он не наркоман. У него есть ключи.
ПЕРВЫЙ. Хорошо. Приходит домой молодой негодяй, приводит с собой молодую негодяйку — роль для молодой артистки-проститутки, живущей с главным режиссёром — маленькая роль, нет в нашей пьесе для девиц лёгкого поведения больших ролей! — о, как сильно сказал! Итак, приходит он и видит … О, что он видит, юный Гамлет наш, он видит папу своего и его друга. Да, друга! Правильно, в пьесах и сценариях нужна обязательно любовь. Без любви ничего не движется. Придумаем её. Ведь в жизни-то её нету, надо придумать на сцене. Итак, великая любовь. О, как хорошо! У папы есть друг! Друг с большой буквы. Сын узнает папину тайну. Как это всё обостряет! Вдруг выясняется, что папа, ах-а, папа наш оказался шалунишка, жил в тайне с…
