Павел. Да и того немного. В нем маловато масла, господин пристав. Вот и в ящике маловато хлеба, а в банке мало чаю.
Пристав (полицейскому). Горшок, значит, все-таки не без политики. Власова, Власова! На старости лет приходится вам иметь дело с такими кровожадными ищейками, как мы. Только этого вам не хватало. До чего ж чисто выстираны занавески! Просто загляденье. (Срывает их.)
Иван (Антону, который вскочил, встревоженный судьбой гектографа). Сиди! Пули захотел?!
Павел (громко, чтоб отвлечь внимание пристава). А зачем нужно было масленку швырять на пол?
Андрей (полицейскому). Подыми горшок!
Полицейский. Да это Андрей Находка, тот самый малоросс!
Пристав (подойдя к столу). Андрей Максимович Находка, ты уже сидел по политическому делу?
Андрей. Да, в Ростове и Саратове, но только там полицейские говорили мне "вы".
Пристав (вытаскивает из своего кармана прокламацию). А не известно ли вам, кто те мерзавцы, которые разбрасывают на фабрике преступные воззвания, а?
Павел. Мы мерзавцев первый раз видим.
Пристав. Смотри, Павел Власов, подожмешь хвост. Сиди смирно, когда я с тобой говорю!
Мать. Вы не кричите! Вы еще молодой человек, вы горя не знаете. Вы чиновник. Вы исправно получаете большие деньги за то, что вспарываете диваны и проверяете, есть ли в масленках масло.
Пристав. Побереги слезы, Власова: пригодятся еще. Лучше пригляди за сыном, он пошел по скверной дорожке. (Рабочим.) Зря хитрите. Все равно попадетесь.
Полицейский и пристав уходят. Рабочие приводят комнату в порядок.
Антон. Пелагея Ниловна, простите нас. Мы ведь не думали, что за нами уже следят. И вот квартире вашей пришлось плохо.
Маша. Вы очень напугались, Пелагея Ниловна?
Мать. Да, я вижу, Павел на скверной дорожке.
Маша. Так, по-вашему, это правильно, что вашу квартиру разгромили, оттого что ваш сын борется за свою копейку?
Мать. Они неправильно делают, но и он неправ.
Иван (вновь у стола). Как с раздачей листовок?
Антон. Если мы сегодня не будем раздавать их, потому что полиция зашевелилась, значит, мы просто брехуны. Листовки должны быть розданы.
Андрей. Сколько их?
Павел. Около полутысячи.
Иван. Кто будет раздавать?
Антон. Сегодня очередь Павла.
Мать (знаком подзывает к себе Ивана). Кто будет раздавать листки?
Иван. Павел. Это необходимо.
Маша. Необходимо! Сперва приучаются читать книжки и поздно приходить домой. Потом начинается работа на таких вот машинках, которые нужно вывешивать за окно, а окно нужно завешивать платком. А потом шепчутся между собой. Необходимо!.. Потом полиция вламывается в дом, и с тобой разговаривают словно с преступницей. (Встает.) Павел, я запрещаю тебе раздавать эти листки!
Андрей. Это необходимо, Пелагея Ниловна!
Павел (Маше). Растолкуй ей, что прокламации надо раздать из-за Сидора, чтобы отвести от него подозрение.
Рабочие подходят к Пелагее Власовой. Павел остается сидеть у стола.
Маша. Пелагея Ниловна! Это нужно и ради моего брата.
Иван. Иначе ему грозит Сибирь.
Андрей. Не раздать листовки сегодня - это значит подтвердить, что вчера их раздавал Сидор. Вот почему необходимо раздать их и сегодня.
Мать. Понимаю, что необходимо. Знаю - это надо сделать, чтобы не погиб тот парень, которого вы в это дело втянули. А что будет с Павлом, если его арестуют?
Андрей. Это не так уж опасно.
Мать. Вот как? Не так уж опасно. Человека сбили с толку, и он попал в беду. Чтоб его спасти, нужно то да се. Это не опасно, но необходимо. За нами следят, но мы должны раздать листки. Это необходимо, а стало быть - не опасно. Дальше - больше. И в конце концов человек стоит под виселицей: суй голову в петлю, - это не так уж опасно. Давайте сюда листки! Я пойду и раздам их, а не Павел.
Антон. Как же вы это сделаете?
Мать. Будьте покойны. Управлюсь не хуже вашего. Я знаю Марью Корсунову, она торгует в обеденный перерыв всякой едой на фабрике. Нынче я пойду торговать вместо нее и в ваши листки буду завертывать товар. (Достает свою сумку.)
Маша. Павел, твоя матушка вызвалась раздавать листки.
Павел. Обсудите сами, что тут за и что - против. Но меня, прошу, не заставляйте высказывать свое мнение.
Антон. Андрей?
Андрей. Я думаю, ей это удастся. Рабочие ее знают, и в полиции против нее подозрений нет.
Антон. Иван?
Иван. И я так думаю.
Антон. Даже если ее поймают, что ей могут сделать? В организации она не состоит. Пошла на это только ради сына. (Павлу.) Товарищ Власов, ввиду чрезвычайных обстоятельств и серьезной угрозы, нависшей над товарищем Сидором, мы решаем принять предложение твоей матери.
Иван. Мы убеждены, что опасность ей будет грозить меньше; чем кому бы то ни было.
Павел. Я согласен.
Мать (про себя). Чую, что помогаю я им в очень дурном деле, но я должна вызволить из него Павла.
Антон. Пелагея Ниловна, значит, разрешите передать вам эту пачку листовок.
Андрей. Теперь, выходит, вы будете бороться за нас, Пелагея Ниловна.
Мать. Бороться? Ну знаете - годы мои не те, и борьбой заниматься мне не пристало. Хватит с меня борьбы, когда надо наскрести три копейки на хлеб.
Андрей. А знаете ли вы, Пелагея Ниловна, что написано в листовках?
Мать. Нет, я неграмотная.
III
Болотная копейка
Фабричный двор.
Мать (с большой корзиной перед воротами фабрики). Теперь все зависит от того, что за человек привратник: дотошный он или лентяй. Надо дело провести так, чтоб он выдал мне пропуск. В листовки я оберну еду. А поймают меня скажу: мне их подсунули. Читать-то я ведь не умею. (Наблюдает за привратником.) Толстый, ленивый. Посмотрим, что он скажет, если ему предложить огурец. Он небось обжора, а есть ему нечего. (Идет к воротам и роняет сверток перед привратником.) Ах ты, батюшки, сверточек-то упал!
Привратник глядит в сторону.
Мать. Вот смехота! И в голову не пришло - поставить корзину наземь, вот обе руки и свободны! А ведь я чуть было не побеспокоила вас. (Публике.) Вот толстолобый-то! Этому нагородить чепухи, так он все сделает, лишь бы его не тревожили. (Идет к входу, тараторя.) Ну что ты с ней поделаешь, с этой Марьей Корсуновой? Говорила я ей еще позавчера: делай что хочешь, только ног не промочи! Думаете, послушалась? Как бы не так! Стала рыть картошку и промочила ноги! Вчерашний день пошла кормить козу. Опять промочила ноги! Ну что вы скажете? Натурально - пластом лежит. Думаете, отлежалась? Ничуть! Вечером опять вылезла. А на дворе дождь. Ну и опять промочила ноги!
Привратник. Сюда без пропуска нельзя.
Мать. Говорила я ей - и как об стену горох. Знаете, нас с ней водой не разольешь, но такой упрямицы свет не видал. "Ниловна, говорит, расхворалась я, сходи-ка на фабрику, поторгуй за меня". Вот видишь, Марья, отвечаю я, ты и охрипла. А почему охрипла? А она мне на это - да уж и голоса-то нет, каркает, как ворона: "Ежели ты, говорит, еще раз, говорит, меня попрекнешь, говорит, что ноги промочила, я, говорит, о твою дубовую башку, говорит, вот эту чашку расколочу, говорит". Экое ведь упрямство!
Привратник, вздыхая, пропускает ее.
Иду, иду, простите, что задержала вас своей болтовней.
Обеденный перерыв. Рабочие сидят на ящиках, льют и едят. Мать предлагает
свой товар. Иван Весовщиков помогает ей завертывать покупки.
Мать. Огурцы! Табак! Чай! Горячие пирожки!
Иван. А обертка - первый сорт.
Мать. Огурцы! Табак! Чай! Горячие пирожки!
Иван. А обертка в придачу.
Первый рабочий. Огурцы есть?
Мать. Вот огурцы.
Иван. А обертку не выбрасывай.
Мать. Огурцы! Табак! Чай! Горячие пирожки!
Первый рабочий. Скажи-ка, что там интересного написано? Я неграмотный.
Второй рабочий. Почем я знаю, что на твоей обертке написано?
Первый рабочий. Да у тебя, парень, такая же точно.
Второй рабочий. Верно. Тут что-то написано.
Первый рабочий. А ну?
Смилгин (пожилой рабочий). Я против, чтобы раздавали такие прокламации, пока идут переговоры.
Второй рабочий. Нет, они правы. Нас обработают как миленьких, если мы пойдем на переговоры.
Мать. Огурцы! Табак! Чай! Горячие пирожки!
Третий рабочий. Смотри пожалуйста! И полицию на ноги подняли, и контроль на фабрике усилили, а листовки опять проскочили. Это, видать, стоящие ребята. Их не остановишь. И требуют они резонно.
Первый рабочий. За себя скажу: я тоже с ними согласен.
Павел. Ну наконец-то Карпов идет.
Рабочий Карпов. Все делегаты в сборе?
В углу двора собираются делегаты рабочих, среди них: Смилгин, Антон и Павел.
Ну вели мы, значит, переговоры!
Антон. До чего договорились?
Карпов. И возвращаемся к вам не с пустыми руками.
Антон. Копейку отвоевали?
Карпов. Мы указали господину Сухлинову, что копейка, на которую урежут часовой заработок восьмисот рабочих, - это двадцать четыре тысячи рублей в год. Эти двадцать четыре тысячи рублей метили в карман к господину Сухлинову. Допустить этого нельзя было ни в коем случае. Вот-с, четыре часа сражались и добились своего. Эти двадцать четыре тысячи не уплывут в карман господина Сухлинова.
