Иоганн Гете - Прометей

Отец Юпитер! Страшная измена!
Минерва, дочь твоя,
С мятежным заодно,
Открыв ему источник жизни,
Одушевила все
Его созданья,
Его мирок из глины.
Они в движении, как мы,
И славословят все его,
Как мы тебя.
О, где же гром твой, Зевс?

Живут! И будут жить!
И жить должны!
Над всем, что только есть
Под необъятным небом
И на земле огромной,—
Везде владыка я.
Пускай червяк ничтожен, но число
Моих рабов он умножает.
И благо им, когда во мне отца признают,
Но горе им, коль захотят царю
Не покориться!

Всесильный, благостный отец!
Злодеям ты прощаешь преступленье.
Хвала тебе и честь
От всей земли и неба!
Пошли меня, чтоб возвестил я
Из праха вставшему народу
Твою, отец, и доброту и мощь!

Еще не время! В юном опьяненье
Те люди мнят себя богами.
Тебя не станут слушаться, ведь ты
Еще не нужен. Так позволь им жить!

Ты мудр и благ!

Взгляни, о Зевс,
На мир мой: он живет!
По своему я образу слепил их,
Людей, себе подобных,—
Чтоб им страдать и плакать, ликовать и наслаждаться
И презирать тебя,
Как я!

Смотри: деревья,
Они тебе нужны.

Как ты сумел
Подсечь их корни?

Вот этим острым камнем я подсек
Все деревца под самый корень.

Сначала сучья срежь,
Потом вот этот ствол
Вбей ровно в землю,
А этот ствол поставь напротив,
И сверху их свяжи ты,
Еще стволы — вот тут и там —
И сверху положи крест-накрест,
Потом клеть сучьями закрой
От верха до земли.
Перевяжи их и сплети,
Вокруг покрывши дерном,
А наверху — ветвей погуще,
Чтоб солнце, ветер, дождь
Туда не проникали.
Вот, милый сын, приют от непогоды
И жилище!

Спасибо, дорогой отец!
Скажи мне: могут жить все братья
В моем жилище?

Нет!
Ты дом себе построил, это — твой,
Но можешь разделить его,
С кем хочешь.
Кто хочет кров иметь, пусть сам построит.

Ты ни одной козы
Не смеешь взять:
Они — мои.

Вот как?

Вчера за ними день и ночь
Карабкался по горным кручам,
Изнемогал,
Чтоб их поймать живыми,
И сторожил всю ночь,
И запер их в загон
Из сучьев и камней.

Дай хоть одну!
Вчера и мне пришлось поймать козу;
Ее, в огне зажарив,
Мы съели с братьями.
Сейчас одна нужна мне,
А завтра вновь поймаем.

Не трогай коз моих!

Одну!..

Насилие! Ой, ой!

Что тут?

Козу увел грабитель!
Струится кровь из головы моей —
Ее разбил он
Этим острым камнем.

Возьми вон там лишай древесный
И положи на рану.

Отец мой, стало легче,
Кровь не сочится.

Иди, умой лицо.

А как с козой?

Оставь его!
Коль руку он на всех поднимет,
Все на него поднимут руки.

Еще вы не испорчены, о дети:
Близки вам труд и лень,
Жестокость, кротость,
Щедрость, скупость…
Вы с братьями своими схожи,
Сродни вы со зверями и богами.

Что, дочь, с тобой?
Как ты тревожна!

Отец мой,
Что я увидала!
И что почувствовала я!

Что?

О, Мира бедная!

Что с нею?

Неведомые чувства!
Ее в лесу я увидала — там, где мы
С ней часто для венков цветы срывали.
Пошла за ней,
И лишь с холма спустилась, вижу,
Как на траву
В изнеможенье клонится она.
По счастью, тут же близко был Арбар,
Ее он крепко сжал руками,
Чтобы не дать упасть ей,
Но — ах! — он с ней поник.
Откинулась ее головка,
Он целовал ее без счета,
Прильнув к ее устам устами,
Чтоб оживить своим дыханьем,
Мне стало страшно,
Я с криком подбежала
Мой крик привел ее в сознанье,
Арбар ее оставил.
Вскочив, она с потухшим взором
Мне кинулась на грудь,
Стучало сердце,
Рвалось на части,
Горели щеки,
И уста пылали,
Ручьем катились слезы.
Опять ее колени подкосились,
И я, отец, ее держала.
Ее горячие лобзанья
И страстный пыл вливали в жилы
Столь новые, неведомые чувства,
Что я в слезах, тревоге и смятенье
Покинула ее, и лес, и луг.
К тебе пришла, отец! Скажи,
Что потрясло ее, что с ней,
Со мной?

То — смерть!

Что это?

Дочь моя,
Ты много радостен узнала.

О, тысячи! Ты дал мне их.

Да, грудь твоя, Пандора, трепетала
При свете солнца,
В сиянье лунном,
И в поцелуях подруги милой
Блаженством полнилась твоя душа.

Невыразимо!

Что стан твой в пляске поднимало
Легко на воздух?

Радость!
Все существо мое тогда жило
Движеньями и пеньем,
В мелодии тонуло тело.

И под конец все разрешалось сном:
Боль, радость.
Тебе знаком был солнца жар,
Томленье жажды,
Быстрых ног усталость.
Ты плакала, овечку потеряв;
Колючкой ногу ранив,
Ты охала, стонала до тех пор, пока
Занозу я не вынул.

Да, в жизни есть и радости, отец,
И боль!

Своим ты сердцем чуешь,
Что много радостей еще
И много горя
К тебе придет.

О да! Стремится сердце вдаль,
Как будто никуда — и всюду.

Приходит миг, несущий исполненье
Всему: надеждам, чаяньям и снам.
Чего страшились мы, Пандора,
Вот это — смерть.

Смерть?

Когда из самой глубины
Ты ощущаешь потрясенье
Во всем, что скорбь иль радость приносило,
И сердце, в буре слез
Терзаясь, жаждет исцеленья,
И жар его растет,
И все в тебе звучит, трепещет, бьется,
И вдруг сознанье пропадает,
И видимое меркнет,
И ты никнешь,
И все кругом уходит в ночь,
И силою своих глубоких чувств
Объемлешь целый мир,—
Тогда и умирает человек.

Дай умереть, отец!

Еще не время.

Что ж после смерти?

Лишь все — желанье, радость, боль —
Сольется в вихре исступленья,—
Все успокоит сон блаженный,
И вновь проснешься ты помолодевшей,
Чтобы опять надеяться, желать, страшиться.