Скрипка. Дорогой мой, в общем, мне все равно, на чем вы играли, и он, и он, и он… Главное, что я играю на скрипке, а к остальным я прохладен. Я прохладный человек. Недавно у меня родился ребенок, так я до сих пор не посмотрел, мальчик или девочка. Назвали ребеночка Валей, а какого он пола, мне безразлично. А вы хотите, чтобы я вас помнил. Когда я припадаю к моей скрипке, я ничего не знаю, никого не вижу, не замечаю. Я творю. Я ухожу в себя, растворяюсь в музыке, сливаюсь со своей скрипкой, умираю, меня нет. Мой инструмент — мое несчастье, а ваш — ваше. Простите, ничем помочь не могу.
Оркестрант бросается к Мандолине.
Мандолина. Нет — нет, милок, и не пытай. У меня своя компания, у тебя своя. Ты в мои дела не лезь, а мне на твои наплевать. Ничего про тебя не знаю, ничего про тебя не скажу. Я про тебя проговорюсь, ты про меня сболтнешь… Известная история.
Скрипка (Дирижеру). Долго мы будем ждать?
Ударник. Ребята, отпустите! Я на хоккей опаздываю. Ну и рубка сегодня будет!..
Дирижер (Оркестранту). Попрошу поскорей, коллега. Только вас ждем. Мы должны играть и играть, а у нас еще конь не валялся.
Оркестрант. Скажите честно, до сегодняшнего дня вы знали, что у меня голубые глаза?
Дирижер. Я точно знаю только одно — что мне не хватает определенной частоты звука в оркестре. (Вынимает логарифмическую линейку, считает.) Вот… Частоты два пи деленное на корень квадратный примерно из тридцати семи. Это вы?
Оркестрант. Не знаю… Я забыл математику.
Дирижер. Думаю, что все-таки вы. Когда вы сидели в оркестре на своем месте, я вас не замечал — мне всего хватало. Как только вас не стало, я заметил. Такова уж психология руководителя.
Оркестрант. Выходит, что меня тут никто не знает. Когда я был среди вас, меня никто не видел. В то время как я честно выполнял свои обязанности, меня никто не замечал. Посмотрите на меня хоть сейчас! (Выбегает на авансцену, становится спиной к зрителям, лицом к оркестру.) Вы видите, что у меня один глаз немножко больше другого и нос чуть набок?
Скрипка. Поздно. Нам неинтересно разглядывать бесполезного человека. Лично я не люблю иметь дело с людьми без определенных занятий. Или играйте с нами, или…
Оркестрант. И тогда вы опять сольетесь со своей скрипкой. Он загородится своей трубой. А я опять сяду на свой стул и превращусь в два пи деленное на корень квадратный примерно из тридцати семи… Какой-то заколдованный круг.
Скрипка. Я больше не могу. У меня затекают пальцы. Я чувствую, как теряю квалификацию! Я должен играть. Если мы сейчас же не начнем, я буду солировать.
Мандолина. Наконец-то. Дошел. Я уже давно солирую. Вы разговоры разговариваете, а я работу работаю.
Скрипка начинает играть.
Геликон. Я с вами. (Присоединяется к ансамблю.)
Дирижер. Может быть, подождем немного, может быть, коллега найдет ключ. (Оркестранту.) Ищите!.. (Оркестру,) Стойте!.. Ищите!.. Стойте!..
Идет музыкальная пьеса.
Оркестрант, ища ключ под ногами, уходит за кулисы. Дирижер пытается остановить оркестр, но постепенно начинает дирижировать.
Пьеса кончается.
Мандолина. Ну вот. А вы боялись! Что с ним, что без него — одна музыка.
Ударник. Даже хорошо. Мне больше достается. Да и дело у нас продвинулось. Я, может быть, еще на баскетбол успею. Ну и рубка сегодня будет!..
Скрипка. Вообще мы должны бороться за сокращение штатов. Я знаю один квартет, который состоит из трех человек, а план им спускают, как целому симфоническому оркестру…
Геликон. Главное, чтобы качество не страдало. Я даже не заметил, что одного из нас нет.
Дирижер. А я заметил…
Мандолина. Знаете что, не стройте из себя самого умного. Прекрасный ансамбль. Прекрасно звучит. Особенно нам удалось вот это место — тири-тири-та-та-та…
Дирижер. Вот именно, именно в этом месте мне не хватало звука частотой в два пи деленное на корень квадратный примерно из тридцати семи. И от этого все получилось как-то не так, где-то не то, в чем-то по-другому…
Мандолина. Слушайте, я давно собирался сказать. Надоели мне эти разговоры — чего-то, кого-то, кому-то… Надоело! Мы живем в конкретном мире. Я должен точно знать чего, кого, кому и сколько. Я знаю только то, что могу потрогать. Стул, бумага, пиджак.
Дирижер. А звук? Как вы потрогаете звук частотой в два пи деленное на корень квадратный примерно из тридцати семи?
Мандолина. Зато я могу тронуть того, кто издаст звук. (Хватает Скрипку за грудки.)
Скрипка. Он прав. И я его могу тронуть. (Стряхивает пылинку с плеча Мандолины.)
Входит Оркестрант.
Оркестрант. Не нашел… Потерял… Навсегда потерял. Все.
Скрипка. Бросьте, коллега, не расстраивайтесь. Мы тут без вас вполне управляемся. Ступайте домой. Отдыхайте.
Геликон. Цветочки поливай, семечки лузгай… Гуляй!
Оркестрант. Я уже не попаду домой.
Геликон. Почему?
Оркестрант. Жена заперла дверь изнутри.
Мандолина. Ты же говорил, что снаружи запирает.
Оркестрант. Это когда уходит на работу, а когда приходит, изнутри запирает. Она думает, что я тоже пришел и сплю. Ведь я не храплю, когда сплю.
Мандолина. Ах да!
Скрипка. А дома и неинтересно отдыхать. Идите на скверик. Шашки, шахматы, кегельбан…
Оркестрант. Нет-нет. Это не для меня. Я с ужасом думаю о том моменте, когда пойду на пенсию. На следующий день мне нечего будет делать.
Мандолина. Чудак! Я только и жду этого. Так и представляю себе это дивное утро. Просыпаюсь и до обеда хожу по квартире в носках, после обеда электропроводку меняю (каждый день проводку менять буду), а вечером телевизор или товарищеский суд. Во житуха! Пенсия у меня, конечно, повыше твоей будет. Персональная. Я уже справку достал о том, что, когда я играл, Демьян Бедный плакал. А у тебя кто плакал?
Оркестрант. Мама. Моя старенькая мама плакала, когда я припадал губами к своему инструменту.
Геликон. Э… нет. В нашем оркестре я один духовик. Я припадаю. (Начинает играть.)
Оркестрант. Да — да… Когда я брал свой инструмент в одну руку, а в другую — смычок…
Скрипка. Ну уж это вы бросьте! Смычок всегда был только у меня. Вы как-то по — другому играли… (Присоединяется к играющему Геликону.)
Оркестрант пантомимически хочет изобразить игру на мандолине.
Мандолина. Ну — ну, скажи только: «Когда я ударял по струнам трепетной рукой», — и я тебе эти трепетные переломаю.
Музыкальная пьеса.
Оркестрант стоит, обхватив футляр руками.
Дирижер. Нет, нет, нет и нет!.. Я не могу! Так дальше не может продолжаться. Мне нужен этот звук!
Скрипка. Какой?
Дирижер. Два пи деленное на корень квадратный примерно из тридцати семи. Мне не хватает одной краски в ансамбле.
Мандолина. В конце концов, мужики мы с вами или не мужики? Сломать футляр, да и дело с концом! (Подбегает к Оркестранту.) А ну давай сюда твой ящик!
Оркестрант. Пожалуйста. (Мандолина пытается открыть футляр.) Только у вас ничего не получится. Это металлический футляр с секретным замком. Ведь я всегда так боялся за свой инструмент. Внутри футляра вся моя жизнь, мое имя, моя душа, мое все. Такого инструмента больше нет ни у кого. Это уникальный инструмент!
Мандолина. Фу! Будь проклята эта чертова коробка! (Садится на футляр.) Действительно, не открыть. Ну что теперь делать будешь, уникум? Пропадать? Нет, я счастлив, что мой инструмент можно купить в любом магазине. К примеру, потерял я его или об стену разбил. Пожалуйста! 10 рублей пара. Обо мне государство заботится. На меня промышленность работает.
Ударник. Ребята, скоро конец? Я же на фигурное катание опаздываю. Ну и рубка сегодня будет!..
Мандолина. Стой! Я не кончил. (Встает на футляр в позу оратора.) В наше время мы должны стремиться иметь только то, что можно заменить. Давайте учиться у природы. Почему у всех людей ноги одинаково устроены — снизу ступни, потом голень, потом коленка и бедро. Почему? Я сам отвечу. Чтобы заводы могли наладить выпуск стандартных протезов. Отрезало человеку ногу. Не беда! На складах полно протезов. Все для человека! Ты со своим уникальным инструментом обречен на беспротезное существование. А в наш двадцатый век — век заменителей — кожимит не хуже кожи, пластмасса конкурирует с металлом, вместо водки одеколончику махнешь и не заметишь, а заместитель бывает еще получше начальника. Это история нам неоднократно доказывала.
