что случилось тогда в Угличе. И никто этого уже не сможет узнать. В докладе царю Феодору я написал, что его брат погиб, упав на свой ножик — ну, вот так случилось. Я знал, что правитель Годунов ждет такой вывод, и поэтому так написал — я не хотел, чтобы он нас с братьями вновь за что-нибудь отправил в ссылку, и помнил, что наш брат Андрей был убит в ссылке — а я хотел, чтобы мы с братьями Дмитрием и Иваном жили.
(неожиданно озабоченно)
Почему же нет вестей от брата Дмитрия?
(еще более озабоченно)
Битва ведь уже должна была состояться и завершиться. Я приказал гонцов из войска пускать в Москву и в Кремль в любое время. И дороги к Москве теперь свободны — после того, как Михаил разбил самозванца, и тот из Тушино сбежал в Калугу.
(после некоторого молчания, задумчиво)
Самозванец…
Шуйский возвращается к окну, стоит у него, смотрит в него.
ШУЙСКИЙ
(задумчиво)
Когда пошли слухи о том, что царевич Димитрий спасся и объявился у ляхов, в Литве, царь Борис вызвал меня. Я уже знал о слухах о спасшемся царевиче, понимал, что он меня вызовет, и был готов к тому, что он может меня приказать заточить или даже казнить. Попрощался с родными, приехал во дворец. Царь Борис был хмур. Он спрашивал меня еще раз про убийство в Угличе, про то, как погиб царевич. Я все рассказал. Я точно знал, что царевич тогда погиб — я видел его мертвым, и хотя он подрос, пока был в Угличе, черты его лица я узнал — уж очень он на отца был похожим. Это был он. Царь Борис отпустил меня, но велел перед народом сказать, что истинный царевич Димитрий умер.
Шуйский начинает медленно ходить по палате.
ШУЙСКИЙ
(смотря на зрителей, но как бы немного в сторону, осторожно)
Я так и сделал — выступил с Лобного места, громко заявил москвичам, что настоящий царевич Димитрий мертв. Я как никто другой знал, что царевич погиб, а тот, кто объявился в Речи Посполитой у ляхов — самозванец. Но ляхи его поддержали, и вокруг него стали собираться и буйные польские паны, только и умеющие, что наводить смуту, либо у себя, либо где-то ещё, и беглецы из Москвы.
(буднично)
А дальше так все завертелось, закрутилось, смутно все стало. Самозванец собрал на ляшские деньги войско и заявил, что он идет отвоевывать отцовский престол. Тьфу!
(лицо Шуйского искажает гримаса)
Безродный самозванец, мелкий слуга, наглый проходимец, ничтожный холоп, Гришка Отрепьев, замахнулся на московский престол!
(задумчиво)
Чего я за свою жизнь только не повидал…
(продолжает рассказ буднично)
Царь Борис неожиданно умер, скоропостижно. Я не жалел о его смерти, он ведь тоже был самозванцем, хотя и организовал свое избрание Земским собором после смерти царя Феодора.
(неожиданно решительно)
Мы, Шуйские, должны были править после царя Феодора! Или уж князь Мстиславский, ближайший кровный родственник царей Иоанна и Феодора, потомок великого государя Иоанна Васильевича, свергшего ордынское иго и возродившего Русь.
(слегка пренебрежительно)
Ну или Романовы — громко кричавшие, что они ближайшие родственники царя Федора.
(разводя руками)
Но царем стал Борис Годунов, как всевластный правитель государства при царе Феодоре, а мы все заранее смирились с тем, что он станет царем. Романовых он всех сослал, старшего, Федора, постриг в монахи, двух других убил руками приставов, которые их охраняли.
(по некотором молчании, приглушенно, в размышлении)
Я много раз думал, может, Борис действительно приказал убить царевича Димитрия? Может быть, он уже тогда задумал стать царем, по бездетности царя Феодора, и царевич, единственный последний представитель Московского Дома, ему мешал? Тогда-то мы все думали, что если у царя Феодора и царицы Ирины так и не будет сына, Борис воспитает царевича Дмитрия так, чтобы и при нем продолжать править.
(с прорвавшимся изумлением)
Мы даже и представить не могли, что Борис решится самого себя царем сделать!
(вновь буднично)
И вот Борис Годунов умер. Царем стал его сын Федор. Царское войско перешло на сторону самозванца — его же многие считали спасшимся царевичем.
(неодобрительно, хмурясь)
Народу только дай во что-то верить. Он во что угодно поверит, в любую небылицу — лишь бы побуянить.
(вновь ровно)
Молодого царя Федора Годунова с его матерью свергли и задушили, самозванец вошёл в Москву, в Кремль. Я приготовился к смерти, попрощался с родными, но самозванец велел привести меня к себе, и спросил, признаю ли я его Димитрием.
(смотря в сторону зрителей, разводя руками)
Что мне было делать? Сказал, что признаю его истинным сыном царя Иоанна, и перед народом с Лобного места заявил, что он — истинный царевич, спасшийся тогда в Угличе, и покаялся, что тогда я говорил неправду, боясь гнева и мести Бориса Годунова.
Шуйский молчит.
ШУЙСКИЙ
(приглушенно, с удивлением)
Почему он меня не казнил — не знаю. Даже когда заподозрил, что я готовлю заговор, он схватил меня, я попрощался с родными, он приказал вывести меня на место казни, поставить рядом с плахой, я уже перекрестился и приготовился к смерти, стоял, мысленно просил всех простить меня за все мои прегрешения — и тут объявили мне царское помилование. Меня лишь выслали из Москвы, но вскорости вернули.
Шуйский вновь молчит, отворачивается к окну, молчит.
ШУЙСКИЙ
(смотря в сторону от зала, приглушенно)
Потом самозванца убили москвичи, не смогли терпеть его разнузданности, его самоуверенности, и того, что он, попирая наши обычаи, навязывал нам польские обычаи. Говорили, что он хотел латинскую веру насадить, отвергнув Православие — для этого ляхи его и поддержали. И жена его, Маринка, сановная полька, не захотела принимать наши обычаи, высмеивала их, называла нас дикими схизматиками. Не стерпели этого поругания москвичи, поднялись, ворвались в Кремль, вытащили самозванного царя и убили его.
(показывает рукой в окно)
Вон из того окна он упал, лежал на земле, тут его схватили и прикончили и бросили труп собакам. А потом сожгли его труп, пепел зарядили в пушку и выстрелили из нее в сторону Польши, откуда он пришёл.
(хмурясь)
От Польши только гадость всякая и лезет к нам.
Шуйский молчит, стоя у окна, потом
