class="v">Аваны, Фарфара струя
Иссякла ль, что ты здесь, со мною?
О тайна, мерзкая вдвойне,
Пес ненавистный, прочь отсюда!
Ты пробуждаешь с жаждой чуда
Все мысли скотские во мне.
Ты называешь веру нишей,
Ты вносишь чувственность в мой дом,
И Аттис с поднятым ножом
Меня, смущенного, был чище.
Злой Сфинкс! Злой Сфинкс! Уже с веслом
Старик Харон стоит в надежде
И ждет, но ты плыви с ним прежде,
А я останусь пред крестом,
Где слезы льются незаметно
Из утомленных скорбью глаз,
Они оплакивают нас
И всех оплакивают тщетно.
Был вечер, и вот в душу его желание вошло создать изображение Радости, пребывающей одно мгновение. И он в мир пошел присмотреть бронзу. Только о бронзе мог он думать.
Но вся бронза во всем мире исчезла, и вот во всем мире не было литейной бронзы, кроме только бронзы в изваянии Печали, длящейся вовеки.
Это же изваяние он сам своими руками создал и поставил его на могиле той, кого он любил. На могиле усопшей, которую любил он больше всех, поставил он это изваяние своей работы, чтобы оно служило знаком любви, которая не умирает, и символом печали, которая длится вовеки. И вот во всем мире не было иной бронзы, кроме бронзы этого изваяния.
И взял он изваяние, которое он создал, и ввергнул его в большую печь, и пламени предал его.
И вот из бронзы в изваянии Печали, длящейся вовеки, он создал изваяние Радости, пребывающей одно мгновение.
Была ночь и Он был одинок.
И Он увидал издалека город, обнесенный стенами, и пошел Он к тому городу.
И, когда Он подошел близко, Он услышал в городе топот радостных ног, и смех веселящихся уст, и громкий рокот бесчисленных лютен. И Он постучался в ворота, и некто из привратников впустил Его.
И Он увидел дом, построенный из мрамора, и впереди его прекрасные мраморные столпы. Были столпы увиты цветочными вязями, и внутри дома и перед ним горели факелы из кедра. И Он вошел в дом.
И когда Он прошел через палату из халцедона и через палату из яшмы, и вступил в палату пиршеств, и Он увидел возлежащего на ложе из морского пурпура, и волосы возлежащего были увенчаны алыми розами, и уста его рдели от вина.
И Он подошел к нему, и коснулся его плеча, и спросил:
– Зачем так проводишь ты время?
И юноша обратился к нему, и узнал Его, отвечая, сказал:
– Я был прокаженным и Ты исцелил меня. Что же мне делать ныне?
И Он вышел из дома и шел по улицам.
И вскоре увидел Он женщину, у которой лицо и одежды были ярко раскрашены и обувь была в жемчугах. И за нею поодаль шел, как за охотником пес, юноша в двухцветном плаще. Лицо женщины было подобно прекрасному лицу кумира, и глаза юноши пылали страстью.
И Он поспешил за ними, и коснулся руки этого юноши, и спросил его:
– Зачем ты смотришь так на эту женщину?
И юноша обратился к нему, назвал Его и сказал:
– Я был слепым, и Ты даровал мне зрение. На что же мне еще смотреть?
И Он поспешил вперед, и коснулся ярко раскрашенных одежд этой женщины, и сказал ей:
– Или нет перед тобою иных путей, чтобы ходить за ним, кроме пути греха?
И женщина обратилась к Нему, узнала Его и засмеялась, и сказала:
– Но Ты отпустил мне грехи мои, и путь мой – путь радости.
И Он вышел из города.
И, когда Он выходил из города, Он увидел сидящего у дороги юношу, который плакал.
И Он приблизился к нему и коснулся его длинных кудрей, и спросил его:
– О чем ты плачешь?
И юноша поднял взоры и узнал Его и, отвечая, сказал:
– Я был мертв и Ты воскресил меня! Что же я могу делать, как не плакать!
Когда умер Нарцисс, разлившийся ручей его радости превратился из чаши сладких вод в чашу соленых слез, и Ореады [13] пришли, плача, из лесов, чтобы петь над ручьем и тем подать ему отраду.
И, когда они увидели, что ручей превратился из чаши сладких вод в чашу соленых слез, они распустили свои зеленые косы, и восклицали над ручьем, и говорили:
– Мы не дивимся твоей печали о Нарциссе – так прекрасен был он.
– Разве был Нарцисс прекрасен? – спросил ручей.
– Кто может знать это лучше тебя? – отвечали Ореады. – Он проходил мимо нас, к тебе же стремился, и лежал на твоих берегах, и смотрел на тебя, и в зеркале твоих вод видел зеркало своей красоты.
И ручей отвечал:
– Нарцисс любим был мною за то, что он лежал на моих берегах, и смотрел на меня, и зеркало его очей было всегда зеркалом моей красоты.
Когда тьма покрыла землю, Иосиф Аримафейский [14], держа в руке сосновый факел, сошел с холма в долину. Он шел к себе домой.
И увидел он коленопреклоненного на жестких камнях Долины Отчаяния юношу, который был наг и плакал. Цвет его волос был подобен меду, и его тело было, как белый цветок, но он изранил свое тело шипами и вместо короны покрыл свои волосы пеплом.
И тот, у кого было большое имение, сказал юноше, который был наг и плакал:
– Я не дивлюсь, что печаль твоя так велика, ибо, истинно, он был праведник.
И юноша отвечал:
– Это не о нем проливаю я слезы, но о себе самом. И я претворял воду в вино, и я исцелял прокаженных, и я возвращал зрение слепым. Я ходил по водам и из живущих в пещерах я изгонял бесов. И я насыщал голодных в пустыне, где не было пищи, и я воздвигал мертвых из их тесных обителей, и по моему повелению на глазах у великого множества людей иссохла бесплодная смоковница. Все, что творил этот человек, творил и я. И все же меня не распяли.
И вот было молчание в Чертоге Суда, и Человек наг предстал перед Богом.
И Бог открыл Книгу Жизни этого
