Кочкарев. Какая ж беда, если рассердятся? Если бы из этого что бы нибудь вышло, тогда другое дело; а ведь здесь самое большее, если кто-нибудь из них плюнет в глаза, вот и все.
Агафья Тихоновна. Ну вот видите!
Кочкарев. Да что же за беда? Ведь иным плевали несколько раз, ей-богу. Я знаю тоже одного: прекраснейший собой мужчина, румянец во всю щеку; до тех пор егозил и надоедал своему начальнику о прибавке жалованья, что тот наконец не вынес – плюнул в самое лицо, ей-богу! «Вот тебе, говорит, твоя прибавка, отвяжись, сатана!» А жалованья, однако же, все-таки прибавил. Так что ж из того, что плюнет? Если бы, другое дело, был далеко платок, а то ведь он тут же, в кармане, – взял да и вытер.
В сенях звонят.
Стучатся: кто-нибудь из них, верно; я бы не хотел теперь с ними встретиться. Нет ли у вас там другого выхода?
Агафья Тихоновна. Как же, по черной лестнице. Но, право, я вся дрожу.
Кочкарев. Ничего, только присутствие духа. Прощайте! (В сторону.) Поскорей приведу Подколесина.
Агафья Тихоновна и Яичница.
Яичница. Я нарочно, сударыня, пришел немного пораньше, чтобы поговорить с вами наедине, на досуге. Ну, сударыня, насчет чина, я уже полагаю, вам известно: служу коллежским асессором, любим начальниками, подчиненные слушаются... недостает только одного: подруги жизни.
Агафья Тихоновна. Да-с.
Яичница. Теперь я нахожу подругу жизни. Подруга эта – вы. Скажите напрямик: да или нет? (Смотрит ей в плеча; в сторону.) О, она не то, что как бывают худенькие немки, – кое-что есть!
Агафья Тихоновна. Я еще очень молода-с... не расположена еще замуж.
Яичница. Помилуйте, а сваха зачем хлопочет? Но, может быть, вы хотите что-нибудь другое сказать? изъяснитесь...
Слышен колокольчик.
Черт побери, никак не дадут делом заняться.
Те же и Жевакин.
Жевакин. Извините, сударыня, что я, может быть, слишком рано. (Оборачивается и видит Яичницу.) Ах, уж есть... Ивану Павловичу мое почтение!
Яичница (в сторону). Провалился бы ты с своим почтением! (Вслух.) Так как же, сударыня?.. Скажите одно только слово: да или нет?..
Слышен колокольчик; Яичница плюет с сердцов.
Опять колокольчик!
Те же и Анучкин.
Анучкин. Может быть, я, сударыня, ранее, чем следует и повелевает долг приличия... (Видя прочих, испускает восклицание и раскланивается.) Мое почтение!
Яичница (в сторону). Возьми себе свое почтение! Нелегкая тебя принесла, подломились бы тебе твои поджарые ноги!
(Вслух.) Так как же, сударыня, решите, – я человек должностной, времени у меня немного: да или нет?
Агафья Тихоновна (в смущении). Не нужно-с... не нужно-с... (В сторону.) Ничего не понимаю, что говорю.
Яичница. Как не нужно? в каком отношении не нужно?
Агафья Тихоновна. Ничего-с, ничего... Я не того-с... (Собираясь с духом.) Пошли вон!.. (В сторону, всплеснувши руками.) Ах, боже мой, что я такое сказала?
Яичница. Как «пошли вон»? Что такое значит «пошли вон»? Позвольте узнать, что вы разумеете под этим? (Подбоченившисъг подступает к ней грозно.)
Агафья Тихоновна (взглянув ему в лицо, вскрикивает). Ух, прибьет, прибьет! (Убегает.)
Яичница стоит, разинувши рот. Вбегает на крик Арина Пантелеймоновна и, взглянув ему в лицо, вскрикивает тоже: «Ух, прибьет!» – и убегает.
Яичница. Что за притча такая. Вот, право, история!
В дверях звенит звонок и слышны голоса.
Голос Кочкарева. Да входи, входи, что ж ты остановился?
Голос Подколесина. Да ступай ты вперед. Я только на минуту: оправлюсь, расстегнулась стремешка.
Голос Кочкарева. Да ты улизнешь опять.
Голос Подколесина. Нет, не улизну! ей-богу, не улизну!
Те же и Кочкарев.
Кочкарев. Ну вот, очень нужно поправлять стремешку.
Яичница (обращаясь к нему). Скажите, пожалуйста, невеста дура, что ли?
Кочкарев. А что? случилось разве что?
Яичница. Да непонятные поступки: выбежала, стала кричать: «Прибьет, прибьет!» Черт знает что такое!
Кочкарев. Ну да, это за ней водится. Она дура.
Яичница. Скажите, ведь вы ей родственник?
Кочкарев. Как же, родственник.
Яичница. А как родственник, позвольте узнать?
Кочкарев. Право, не знаю: как-то тетка моей матери что-то такое ее отцу или отец ее что-то такое моей тетке – об этом знает жена моя, это их дело.
Яичница. И давно за ней водится дурь?
Кочкарев. А еще с самого сызмала.
Яичница. Да, конечно, лучше, если бы она была умней, а впрочем, и дура тоже хорошо. Были бы только статьи прибавочные в хорошем порядке.
Кочкарев. Да ведь за ней ничего нет.
Яичница. Как так, а каменный дом?
Кочкарев. Да ведь только слава, что каменный, а знали бы вы, как он выстроен: стены ведь выведены в один кирпич, a в середине всякая дрянь – мусор, щепки стружки.
Яичница. Что вы?
Кочкарев. Разумеется. Будто не знаете, как теперь строятся домы? – лишь бы только в ломбард заложить.
Яичница. Однако ж ведь дом не заложен.
Кочкарев. А кто вам сказал? Вот в том-то и дело – но только заложен, да за два года еще проценты не выплачены. Да в сенате есть еще брат, который тоже запускает глаза на дом; сутяги такого свет не производил: с родной матери последнюю юбку снял, безбожник!
Яичница. Как же мне старуха сваха... Ах она бестия эдакая, изверг рода челове... (В сторону.) Однако ж он, может быть, и врет. Под строжайший допрос старуху, и если только правда... ну... я заставлю запеть ее не так, как другие поют.
Анучкин. Позвольте вас побеспокоить тоже вопросом. Признаюсь, не зная французского языка, чрезвычайно трудно судить самому, знает ли женщина по-французски или нет. Как хозяйка дома, знает?..
Кочкарев. Ни бельмеса.
Анучкин. Что вы?
Кочкарев. Как же? я это очень хорошо знаю. Опа училась вместе с женой в пансионе, известная была ленивица, вечно в дурацкой шапке сидит. А французский учитель просто бил ее палкой.
Анучкин. Представьте же, что у меня с первого разу, как только ее увидел, было какое-то предчувствие, что она не знает по-французски.
Яичница. Ну, черт с французским! Но как сваха-то проклятая... Ах ты, бестия эдакая, ведьма! Ведь если бы вы знали, какими словами она расписала! Живописец, вот совершенный живописец! «Дом, флигеля, говорит, на фундаментах, серебряные ложки, сани», – вот садись, да и катайся! – словом, в романе редко выберется такая страница. Ах ты, подошва ты старая! Попадись только ты мне...
Те же и Фекла.
Все, увидев ее, обращаются к ней с следующими словами:
Яичница. А! вот она! А подойди-ка сюда, старая греховодница! а подойди-ка сюда!
Анучкин. Так-то вы обманули меня, Фекла Ивановна?
Кочкарев. Ну-ка ступай, Варвара, на расправу!
Фекла. И ни слова не разберу: оглушили совсем!
Яичница. Дом строен в один кирпич, старая подошва, а ты наврала: и с мезонинами, и черт знает с чем.
Фекла. А не знаю, не я строила. Может быть, нужно было в один кирпич, оттого так и построили.
Яичница. Да и в ломбард еще заложен! Черти б тебя съели, ведьма ты проклятая! (Притопывая ногой.)
Фекла. Смотри ты какой! Еще и бранится. Иной бы благодарить стал за удовольствие, что хлопотала о нем.
Анучкин. Да, Фекла Ивановна, вот вы и мне тоже насказали, что она знает по-французски.
Фекла. Знает, родимый, всё знает, и по-немецкому, и по-всякому; какие хочешь манеры – всё знает.
Анучкин. Ну нет, кажется, она только по-русски и говорит.
Фекла. Что ж тут худого? Понятливее по-русски, потому и говорит по-русски. А кабы умела по-басурмански, то тебе же хуже – и сам бы не понял ничего. Уж тут нечего толковать про русскую речь! речь звестно какая: все святые говорили по-русски.
Яичница. А подойди-ка сюда, проклятая! подойди-ка ко мне!
Фекла (пятясь ближе к дверям). И не подойду, я знаю тебя. Ты человек тяжелый, ни за что прибьешь.
Яичница. Ну, смотри, голубушка, это не пройдет тебе! Бот я тебя как сведу в полицию, так ты у меня будешь знать, как обманывать честных людей. Вот ты увидишь! А невесте скажи, что она подлец! Слышишь, непременно скажи. (Уходит.)
