— Прощай, — говорит парень.
— Мы еще встретимся, — говорит главарь.
Луна над прерией, парень на коне поддерживает перед собой мертвую девушку.
Вносит ее в дом на прииске, опускает на кровать, где одну ночь они любили друг друга. Зажигает в изголовье свечу и, обнажив голову, смотрит, прощаясь.
— Кто здесь? — со свечой и револьвером входит хозяин.
Бросается к дочери. Рыдает. Горько и гневно:
— Это ты убил ее!!
— Я, — тихо говорит парень. — Но раньше ее убил ты. Своей жадностью, своей ложью, своим богатством, ледяной расчетливостью своей души. И меня ты убил…
— Еще нет, но сейчас убью! — Поднимает револьвер, парень легко выбивает его.
— Я мог бы размозжить тебе голову, ничтожная ящерица. Но ты сам размозжишь ее, когда будешь в отчаянии биться ею о стену. Живи теперь, если сможешь. Это твое наказание. Твоя казнь.
Звеня шпорами, медленно выходит.
Хозяин в оцепенении смотрит на дочь. Идет в свою спальню и на коленях молится перед портретом жены. В кладовой берет факел — глаза безумны, седые волосы дыбом, — и обходит дом, поджигая занавесы, шкафы книг, бумаги в кабинете. Комнаты пылают: хозяин стоит на коленях, прижавшись лицом к ногам дочери…
В ночи парень оборачивается в седле: высокое пламя над прииском. Отблески пламени и мука в его глазах:
— Твоя кровь на мне… но она не останется неотомщенной. Я не боюсь крови, но не хочу больше проливать ее. Пусть решит закон.
Мучение и решимость в его лице. Шагом идет конь.
Сержант в белье мочится с крыльца домика, смотрит на луну, сплевывает, зевая входит обратно.
У стола сидит парень, кольт на сержанта:
— Добрый вечер, сержант.
— Что тебе нужно? — тот заикается от страха.
— Наденьте брюки и не трясите челюстью — не люблю, когда что-то мельтешит перед глазами.
Тот одевается, косясь на кольт. «Виски, сэр?» — угодливо кивает на бутылку.
— Твоя рожа вызывает у меня желание выпить воды.
— Воды? — удивляется сержант. — Пожалуйста, — наливает.
— Чтоб справиться с приступом тошноты от твоего вида.
— Ты пришел сказать мне это? — сержант выпил воду, очухался.
— Нет. Я пришел сделать тебя офицером.
— Ты уже назначен к нам полковником? — Сержант овладел собой.
— Бери бумагу. Ручку. Пиши: «Порядки стали строги. Я не могу больше предупреждать вас о действиях полиции. Ваш налет на бал губернатора едва не стоил мне места и чина. Я не могу рисковать за прежние деньги. Или вы удваиваете плату за мои услуги, или я нахожу более щедрых партнеров». Написал? Давай сюда.
— Что теперь будет? — от ужаса под дулом сержант опять ничего не соображает. — Не убивай меня!
— Теперь, — парень прячет листок, — это письмо получит губернатор, если ты не будешь делать то, что я тебе скажу.
— Не надо горячиться, — лебезит сержант.
— Так вот слушай. Ты все равно не поймешь… Но сделаешь то, что я тебе скажу… Дай карту!
Сержант расстилает на столе карту. Парень обводит кружок:
— Банда здесь. К утру твои люди должны быть вот тут, — ставит несколько значков вокруг кружка.
Утро в ущелье. На фоне неба показываются со всех сторон головы солдат.
Стрельба, сражение, разгром. Раненый главарь захвачен живым.
— Может, я и неправ, парень… — тихо говорит он сам с собой. — Но ты обошелся со мной хуже, чем я с тобой…
Сержант торжествующе хохочет ему в лицо.
Колонна тянется из дымящегося ущелья под солнцем дня.
Здание полиции. Парень спешивается у крыльца, швыряет поводья часовым, обомлевшим на фоне его плаката, и четко проходит в кабинет сержанта.
— Добрый день, сэр, — угодливо приподнимается сержант.
— Я свое слово сдержал. А письмо в надежных руках. Если волос упадет с моей головы — то повесят нас вместе. Где деньги?
Сержант угрюмо выкладывает из сейфа на стол гору пачек денег. Парень сгребает их в мешок:
— Здесь только половина. Где еще двадцать тысяч?
— Какие?.. — Сержант растерян. — За что?..
— За МОЮ голову, — жестко говорит парень. — Она тоже оценена в такую сумму, не так ли? Ну, так я имею большее право, чем кто бы то ни было, заработать на собственной голове. Живо!
Сержант выскребает из сейфа все до мелочи:
— Меня сошлют на каторгу за такую растрату!
— Не сошлют… Завтра я буду здесь, в твоих лапах… Но помни: его не должны повесить раньше, чем я явлюсь. Ты понял меня?
— Д-да. Нет… Кто из нас рехнулся: я или ты?
— Я. До завтра, сержант.
Парень едет по пустой улице с мешком у седла. В глазах его встает лицо невесты, ее улыбка, летящие под ветром золотые волосы, а за ними морская голубизна. «Я уже никогда не вернусь к тебе… Но ты не будешь нищей. Ты будешь богата и счастлива и выйдешь замуж за того, кого выберешь… И забудешь меня… Ты должна забыть меня…»
На выезде из города — толпа. Парень кладет руку на рукоять кольта. При встрече с его взглядом мужчины боязливо отводят глаза. Толпа раздается перед его конем. Один сзади взводит затвор — парень чуть оглядывается — тот отводит глаза, опускает винчестер.
Женщина в трауре загораживает дорогу коню:
— Проклятый убийца! Продал своего дружка — и думаешь, что этим откупился? Они все трусы, — жест на молчащую толпу, — но я не побоюсь сказать тебе правду в лицо! Ты убил моего мужа — убей и меня! Ты сделал их сиротами — (трое ее детей в стороне держатся за руки) — убей и их! Они все равно умрут от голода — без отца, который кормил их!..
Парень швыряет в пыль к ее ногам мешок с деньгами.
— А-а, ты даешь мне деньги? За моего мужа! Мало: мне нужна твоя жизнь!
— Ты получишь ее завтра, — тихо говорит парень.
— Нет, сейчас! Почему не сейчас? Ты не хочешь умирать, ты хочешь жить! — а те, кого ты убил — они не хотели жить?!.
— Я не хочу жить. Потерпи чуть-чуть, — тихо говорит он.
Салун, с которого все началось. В дверях встает парень — шум стихает, все смотрят. Тапер растерянно встает, снимает котелок, кладет его на рояль, кланяется с сигарой в зубах, ничего не соображая от страха и почтения, вынимает сигару, кладет на котелок, снова кланяется. Парень делает разрешающий жест, тапер садится, надевает котелок, играет в бешеном темпе, дым из тлеющей дыры в его котелке — сигара прожгла и провалилась, шум возобновляется.
У стойки:
— Позвольте угостить… за счет заведения, сэр… — бармен льет полный бокал, течет через край.
— Твою щедрость я помню, — парень выплескивает ему в лицо, швыряет бокал не глядя, бармен ловит, утирает лицо, кланяется.
За одним из столиков тот самый джентльмен-шулер банкует в карты. Парень подходит. Шулер спокоен:
— Хотите сыграть, сэр?
— Я однажды уже играл с тобой. Помнишь?..
— Разумеется, сэр. Итак, карту?
— На этот раз сдавать буду я. — Шарах его, тот через голову.
Метелит шулера. Его телохранители хотят вступиться — и летят через столы в нокауте. Тапер бешено играет, дым валит из шляпы.
Шулер делает жест: на балюстраде второго этажа возникают двое с карабинами — два выстрела, и они рушатся вниз, ломая перила; парень, не глядя, сует кольт в кобуру.
Шулер с трудом приподнимается:
— О’кэй: крупную игру лучше вести без свидетелей.
Они поднимаются на второй этаж, заходят в комнату — шулер впереди, делает гибкое движение: со щелчком выскакивает узкое лезвие пружинного ножа. Парень выбивает нож, тот взлетает и падает на постель, в стыке двух кроватей застревая ручкой, лезвие торчит вверх.
— Где же твоя ловкость рук? — Удар — шулер летит. Лежа швыряет кувшин с водой — вдрызг о стену. Парень поднимает его:
— Еще карту? — Посылает его в другой угол, спиной тот разбивает зеркало.
Внизу — бармен, прислушиваясь, через стойку клиенту:
— Тихий, вежливый… такого клиента у меня больше не будет…
Рядом с упавшим тазом — бритва. Шулер раскрывает ее и бросается вперед — парень перехватывает, швыряет его. Тот падает спиной на кровати, вскрикивает и изгибается, обмякает. Парень, не понимая, подходит: тот упал спиной на острие ножа.
— Ты выиграл…
— Значит, счет один-один.
— Вытащи нож…
Парень вынимает нож из раны, откидывает. Рана явно смертельна. При движении медальон на цепочке выскальзывает из выреза блузы парня. Он:
— На, глотни. Я ничего не примешал сюда, как ты тогда. Моя игра была честной.
Шулер пьет, не отрывая глаз от медальона:
— Послушай… откуда у тебя это?.. — Силы покидают его.
Парень хочет спрятать медальон, но шулер хватает пальцами:
— Это она… она… Господь призывает меня… я знал, что он меня покарает… Зачем ты ушла… Ведь я искал… — он в предсмертном полузабытьи.
На лице парня: непонимание, догадка, потрясение, ужас:
— Что ты мелешь?!
Стекленеющий взгляд умирающего:
