этой рукописи Наталья Петровна обнаружила черновик вашего письма к Любе Зверевой.
(Оглядывается и не замечает Любы.) Это письмо действительно написано вами как любовное.
Люба, прижимая письмо к груди и глядя на Страхова, медленно делает к нему несколько шагов.
И это было причиной отъезда Натальи Петровны. Но теперь мне совершенно ясно, что анонимное письмо к этой несчастной хромой…
Люба замерла.
…вы написали, чтобы ну… хоть временно поддержать ее. Да-да, вы написали из жалости… и я пришел, чтобы…
Все смотрят на Любу. Василий Максимович подходит к Верховскому.
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Уходите отсюда, ну!
В е р х о в с к и й, пожав плечами, уходит.
Василий Максимович, подняв кулаки, идет к Мария Михайловне.
Моя рукопись! Так предать!.. Так предать может только старая верная жена. (Останавливается.) Люба, нас с тобой обокрали, ограбили нас. (Уходит.)
М а р и я М и х а й л о в н а и Н и н а бегут за ним. Страхов подходит к Любе.
Л ю б а. Не надо, не надо… Уйдите! Уйдите все!
Страхов уходит. Люба одна. Она выходит на середину комнаты, медленно распускает ленту в волосах и разжимает пальцы опущенной руки. Скомканное письмо медленно падает. Люба стоит неподвижно.
Занавес
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Ночь. Мост через Москву-реку. За мостом, на берегу, очертания зданий. Огни. На мост входят Н а т а л ь я П е т р о в н а и В е р х о в с к и й.
В е р х о в с к и й. Из гостей ночью пешком…
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Нет, здесь хорошо. Давай постоим. Я не виновата, что не понравилась твоим родственникам. Ну не сердись на меня.
В е р х о в с к и й. Мои родственники смеялись над тобой, и они правы. Нельзя же путать мадам Бовари с мадам Дюбарри. Если не знаешь — лучше молчать.
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Твоя сестра с мужем мне тоже не понравились. А у их сына никакого сходства с отцом, и нос у него — вылитый нос какого-то постороннего мужчины.
В е р х о в с к и й (оскорбленно). Моя сестра…
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Святая, святая, не спорю. Это какая звезда?
В е р х о в с к и й. Юпитер.
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Вчера у тебя Юпитер был там, а сегодня здесь.
В е р х о в с к и й. Невероятно, но это так. Вчера ты меня спрашивала в десять вечера, а сейчас два ночи.
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Правда? Это какой Юпитер?
В е р х о в с к и й. Планета Юпитер. Созвездие Змееносца. Минимальное расстояние от земли пятьсот девяносто один миллион километров. Что тебя еще интересует?
Н а т а л ь я П е т р о в н а (глядя на небо). Антон о звездах лучше говорил.
В е р х о в с к и й. Идем домой, мне холодно.
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Ты придешь, согреешься, а я в твоем доме за одни сутки озябла.
В е р х о в с к и й. Я не особенно настаивал на твоем переезде.
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Не говори так, Павел, милый… (Хочет обнять его.)
В е р х о в с к и й (останавливает ее). Нельзя же целоваться на улице!
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Не надо со мной так… Хорошо. Я буду молчать в гостях. Я выучу — кто Бовари, а кто Дюбарри. Я запомню, сколько до Юпитера… Ведь когда ты к нам приходил, астрономия была не нужна, все было по-другому.
В е р х о в с к и й. Идем домой, здесь сквозняк.
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Это не сквозняк. (Кричит.) А ветер, ветер!
В е р х о в с к и й. Не спорю. Идем!
Н а т а л ь я П е т р о в н а. Хорошо, идем.
Она берет его под руку. О н — прямой, официальной походкой, о н а, склонив голову, удаляются. Появляется В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Старое пальто. Шляпа. Он заметно выпивши, но не пьян. Останавливается посреди моста.
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Жизнь… Лебен… Ви… Сволочь! Как ни назови. (Смотрит на реку.) Течешь? Течешь и впадаешь… А я уже впал. Куда, в какую дьяволову редакцию отослали мою рукопись? Там такого нагорожено! Похитили душу. Вместо меня ходит шляпа, пальто: гуляет одна человеческая поверхность. В воду ее, в воду! (Снимает пальто.) Ну, что, чехол от бывшей скрипки? Если тебе не противно — оставайся, живи…
По мосту идет человек без пальто.
Эй, гражданин, надевайте пальто!
П р о х о ж и й (убегая). Помогите, раздевают!
В а с и л и й М а к с и м о в и ч (опуская пальто). Вот и попрощаться не с кем… (Берет рукав пальто.) Прощай, пальто. Дай твою честную черную руку. (Обнимает пальто.)
На мост входит С т р а х о в. Он в пиджаке, с непокрытой головой.
С т р а х о в. Василий Максимович? Что вы тут делаете?
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Извините, топлюсь.
С т р а х о в. А-а… Извините, что помешал.
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Нет, пожалуйста, пожалуйста. Я, видите ли, топлюсь художественно, так сказать, литературно. Когда помечтаешь о смерти, легче становится жить. Чем дольше смотришь в воду, тем крепче держишься за перила. Понимаете? Неужели вам никогда не хотелось покончить с собой… хотя бы на время? Неужели в вашей жизни не было темных ночей?
С т р а х о в. В жизни каждого человека бывает темная ночь, которую надо перенести. В такую ночь я раскрываю книгу. И вновь и вновь «тяжело-звонкое скаканье по потрясенной мостовой» потрясает мою душу. Громадой прекрасного оно раздавит тоску. А утром, в школе, из сотен глаз на меня глянет такая жажда жизни, что даже слово «смерть» не припомнится. Смотрите. Вот подросток, бледнеющий при имени «Пушкин». Быть может, он великий поэт и через двадцать лет рукою, слепок с которой будет храниться в музее, напишет: «Первым моим учителем был Антон Страхов». И моя бедная фамилия прозвучит в веках, как слабое эхо его гремящего имени! (Пауза.) Да, мне сейчас горько, от меня ушла жена… Ну, что же… Лермонтова, Лермонтова не любили женщины!
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Черт… то есть демон с ним, с Лермонтовым! Я для вас все сделаю. Жена ушла? Хорошо. Берите мою! Не робейте!
С т р а х о в. Василий Максимович…
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Не мешайте мне жить! Сегодня ночью виднее, чем днем. Я творю! Видите белое зарево? Под ним груда бревен, камни, земля. В яростном свете, как черти, работают люди. Под землей, сквозь вековые болота, сквозь древние клады и кладбища, они проведут новый путь. Но я — малограмотный писатель. И грохот работы глушит мое слабое слово. Родится другой, сильный талант. Вглядываясь в темноту и огни этой ночи, он сквозь многие годы увидит и нашу тень — здесь на мосту, на ветру. И, возможно, позавидует нам. Как молодой полководец, он пожелает вернуть все прежние битвы, чтобы участвовать в них. Поможем ему. Отдадим наши грубые, тяжелые слова. Может быть, эти неотесанные камни будущий мастер положит в основу высокой поэмы! (Пауза.) На сегодня топиться довольно. (Доставая папиросу, говорит с пафосом.) Я иду прикурить у костра…
С т р а х о в (один). Он большие слова сказал… А если два человека говорят даже о смерти — это уже жизнь. Надо уметь видеть, как растут деревья, как растут эти дома, как растет моя двадцатилетняя родина!
Входит Л ю б а. Она на секунду останавливается у перил, проходит мост и сбегает к реке.
С т р а х о в. Люба! (Убегает за нею.)
В а с и л и й М а к с и м о в и ч возвращается.
В а с и л и й М а к с и м о в и ч. Антон
