Борис Габрилович - Ковыляя, кот идет

В другой комнате стол. Много бутылок разных, рюмки разного калибра. Посредине «закусь» — ваза с конфетами.

Сергей и Валера, пристроившись за журнальным столиком, играют в коробочку.

Вова с сигаретой ходит неприкаянно: — Отцы, скоро бухать будем?

Есть ещё разные люди, сидящие, стоящие, мигрирующие по комнатам, из которых следует выделить двоих друзей битника Жени — тоже битников, они стереотипны: прыщавы, длинноволосы, в белых босановах, потёртых джинсах и чешских вельветовых туфлях.

Они и Женя (они стоят, он сидит на подоконнике) беседуют у раскрытого окна:

— Эрик Клаптон — он, конечно, чувак…

— Но всё же до Джимми Хендрикса ему далеко…

— Я уже не говорю о Джоне Мэйеле…

— Да что твой Джон Мэйел? Лажа…

— Дурак ты. Сам ты лажа. У него обалденный альбом, Мельник за него шесть колов просит…

— Дурак твой Мельник…

Есть ещё там три девицы, явно не свои в студенческой компании.

Они ничьи, Женя пригласил их для танцев. Они сидят в уголке и рассматривают альбом репродукций Пикассо. Очень чувствуется, что они тут не свои.

«Герника».

— Отцы, кто расскажет новый анекдот?

— Я могу. Правда, он абстрактный.

— Опять про крокодилов?

— Нет, про Чапаева.

— Кто взял штопор? По-хорошему признавайтесь, а то всех расстреляю.

— Не труси на пол, пепельница для чего…

— Отцы, скоро бухать будем?

— 48, 50, 52! У меня партия.

— Надо коробок заменить. Коробок плохой.

— Коробок хороший. Подход надо знать.

— Не хочу я «Шипку». У меня у самого «Шипка». Я хочу что-нибудь с фильтром.

— Честно говоря, я часто не понимаю его картин, но чувствую — что-то есть…

— Это главное. А понимать вовсе не обязательно…

— Отцы, скоро будем бухать?

Они говорят, и не знают, что пластинка подходит к концу. Раз — и кончилась. И сразу же все замолчали, застыв, кто как был.

Кухня. Пустые бутылки. Очень много пустых бутылок. И рядом ставят ещё две из-под водки. Явно пьяный битник Женя пытается заварить кофе.

Надрывается музыка — «Back in USSR».

Стереотипных уже тошнит в совмещенном санузле. Один, мыча, мотает головой, стоя на коленях перед унитазом, другой сунул патлатую голову под кран.

В комнате во всю пляски. Кто с кем — не поймёшь. Выше всех подпрыгивает пьяный Андрей, руки бессистемно мотаются. Время от времени кто-нибудь взвизгивает дурным голосом.

В другой комнате дрожат на столе стаканы и несколько оставшихся бутылок.

Пляшут.

Печально смотрят со стены четверо английских парней. Это они сочинили музыку, под которую отплясывают теперь эти пьяные люди за много километров от их дома…

Пляшут.

На балконе целуются взасос Слава и Таня. Пальцы Славы разжимаются и роняют сигарету, которая долго падает в глубину ночного двора.

В комнату вваливается битник Женя, волоча бледных стереотипных.

— Чуваки! — говорит он. — Кофе готов.

— Давай допьём сначала вино, — предлагает Вова. Он тоже уже хорош.

— Пейте кто что хочет, — говорит Женя, и, стащив с кресла одну из приглашённых, присоединяется к танцующим.

Пронзительно трезвое лицо Светы.

Пьяный Андрей сидит на диване, пытаясь прикурить сигарету — ломает спички. Света трогает его за плечо.

— Ты меня любишь? — говорит она.

— Очень люблю, маленькая… Хочешь, мы с тобой поженимся?

— Тогда не пей больше.

— Не буду, — истово кивает Андрей.

Один из стереотипных, оклемавшись, приглашает Свету.

Андрей, наконец, закуривает. Рядом плюхается Вовка.

— Хочешь, сыграем в коробочку?

— Не-а!

— Ну тогда пойдём выпьем?

— А ещё есть что?

— Есть.

— Ну пошли.

Света, танцуя, смотрит вслед Андрею.

Стереотипный плохо владеет координацией своих движений, мешая всем.

В другой комнате уже кто-то спит лицом на столе. Вова наливает две рюмки, что повместительней.

— Ну, поехали.

— Будь здоров.

Закусывают конфетами.

Вова (морщась). Ещё по одной?

Андрей. Можно.

Выпили ещё.

Тут вошла Света.

— Иди, Света, выпей с нами, — позвал Андрей.

Улыбка его вышла напряжённой.

— Ты же обещал… — очень тихо сказала Света. Этого было достаточно, чтобы Андрей завёлся.

— Да ради бога не устраивай мне семейных сцен!

Деликатный Вова, захватив бутылку, и рюмку, удалился. Тогда Андрей сказал уже почти без голоса:

— Ну что с того, что я малость выпью? Что я за мужчина, если не буду пить?

— Перестань молоть…

И тогда он снова возмутился:

— Что значит — перестань молоть? Что ты меня вечно в чём-нибудь упрекаешь?

— Господи, да ни в чём я тебя не упрекаю. Пей, пожалуйста, сколько хочешь.

— Ну я и пью.

— Ну и пей.

— И вообще дай мне жить, как я хочу.

— Я что, мешаю тебе?

— Мешаешь… (осёкся)… иногда…

— Ну вот, наконец-то я это от тебя услышала…

Она хотела сказать ещё что-то, но повернулась, чтоб уйти.

Он неловко взял её за плечи.

— Ну постой… не слушай меня… бухой я… видишь же… не слушай…

— Молчи.

— Я же люблю тебя…

— Молчи, молчи. Ради бога, молчи.

— Ну хочешь, я…

— Да замолчи же, прошу тебя…

— Ну что ты расстраиваешься, маленькая…

— Да нет же, я не расстраиваюсь. С чего ты взял.

И, выдернув плечи (он неловко пошатнулся), вышла.

Спящий на столе неловко приподнял голову, мутно посмотрел по сторонам, и опять уронил лицо между рюмок.

— Ну и пожалуйста! — громко сказал Андрей, махнул неопределённо рукой. — Ну и пожалуйста. Надоело!

Он налил себе ещё рюмку, чокнулся с пустой бутылкой, выпил и не стал закусывать.

Пляски продолжались.

Большой свет выключили, включили торшер.

Андрей вошёл и стал искать глазами Свету.

Слава с Таней целовались уже на диване.

Сергей приударил за одной из приглашённых. Они как бы смотрели Пикассо, на самом же деле он гладил ей колено под книгой.

Вова всё пил. Пил он с видимыми усилиями. Не хотелось — а пил.

— Что ты не танцуешь, Андрюша? Иди танцевать, — крикнул прыгающий Валера.

«Света где? — думал Андрей, шаря глазами, — где моя маленькая».

Подошёл Вова — в одной руке бутылка, в другой рюмка.

— Ушла, — сообщил он.

— Как ушла? Почему?

— Сказала — не хочет тебе мешать. Ты что, приударил за кем?

Андрей метнулся через комнату, коридор, к входной двери. Но замер, прислонившись к ней лбом, и так стоял, когда к нему подошёл Слава.

Пожалуй, он был тут трезвее всех.

— Ничего страшного, Андрей, — сказал он и положил руку на плечо. — Я всё видел. Ничего страшного. Сама прощения попросит. Я тебе говорю точно.

— Не в этом дело…

— Ничего страшного, я тебе говорю…

— Ты ничего не понимаешь…

— Я всё понимаю, Андрей. Ты не должен из-за этого расстраиваться. Они приходят и уходят. Остаются друзья.

— Да, — Андрей слабо улыбнулся. — Вот нас только двое осталось.

— Нас и было двое.

— Так надо друг за друга держаться.

— Да.

— А из-за этого ты расстраиваться не должен. Девчонка должна знать своё место.

— Да не в этом дело.

— А такие, как твоя Светка, любят садиться на голову…

— Да не в этом дело…

— Что ты заладил: не в этом, не в этом… Именно в этом.

— Не говори так, Слава, ты ведь не знаешь её…

— Со стороны оно виднее. Она совсем тебе на голову села.

— Но она любит меня. И я её тоже.

— Ерунда, ерунда, — Слава поморщился. — Через год она выйдет замуж за перспективного архитектора, а у тебя появится другая. И ты будешь точно так же любить ее и катать ей свои стихи.

— Ты стихи не тронь. И не говори так. Ты не знаешь ничего…

— Может быть…

Слава достал из кармана сигареты и они закурили.

— Но ведь нас с тобой двое? — с отчаянной надеждой спросил вдруг Андрей. — Двое?

— Да, Андрюшенька.

— Двое было и двое будет, ведь так?

— Да.

— Пошли выпьем, Славик?

— Пошли, Андрюша.

На кухне битник Женя и стереотипные хлестали из кружек кофе, дуя и обжигаясь.

— Ну как, алкаши, отошли? — спросил Женя.

— Вроде.

— Ну пошли плясать.

— Пошли.

— Слышь, а что это ты за кадр пригласил?

— Да так… кадры как кадры… знакомые…

— Переспать с этими дамами можно?

— Да как вам сказать… Не знаю… Попробуйте.

Они допили кофе и пошли плясать.

Пляски продолжались.

Андрей снова присоединился к танцующим.

— Пойдём погуляем, — шептал на ухо приглашённой Сергей, гладя её руку (та смущалась), — пойдём… Здесь так душно… Такой вечер… пойдём…

Уломал. Они незаметно выскользнули из комнаты и ушли.