Иоганн Гете - Ярмарка в Плундерсвейлерне

Купите яиц!
Купите молока!
Первый сорт,
Цена не высока,
Свеже́й не снится и во сне!

А эта девчонка недурна лицом,
Я бы к ней подъехал с оловянным кольцом.

Авось она не так строга!

Сперва хозяин, потом слуга.

Почем у тебя яйца?

Алтын три штуки, как полагается.

Пусть будет по твоей цене.

Купите яиц!
Купите молока!

Ну и девица!
До чего дика!

Вот привязались
Два чудака!
Купите яиц,
Купите молока!
Тогда вы оба любы мне.

Ну, как вам понравилась драма?

Скандальная вещь, скажу вам прямо.
Я велел просить антрепренера
Соблюдать пристойность разговора.

И какой же последовал ответ?

Что дальше ничего такого нет
И Аман в заключенье будет повешен,
Чтобы зритель был устрашен и утешен.

Тащи платок!

Прошу не расходиться собранье честное!
Начинается действие второе.
Тем временем обдумайте на покое,
Не купит ли кто повторной дозы.

Берегитесь! У многих выступят слезы.

О, бедственный удел! О, гнусный произвол!
О, скорбь, которую поведать я пришел!
Сколь жалким пред тобой я предстаю, царица!

Ты толком расскажи, а плакать не годится.

Хю-хю, моя душа, хю-хю, дрожит в груди!

Ступай, поплачь сперва, потом опять приди.

Хю-хю, во мне весь дух, хю-хю, весь перевернут.

Да чем же?

                    У-ху-ху, меня сегодня вздернут!

Да что ты, милый друг! Да ты откуда взял?

Не все ль тебе равно? Ведь я не зря сказал:
Кто может в счастии свою удачу славить?
Кто может на скале надежный дом поставить?
Я ль не был милостью твоею огражден?
И вот я трепещу, к отверженцам причтен!

Кому же может быть нужда в твоей особе?

Меня гордец Аман оговорил по злобе.
И если ты сейчас, за жизнь мою моля,
Не поспешишь к царю, я кончен, мне петля.

Мой милый, я всегда помочь тебе готова,
Но пред лицо царя никто не вхож без зова.
И если кто к нему непрошеный проник,
Ты знаешь сам, — тот мертв! Ты пошутил, старик.

О несравненная, тебе-то нет заботы:
Никто не устоит, узрев твои красоты.
А ежели закон наворотил угроз,
Так это, чтоб к царю не все совали нос.

Пусть не казнят меня, но, друг мой, и доныне
Все помнят хорошо падение Астини.

Ужели же тебе не дороги друзья?

Какая польза в том? Погибнем ты и я.

Спаси мой старый век, семейство, честь и злато!

И рада бы душой, да только страшновато.

Я вижу — я стучусь в бесчувственную дверь.
Так вот, как ты меня благодаришь теперь!
Тебя я воспитал от самого рожденья,
Наставил в тонкостях речей и обхожденья.
Ты милостей царя лишилась бы давно
И было б сердце в нем давно охлаждено,
Тебя за резкий нрав сто раз бы он отставил,
Когда б я не внушал тебе любовных правил.
Твое могущество возникло чрез меня
И мною держится до нынешнего дня.

Да, ты мне помогал во всем, всегда и всюду,
И если ты умрешь, я это не забуду.

О, если б умереть за край своих отцов!
Но я же гибну зря от этих подлецов.
И вот под солнышком, среди пустой равнины,
Под снегом и дождем висят мои седины!
И вот, как лакомство, чтоб коротать досуг,
Бродяги-вороны клюют мой сладкий тук!
И вот, иссохшие и голые, как трости,
При всяком сквознячке побрякивают кости!
Страшилище другим, стыд самому себе,
Хула Израилю и что, скажи, — тебе?

Конечно, плач и скорбь! Но я найду уловки,
Чтобы поменьше ты болтался на веревке;
И, умастив твой труп, заботясь и любя,
Я с должной честию похороню тебя.

Напрасно будешь ты рыдать над верным другом!
Уж он не явится, как встарь, к твоим услугам,
С мошной, которую так жадно ты брала,
На рынке или в зернь все промотав дотла,
С жемчужной ниткою, с обновкой шелестящей:
Ты узришь дух пустой, тебе, для муки вящей,
Несущий видимость сокровищ и монет.
Ты хочешь их схватить, и вот уже их нет.

А знаешь что, мой друг? Ты должен на прощанье
Попомнить и меня в духовном завещанье.

Я так и сделал бы, как дань твоей красе!
Но деньги у меня конфисковали все.
Боюсь, — и с братьями моими то же будет!
Кто на безденежье тебя деньгами ссудит?
Торговля упадет, и все те лягут в гроб,
Кто контрабандою снабжал твой гардероб.
Не будут и рабынь прельщать твои новинки;
Придется то носить, что есть на местном рынке.
И превратишься ты, лишенная всего,
В невольницу царя и челяди его!

Зачем так говорить? Ну, как тебе не стыдно!
Когда придет беда, тогда и будет видно.

И это будет так?

                             Как я сказал, точь-в-точь!

Что ж делать?

                          Нас спасти!

                                                Ах, убирайся прочь!
Нет, я хотела бы…

                                Ты не договорила.
Что ты хотела бы?

                                 Чтоб все иначе было!

Нет, нет! На доводы здесь нечего скупиться!
Я не оставлю так, она должна решиться.

Сейчас бы выйти должны акробаты,
Да стали вот дни коротковаты.
Поэтому завтра поутру
Мы здесь же продолжим нашу игру.
А кому напоследок лекарства нужны,
Тому мы уступим за полцены.

Трум, турурум!
Тарарабум!

Позовем его, господа!

Принесите ширму сюда.

Потушите огни.
Мы тут в своем кругу, одни.
Не правда ль, хозяин, ведь мы же — мы?

Честные люди не боятся тьмы.

Трум, турурум!
Тарарабум!
Свечи долой! Только мой огонек!
А то не выйдет ничего,
Туда в темноту, mesdames[2].

Весьма охотно.

Трум, турурум!
Ах, какая всюду темень!
Сплошь чернота,
Неустроенна и пуста,
Не видать ни неба, ни земли.
Трум…
Рече господь — «да будет свет»,
Как он сразу хлынул в ответ!
Каким вдруг кубарем пошли
Все четыре стихии!
В шесть дней все было сотворено,
Светила, деревья и звери лесные.
Трум, турурум!
Тарарабум!
Вот стоит Адам в раю,
Вот стоит Ева и слушает змею.
Изгнаны из врат,
Волчцы и терние,
В болезнях рождают чад,
Увы!
Трум…
От нее нечестивый народ
По земле расплодился.
Раньше он был не тот!
Воспевал, молился!
Больше не верит никаким богам,
Поношение и срам!
Вот дамы и кавалеры
Подают дурные примеры!
Предаются увеселенью
Под всякой зеленой тенью,
На всяком зеленом ложе.
Доколе, господи боже?
Трум, турурум!
Тарарабум!
Хлынул всемирный потоп;
Жалостный вопль всех этих особ;
Тонут в глубокой воде,
Нет спасенья нигде!
Трум…
И вот, смотрите, по лазури
Стремглав несется Меркурий.
Ужасной беде полагает конец.
Слава тебе, всеблагой творец!
Трум, турурум!
Тарарабум!

Ну, мы-то спаслись бы вместе с Ноем!

Пора идти.

Завтра что-нибудь снова устроим?

Кажется, уж насмотрелись всего!

Довлеет дневи злоба его.

Трум, турурум!
Тарарабум!