после такой ряхи может слушать лирическую песню? «Шеф-повар влюбился», да? Как хотите, это не бригада музыкантов.
ПОДГУЗЛО. Ну, Витал Талыч, на такую зарплату как бы не каждый покусится. Практически полставки платим.
КОРОБОВ. Слушайте, вы художественный руководитель… За такие деньги люди на стройке вкалывают – и в зной, и в стужу. А эти дармоеды в тепле на сцене ваньку валяют.
ПОДГУЗЛО. Нет, я просто говорю, если мы кого-то уволим, найти замену трудно…
КОРОБОВ. Зачем увольнять, всё гораздо проще, из одной бригады сделаем две. В одной – гитарист с ведущим, в другой – баянист с певицей.
Худрук явно шокирован услышанным, он вытирает платком лысину, кряхтит и покашливает.
ПОДГУЗЛО. Ну, как бы… Певица без ведущего… Народ не поймёт.
КОРОБОВ. Пусть баянист объявляет, язык у Семёна работает дай дорогу. А ведущий пусть с гитаристом на ложках стучит, какие-нибудь народные мелодии… Оптимизировать надо, деньги экономить.
ПОДГУЗЛО. А как с инцидентом быть?
КОРОБОВ. Никак. В связи с реорганизацией бригады уволить никого не можем. В качестве наказания выговор Семёну объявим – с занесением в грудную клетку. (Делает удар в воздух.) Шутка.
ПОДГУЗЛО. Ну да, уже как бы действенная мера… Но боюсь, Дугова начнёт бузить, они с Семёном на ножах.
КОРОБОВ. Ну, бузить начнёт, скажете, пусть одна ездит без баяна и без ведущего. Сольная программа – сама себя объявляет и поёт под минусовки – сама будет за кулисы бегать музыку включать. Посмотрим, как она закружится.
ПОДГУЗЛО. Витал Талыч, это может плачевно закончится. Я имею в виду не для вас, конечно, для филармонии. Вы же знаете, Карина как бы человек конфликтный, несдержанный, чуть что может заваруху устроить. Вы же помните, как она в прошлом году коллективную жалобу грозилась написать в Москву, в министерство культуры. В коллективе её поддерживают как бы.
КОРОБОВ. Ключевое слово «как бы». Нет у нас никакого коллектива, есть сброд алкоголиков, недоумков и всяких истеричек, которые возомнили себя звёздами. Я прав?
ПОДГУЗЛО. Ну, в какой-то степени… Просто не хотелось как бы внештатных ситуаций…
КОРОБОВ. Николай Василич, вы сколько у нас получаете?
ПОДГУЗЛО. Ну…
КОРОБОВ. Сорок тысяч. На полставки. А музыканты сколько на полной? Двадцать тысяч. У вас ещё грант от администрации пятнадцать тысяч. Потом премия. Льготы как заслуженному работнику культуры. Я уж не говорю, что вы в универе на должности профессора числитесь. У нас ещё как руководитель оркестра народных инструментов. Плюс почётный гражданин города – тоже надбавки и льготы. Лауреат какой-то там премии Министерства культуры. Депутат областной Думы… Ну? Стольник набегает? Двести? Больше?..
ПОДГУЗЛО. Какое это имеет отношение к данному разговору? Ей-богу, Витал Талыч, я всегда стараюсь быть объективным…
КОРОБОВ. Вот и старайтесь. Если музыканты узнают, что вы в двадцать раз больше их получаете, а в филармонию только раз в месяц заявляетесь, да и то в бухгалтерию за деньгами…
ПОДГУЗЛО (перебивая). Витал Талыч, я не виноват, что филармония на капремонте.
КОРОБОВ. Они вас сожрут с дерьмом. И даже не икнут.
ПОДГУЗЛО (вытираясь носовым платком). Хорошо, я поговорю с Дуговой. Поставлю её перед фактом, так сказать.
КОРОБОВ. И так поставьте, чтобы она даже не пикнула.
Открывается дверь и появляется Любовь Васильевна с торжественным выражением лица и с подносом, уставленным тарелками, где лежат яблоки, апельсины, сыр, ветчина, балык и другие кулинарные излишества.
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Машина директора у входа. Вы все дела закончили?
Худрук заметался, будто пойманная лисица, и метнулся к двери.
Вы куда, Николай Василич?
ПОДГУЗЛО. Любовь Васильна, мне партитуру надо кое-кому передать. Дело безотлагательной важности. Я мигом. (Выскальзывает в дверь.)
КОРОБОВ. Врёт как дышит. У него селезёнка болит, думает, мы тут всё выпьем, а он к финалу объявится… Пить не хочет зараза.
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Ради уважения рюмочку надо пропустить. Хотя бы одну.
КОРОБОВ. Вот и проследишь. Щас я пойду руки помою. И кофту переодену, а то эту уляпаю…
Коробов выходит, а Любовь Васильевна с тихим азартом опытного официанта расставляет блюда на столе и что-то напевает.
Дверь неслышно отворяется и появляется директор филармонии: невысокий крепкий мужичонка в светлом костюме с лопатообразным галстуком в горошек и с картофелеобразным красным носом на лице. Волосы жёсткие и седые, как проволока. Брови густые и расчёсанные немного вверх. Лапы большие и крепкие как у работяги. На первый взгляд он больше похож на конферансье из самодеятельности, чем на директора филармонии.
Он подходит сзади к Любовь Васильне и хватает её за округлые бёдра. Она наигранно вздрагивает и медленно поворачивает голову.
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Азап Калиныч, у меня от такой внезапности может сердце остановиться.
ШУМЯКИН. У тебя мотор, а не сердце… Что: сердечко трепещет, когда я рядом? (Прижимает её к себе.)
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Азап Калиныч, у всех сердечко трепещет, когда вы рядом.
ШУМЯКИН (о чём-то своём). Если бы – клопы рояльные… (Рассматривая пакеты на столе.) Кто поздравлять приходил?
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Коробов и Подгузло. Остальные ещё не успели.
ШУМЯКИН. Остальные думают, директору дали большого пенделя – накось-выкусь! (Делает неприличный жест рукой. Его внезапно прорывает.) Не дождётесь, морды протокольные! Я всех вас в узел скручу!..
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Азап Калиныч, миленький, всё уже позади. Давайте коньячку выпьем. За победу на фронте искусства.
Любовь Васильевна открывает коньяк и разливает его по рюмкам.
ШУМЯКИН. Люба, ты не представляешь, что эти мудососы натворили!.. (Достаёт из-за пазухи письмо и со всего размаху кладёт на стол.) Вот! Полюбуйся!..
Любовь Васильевна всё в таком же замедленном темпе протягивает рюмку Шумякину, не обращая внимания на бумагу.
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Азап Калиныч, вы не передумали насчёт кругосветного круиза? На два месяца.
ШУМЯКИН. Люба, какие круизы! Проснись! После такого письма меня должны были в наручниках зафутболить прямо в камеру! Ты хоть прочитай, чё там написано.
Любовь Васильевна наконец-то берёт бумагу и начинает читать с самого верху.
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА. Это в Москву письмо, а почему оно здесь?
ШУМЯКИН. Потому что в Москве, слава богу, не идиоты сидят. Когда Министерство культуры Российской Федерации получило это кляузное письмо от работников нашей филармонии, то оно поступило очень мудро и правильно! Оно направило его в наше управление культуры, а там, слава богу, сидит такой замечательный человек как Евстахий Палыч, который меня вызвал сегодня и сказал: «Если ты, Азап Калиныч, хочешь и дальше возглавлять своё культурное учреждение, ты должен разобраться с этими заговорщиками и разогнать всё это осиное гнездо. Чтобы впредь мне таких бумаг из Москвы не поступало!» Вот: и тут все фамилии с подписями… на обратной стороне. И знаешь чья подпись первая?
ЛЮБОВЬ ВАСИЛЬЕВНА (переворачивая лист и читая). Карина Дугова. Честно говоря, я не очень-то удивлена. Скорее всего, её инициатива.
ШУМЯКИН. Певичка позорная! Я тебе этого никогда… не прощу! (Наливает себе почти полный стакан коньяку, сливает туда из своей рюмки и выпивает залпом.) Никогда не прощу…
Дверь открывается
