зацепив за порог,
А сердце следило за сыном незримо:
Ты там не сильно ушибся, сынок?
Весы качаются то в одну, то в другую сторону. На сцене снова темно, освещаются только Белый и Чёрный за журнальным столом.
Чёрный(встаёт, подходит ближе к весам, задумчиво смотрит на них). Странно весы себя ведут… Ты утверждаешь, что зло примитивно. Но, судя по всему, и добро далеко от совершенства.
Белый. Абсолютно белого цвета в природе не существует. Есть лишь оттенки. Причём их очень много. Знаешь, сколько оттенков белого цвета насчитали земные учёные? Четыре тысячи девяносто шесть!
Чёрный. Так, выходит, и добра в чистом виде не может быть! А, значит, и любви. Я давно утверждал, что любовь — это не что иное, как примитивное стремление двух человеческих особей противоположного пола к совокуплению. То есть налицо всего-навсего инстинкт продолжения рода. Как у всех животных. Остальное выдумали мечтатели-поэты и всякого рода спекулянты, чтобы делать на этом деньги. Вот и вся любовь, как говорится (смеётся). Кстати, знаешь, откуда пошла традиция дарить женщинам цветы?
На экране кадры с влюблёнными — мужчины с цветами, счастливые лица женщин.
Пещерные люди питались в основном съедобными растениями, добыть того же мамонта удавалось далеко не всегда. Так вот, когда у самца появлялось желание совокупиться с какой-нибудь конкретной самкой (сейчас сказали бы: «Она понравилась ему»), он набирал пучок съедобных кореньев и заманивал свою избранницу в укромный уголок. Если она соглашалась отведать сладких кореньев, через девять месяцев на свет появлялся еще один маленький пещерный человечек.
Экран: сцена выписки молодой матери из роддома.
Белый. Ох, и циник ты, Чёрный. А как же люди немолодые?
Экран: пожилые мужчина и женщина, по ним видно, что они близки друг другу.
Разве не доводилось видеть тебе эти супружеские пары, отметившие и «серебряную», и «золотую» свадьбу — и ведь всё равно они продолжают любить друг друга.
Чёрный. А вот здесь работает уже другой инстинкт. Когда заканчивается детородный период, сексуальная активность человека естественным образом уменьшается, а потом и вовсе сходит на нет. Инстинкт продолжения рода теперь распространяется на детей и внуков каждого из человеческих индивидов. А супружеские пары в зрелом и, тем более, в старческом возрасте могут переживать даже укрепление связей, и объясняется это очень просто: в генной памяти людей живы те страхи, что переживали их предки, хоронясь от всякого рода опасностей в пещерах. Тут тебе и саблезубый тигр, и сволочь-сосед, постоянно покушающийся на территорию. Вдвоем-то оно способнее отбиться. Вот тебе и «золотая» свадьба. Разве не так?..
Белый. Ты всё упрощаешь. Человеческий мир — это не чёрно-бело кино. У них там всё сложнее. Кстати, если на то пошло, то ведь и абсолютно чёрного цвета не существует.
Чёрный. Ну, тут ты, брат, явно перегибаешь. Как это — не существует? Чёрное было всегда и всегда будет!
Белый. Понимаешь, цвет как таковой — это световая волна, а, поскольку «абсолютно чёрная» поверхность поглощает ВСЕ световые волны, то чёрного цвета нет. Это просто отсутствие цвета.
Чёрный. Ну, вот, договорился. Значит, и нас с тобой нет, что ли?
Белый. Есть. В виде оттенков. Вот, посмотри, как там у них всё не однозначно.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Действующие лица:
Феликс, банковский клерк, 42-летний мужчина болезненного вида.
Амелия, его жена, 36 лет.
Гарри, их старший сын, 12 лет.
Джейкоб, их младший сын, 6 лет, у него детский церебральный паралич, он в инвалидной коляске.
США, частный дом, уютная комната. Амелия вяжет, сидя на диване. Гарри сидит за компьютером, играет, рядом с ним в коляске Джейкоб. Входит Феликс. Снимает пальто, подходит к детям, взъерошивает волосы старшему сыну, целует в щёку младшего. Садится на диван рядом с женой.
Амелия (откладывает вязание). Ты от врача?
Феликс (утвердительно кивает головой).
Амелия. Результаты обследования готовы?
Феликс. Да, мне выдали их на руки. (После паузы) Гарри, возьми Джейка и идите, погуляйте.
Гарри. Ну, пап…
Феликс. Давай-давай. Наиграешься ещё.
Гарри неохотно выходит из-за компьютера и выкатывает коляску с братом из комнаты. Феликс встаёт, задумчиво ходит по комнате.
Амелия (пристально смотрит на мужа). Феликс, не молчи. Ты пугаешь меня.
Феликс (глухо). Всё хуже, чем мы думали, дорогая. Это не мигрень. Это опухоль головного мозга.
Садится на диван, обнимает жену.
Амелия. Ты сказал это так, словно приговор зачитал. Но, милый, сейчас ведь медицина на таком уровне, что излечиваются практически все болезни. Разве что, кроме рака. У нас есть деньги на лечение. Опухоль можно удалить. Разве нет?
Феликс. Да, можно. Но дело не в этом. Врач сказал, что после операции — даже если она пройдёт успешно — я… В общем, я стану овощем. Я не смогу не только работать — не буду ни ходить, ни сидеть, ни говорить. Только лежать. Буду есть, пить и… извини, испражняться. В судно. Это может длиться долго, годами…
Амелия. О Боже…
Тихо плачет, прижавшись к мужу.
Скажи (с робкой надеждой), ты веришь врачу? Он не может ошибаться?
Феликс. Верю. Он сказал, что при повреждении этого участка мозга всё происходит именно по такому сценарию. Всегда. Другие варианты исключены. Таковы практика и их многолетние наблюдения.
Пауза. За окном слышны весёлые голоса Гарри и Джейкоба.
Амелия. А если?..
Феликс. Если операцию не делать? Да, я тоже задал ему этот вопрос. Тогда я протяну месяца два. Максимум, три. Опухоль уже сильно разрослась.
Амалия встает с дивана, подходит к окну, смотрит, как играют дети.
Амелия (задумчиво). Значит, так надо. Значит, таков наш крест. Ты ведь знаешь: ничего в жизни не происходит случайно. Это испытание для нас обоих. Для нашей любви.
Садится на диван, обнимает Феликса.
И мы с тобой выдержим его. Ведь правда?
Феликс (после паузы). Выдерживать придётся тебе одной, родная. Я уже не в счёт.
Амелия снова плачет.
Пойди, скажи детям, чтобы шли домой. На улице сегодня прохладно.
Амелия медленно, глубоко задумавшись, выходит из комнаты. Феликс подходит к письменному столу, выдвигает один из ящиков, достаёт револьвер. Задумчиво:
Да, я не в счёт… И этот счёт уже не в нашу с тобой пользу, дорогая. До сих пор было два-один — мы с тобой против болезни Джейкоба. А теперь будет один-два: ты одна, а нас, инвалидов, станет двое. Это — чистый проигрыш.
Стоит перед окном с револьвером в руке, смотрит на улицу, где слышны голоса детей и Амелии. Белый встаёт из-за столика подходит вплотную к Феликсу. Стрелки часов замирают, стук метронома прекращается. Время останавливается. Феликс стоит
