- его образ, не живем по любви?
Лазукина. (Тихо). Ты знаешь ответ, Коля? Прокофьев. Я пытаюсь его найти. Всю жизнь... Понимаешь, Бог создал человека свободным. То есть не игрушку он создал, не робота. Он настолько нас... любит, что говорит нам: я доверяю тебе, ты - мой образ. Но уже первые люди совершили грехопадение...
Лазукина. Сорвали яблоко. Прокофьев. Причем здесь яблоко? Нет, Тома. Они обманули - доверие. И - больше того, у них не хватило... мужества в этом признаться, то есть просто и честно сказать: прости нас, мы же - малые, неразумные дети. В старинной русской книге я прочитал, как наши предки образно передали разговор Бога и Адама. Сейчас попробую вспомнить: "Рече Господь: что се сотворил еси? Он же отвеща: жена, еже ми сотворил еси. На што-де мне дуру такую зделал". Лазукина. (Смеется). Понятно, Бог виноват.
Прокофьев. По логике Адама так и получается... Извини, я слишком увлекся. Потерпи еще немного.
Лазукина. Коля, мне очень интересно. Правда, я не совсем понимаю, к чему ты меня ведешь?
Прокофьев. Человек сам, по своей воле нарушил мировую гармонию. Когда же Каин убил Авеля, гармония была взорвана. Но Бог нас не оставляет (На минуту замолкает). Не оставляет. Он ежеминутно, ежесекундно взывает к нам: придите ко мне, дети мои, придите труждающиеся, придите обремененные. Но мы не слышим. Не слышим... Темное царство, Тамара, - это жизнь с Богом на устах, но без Бога в сердце.
Лазукина. Как же так? Кабаниха верит в Бога. Ты ничего не путаешь? Прокофьев. Почему ты думаешь, что верит?
Лазукина. Так она все время о Боге говорит. Прокофьев. А разве не сказано: "... по плодам узнаете их. Не всякий, говорящий Мне: "Господи! Господи!" войдет в Царство Небесное". Когда Христа спросили, какая из заповедей наибольшая, Иисус ответил: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим... Вторая же подобная ей: "Возлюби ближнего твоего, как самого себя". Это как в математике: если первое число равно второму, то второе - равно первому. Если ты не любишь людей - значит, ты не любишь Бога. И наоборот. Вот это мы и будем играть, Тома. Только судить никого не будем. В темном царстве все жертвы. И первая - сама Кабаниха. Мы просто расскажем людям, во что превращаются люди без любви. (Впервые за все время разговора он садится). Понимаю, как сумбурно я все это попытался объяснить. Лазукина. (Кладет свою руку на руку Николая Михайловича). Главное, ты сам знаешь, что хочешь сделать. А я... я все поняла. И тебе помогу, вот увидишь. Прокофьев. Спасибо. Я, наверное, в последнее время о "Грозе" слишком много думаю. Сегодня ночью даже приснилась последняя сцена. Лазукина. Расскажи.
Прокофьев. Как только Кулигин и люди из народа понесут Кабановым мертвую Катерину, зазвучит музыка. Это будет "Лакромоса" из "Реквиема". Лазукина. Моцарт? В пьесе Островского?
Прокофьев. Он, и только он! Понесут через всю сцену - и положат прямо у ног Кабанихи. Будут идти долго. Только музыка - и это шествие. Нет, не шествие - суд над фарисейством, лицемерием, ханжеством. И одновременно тоска - по светлому царству, в котором им никогда не жить.
Лазукина. А что же Кабаниха? Прокофьев. Ей страшно, очень страшно. Пусть текст пойдет своим чередом. Главное то, что мы выразим только музыкой и молчанием. Понимаешь? Лазукина. Понимаю? Нет, я это вижу. "Лакромоса" кончается, что дальше? Занавес? Прокофьев. Нет. Музыка продолжается. Все замерли. У каждого - и на сцене и в зале есть время подумать о себе, заглянуть внутрь себя. А потом... потом с другого конца сцены выходят мальчик и девочка... Лазукина. Но их же нет в спектакле?
Прокофьев. Не страшно. У Островского написано: "городские жители обоего пола". Так вот, дети словно не видят страшной картины неподалеку от них. Мальчик читает девочке Евангелие. Музыка становится чуть тише. Дети похожи на ангелов, а может, они и есть ангелы, спустившиеся на нашу грешную землю? Не знаю. Лазукина. А что мальчик будет читать, ты уже решил? Прокофьев. (Вновь поднимается, закрывает глаза. Голос звучит глухо). "Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, - нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится. Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла. Не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится..." (Умолкает). Лазукина. Любовь долготерпит, милосердствует, не гордится... Прокофьев. Да. О жизни без любви мы и будем играть. Лазукина. Не боишься, что на спектакле будет пустой зал? Прокофьев. Для себя будем играть, Тома.
Лазукина. Для себя... Остаются сидеть молча, каждый думая о своем.
Действие шестое. Картина первая.
В актовом зале школы подходит к концу спектакль по пьесе Островского. Идет последнее действие. Актеры играют в своих повседневных одеждах. Евграфыч (Кулигин) и несколько других лиц из народа несут Софью (Катерину) к ногам Лазукиной (Кабанихи). Звучит "Реквием".
Евграфыч (Кулигин). Вот вам ваша Катерина. Делайте с ней, что хотите! Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас! (Кладет на землю, но в отличие от оригинала пьесы не уходит). Васильев (Кабанов). Катя! Катя!
Лазукина (Кабаниха). Полно! Об ней плакать-то грех! Васильев (Кабанов). Маменька, вы ее погубили, вы, вы, вы... Лазукина (Кабаниха). Что ты? Аль себя не помнишь? Забыл, с кем говоришь? Васильев (Кабанов). Вы ее погубили! Вы! Вы! Лазукина (Кабаниха). Ну, я с тобой дома поговорю. (Низко кланяется народу). Спасибо вам, люди добрые, за вашу услугу. (Все кланяются). Васильев (Кабанов). Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!
Продолжает звучать музыка. Из-за кулис появляются мальчик и девочка, но мальчик не успевает начать читать. С Лазукиной что-то произошло. По замыслу она должна стоять неподвижно, но она вдруг отделяется от группы и выходит на середину сцены. Медленно опускается на колени перед залом. Дети, повернувшись, удивленно смотрят на актрису.
Лазукина. Не могу я больше этот камень носить, не могу. Простите меня люди добрые, простите! (Актеры на сцене недоуменно переглядываются). Это я, слышите, это я! (Рыдает). Простите меня, простите... Из-за кулисы медленно появляется Прокофьев.
Прокофьев. Тамара...
Лазукина. (К нему). Опять за меня все решить хочешь? (Показывает на Прокофьева). Он ни в чем не виноват. Это я тогда... на мотоцикле, сбила... Убила... Господи! Если сможете, простите...
К Лазукиной бросается Софья и, ничего не говоря, обнимает сестру, словно пытаясь спрятать ее от чужих глаз. Остальные, в том числе и Прокофьев, остаются стоять на своих местах. Смолкает музыка. В полной тишине мальчик растерянно начинает читать свои слова.
Мальчик. Если я... если я... говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий. Если (Начинает плакать. Девочка тоже плачет) имею... если имею дар...
Картина вторая.
Квартира Прокофьева. Кроме хозяина в ней находятся Войтюк и Самсонов. Самсонов. Вторая неделя пошла, а я все от спектакля не отойду. Войтюк. Вообще-то не ты один. Когда Лазукина перед залом на колени встала у меня у самой ноги подкосились. За занавес схватилась... думала, что сердце остановится. Да, бедная Томка. И никаких званий не надо: не приведи Господь ношу такую в сердце носить.
Самсонов. И не говори. Иной раз читаешь книгу и только диву даешься, насколько автор все закрутил. И все равно не интересно. А жизнь такую штуку выкинет... Войтюк. Тоже мне - журналист: закрутил, штуку выкинет. Ты нормальным языком можешь говорить? Впрочем, нужны ли здесь слова? Говорят, люди из зала выходили словно окаменевшие. Я уверена, никогда Одуев нашу "Грозу" не забудет. Самсонов. Это уж точно. Слушай, Коля, пошли к нам. Посидим, все обсудим. Войтюк. И впрямь, пойдем.
Прокофьев. Спасибо, ребята. Войтюк. За что?
Прокофьев. За то, что вы у меня есть... Получается, что я очень счастливый человек. Серьезно. Помню, маме, говорил: Вера Ивановна... Самсонов. Не понял, кому ты говорил? Маме или Вере Ивановне? Войтюк. Слушай, инвалид по жизни, ты можешь хоть раз помолчать? Самсонов. Вот, сразу ругаться...
Прокофьев. ... Вера Ивановна, я свободный человек. Мир огромен и прекрасен, неужели он сошелся клином на вашем Одуеве? А оказывается, настоящая свобода (показывает себе на грудь) - вот здесь. Поверьте мне, можно быть свободным в тюрьме, и невольником здесь, на воле, имея все, что твоей душе захочется. А человеку, ребята, надо совсем немного: чтобы тишина на сердце была, под ногами клочок луга, над головой кусочек неба синего и чтобы обязательно было с кем поделиться - и печалью, и радостью.
