Дунька. Живет. А мать моя родная оказалась на Украине и ни с ним, ни со мной видеться особо не желает, у нее там своя семья имеется… Говорю тебе — распад. Куда ни ткни — тлен… Ладно, ну их, надоели! Ты лучше про себя расскажи? Что ты теперь делать будешь? Ты же теперь у нас свободный человек — богатый вдовец.
Неволин. Вдовец… Дурацкое слово.
Дунька. Так она, твоя жена, все-таки пьяная была, когда разбилась на машине?
Неволин. Да какая теперь разница? Не все ли равно…
Дунька. И все-таки?
Неволин. Ну, пьяная…
Дунька. И не одна…
Неволин. И не одна. Все — допрос закончен?.. Кстати, почему ты решила, что я теперь богатый? Откуда такие сведения?
Дунька. Так ты теперь после смерти жены единственный владелец квартиры на Фрунзенской набережной… А это сумма!
Неволин. Но почему ты решила, что я буду ее продавать?
Дунька. Ну сдавать можно, тоже вариант… Жить-то ты будешь в Германии. И возьмешь меня туда с собой… (Дунька вдруг жалостливо и дурашливо затягивает песню). «Миленький ты мой, возьми меня с собой… Там, в краю далеком, буду тебе женой…»
Они смотрят друг на друга. Неволин несколько растерян Дунькиной откровенностью. Она смотрит на него спокойно, без всякого стеснения.
Тут появляется Клава — местная сторожиха. Платок надвинут на глаза, понять, какого она возраста, трудно.
Клава. Здравствуйте, кого не видела… Погоди, это ты что ли, Неволин?
Неволин. Я, Клава, я.
Клава. Сколько же лет я тебя не видела?
Неволин. Много.
Клава. А ты ничего, почти не изменился… Макса-то, твоего дружка, вон как разнесло — чистый боров. А чего ему — жрет да пьет, да горя никакого не знает. Ему хоть кол на голове теши — все одно. А ты, видать, переживаешь, душа у тебя есть…
Дунька. Зато хорошенький какой, да, Клава? Прямо хоть в мужья бери…
Клава. А ты уже присосалась, бесстыжая!
Дунька. Ничего себе рекомендация!
Клава. А то мы тебя не знаем! Сызмальства такая была.
Дунька (уже чуть зло). Значит, жизнь научила.
Клава. Жизнь она всех учит, только каждый от нее свое берет…
А в тебе добра отродясь не было… Мне Вера Александровна нужна, поговорить надо, где она?
Дунька. На кухне, кажется…
Клава уходит.
Неволин. Знаешь, как ее тут звали? «Глас народа»! Потому что правду-матку резала в глаза кому угодно.
Дунька. Да знаю я!.. Вот только еще если бы она знала, где правда, а где матка!
Неволин. И все-таки она никого тут не боялась.
Дунька. Давно это было. Времена теперь совсем другие изменились, ее уже никто не боится. Режь свою матку сколько угодно, никто даже не обернется…
Кухня. Среди разора у окна сидит растерянная Вера Александровна. Входит Клава.
Вера Александровна. Это вы, Клава… Попрощаться пришли?
Клава. Чего уж так сразу. Прощаются с покойниками, а мы с вами еще живые.
Вера Александровна. Живые, говорите…
Клава. А то нет! Вы вон какая дама… представительная!
Вера Александровна(с невольной улыбкой). Представляю себе.
Клава. А чего вы убиваетесь-то так? Ну, дачу отняли, так вам что — жить негде?
Вера Александровна(про себя). Не с кем…
Клава(не расслышав ее). Так люди всю жизнь без дач живут. И ничего, не убиваются… Я же вам говорила тогда: приватизировать надо, тогда все приватизировали…
Вера Александровна. Не разрешили нам, не дали…
Клава. Значит плохо просили, по начальству не ходили… Надеялись, что вас не тронут… А сейчас народ лютый пошел, старые заслуги не в счет. Конечно, Николай Николаевич тут все построил, землю под поселок выбивал, только сейчас об этом никто не вспомнит. Народ стал другой… А что на вас так насели — съезжайте и все тут! — значит, кто-то на вашу дачу глаз положил, кому-то ее отписали…
Вера Александровна(беспомощно). Отписали?..
Клава. Вот именно. Я имею в виду — уже отдали. Тут теперь так просто ничего не делают. Да, нынче так — ты еще живой, а из-под тебя уже тащат. А ты не моргай — все равно не пожалеют… А вы бы с Инкой Завидоновой поговорили, она же теперь в конторе работает.
Вера Александровна. А кто это? Я не помню… Хотя, погодите, это девочка тут жила… Или я что-то путаю? Мне кажется, Максим ее знает…
Клава. Еще бы ему Инку не знать! Она же за ним бегала как собачка!
Вера Александровна. Что вы говорите!
Клава. Что было, то и говорю! Инка она же местная, у нее мать бухгалтером была… Она в Максима вашего влюблена была — страсть. А он что…
Вера Александровна. Что?
Клава. А то… Если приедет сюда один — то, глядишь, приласкает от нечего делать, побалуется… А если приезжал с друзьями да с девками городскими, то на нее и не глядел, вроде как брезговал перед своими-то… Так Инка так из-за этого переживала, что однажды в петлю полезла, едва спасли… Ее, кстати, знаете кто из петли вынул? Неволин!
Вера Александровна. Игорь?
Клава. Он. Увидел, как она висит, веревку перерезал, людей позвал, врача вызвали… Если бы не он…
Вера Александровна. Какой ужас! А я ничего не знала…
Клава. А чего вам было знать? У вас тогда другая жизнь была, своя… Вы за границей, отдыхаете, а Максим тут колобродит… Вы тогда за границу часто ездили, а Максим тут без вас совсем распустился…
Вера Александровна. Вы хотите сказать, что сегодня это все — расплата? За то, что когда был жив Коля, я слишком хорошо жила? Что пришла пора заплатить?
Клава. А кто ж его знает? Тут каждый сам решает — расплата или божья воля…
Пауза.
Клава. Вера Александровна, да не убивайтесь вы так? На то она и божья воля, чтобы принимать со смирением и жить дальше?
Вера Александровна. Как? Зачем?
Клава. А там видно будет, жизнь подскажет, бог научит… А ведь я к вам по делу… Вы памятник Николаю Николаевичу ведь с собой в город не повезете?
Вера Александровна. Памятник? Какой памятник?
Клава. Ну, статую эту… Белую такую…
Вера Александровна. Ах, бюст! Вы о нем говорите… Не знаю, не решили еще, что с ним делать…
Клава. Да на кой он вам? Что я не знаю, что вы его не знаете, куда теперь девать?
Вера Александровна(выпрямляется). Клава! Давайте договоримся, что это не ваше дело. И не надо мне указывать!
Клава(спокойно). Ну, смотрите, решайте… Я тогда попозже зайду.
Клава уходит. Вера Александровна какое-то время сидит, опустив голову, потом вдруг бросается к стенному шкафу, пытается открыть, но у нее ничего не получается. Появляется Виктор.
Виктор. Я забил дверь. Гвоздями.
Вера Александровна. А зачем? Зачем ты это сделал? Чего ты хочешь этим добиться? Хочешь сделать вид, что его нет?
Виктор. Я хочу уехать отсюда. Сегодня. Нам тут нечего делать. А ты думаешь только об… этом (Колотит кулаком по двери шкафа). Что я тебя не знаю? Если его не спрятать от тебя, ты будешь думать только о том, что с ним делать. Всех заставишь думать только об этом! Как будто у нас других забот нет. Нашла себе проблему!
Вера Александровна. А ты хочешь уехать, а его оставить здесь. Просто оставить. Бросить! Забыть. Чтобы его выбросили на свалку и лили на него помои… Он будет лежать в грязи, под ногами у всех, и каждый сможет плюнуть на него!
Виктор(пытаясь быть спокойным). Мама, единственное, что я хотел, это чтобы сначала собрали вещи, а потом спокойно решили, что делать с этим (стучит по шкафу).
Вера Александровна. Ты все время оправдываешься… Знаешь, почему? Потому что это выглядит как предательство.
Виктор. Мать! Я тебя прошу!
Вера Александровна. Предательство! Предательство!
Виктор в ярости бросается к шкафу, обдирая пальцы пытается открыть дверцу.
Вера Александровна. И когда ты ушел с работы, бросив отца одного, когда ему было так трудно, — это тоже было предательство… Ты не захотел работать с собственным отцом, бороться вместе с ним за дело, которому он посвятил свою жизнь… Ты сбежал! А он так на тебя рассчитывал. Все на него тогда набросились, а сын в это время подал заявление по собственному желанию… И ушел…
Виктор яростно распахивает дверцу шкафа.
Виктор. Вот! Любуйся! Ты этого хотела? Теперь ты довольна? Можешь встать перед ним на колени и помолиться! А с меня хватит!.. Хватит! Я не могу больше!
