ЛЕНА: Твоими устами да мед бы пить.
ФАРХОД: Без выходных работаем - только завтра не работаем. Завтра Рустам придет измайловский зверинец. Все хотят слушать.
ЛЕНА: Ага, львы и тигры.
ФАРХОД: Зверей нет… завод.
МИШКА: Жалко.
Лена гасит те свечи, что догорели. Почти все уже погашены. Уводит Мишку, тот машет рукой. Незаженная люстра начинает трепыхаться и позванивать. Рустам подымает голову. Вместо стеклянного рождественского ангела на какое-то мгновенье возникает ангел смерти.
Первый день Рождества, ранние сумерки. Низко стоит зеленоватая вечерняя звезда. Дверь вагончика-бытовки распахнута, из нее валит пар. Набились, как сельди в бочку. Рустам говорит тихо, почти уткнувшись в лица слушателей.
*РУСТАМ: Мы тоже чтим пророка Иссо – он искупил чужие грехи.
Тиха сегодня земля христиан – слушайте тишину.
(С удивленьем прислушивается к непонятно откуда возникшему шуму. Высовывается в дверь и, залюбовавшись звездой, продолжает чуть громче.)
Это звезда пророка Иссо – стоит над домом, где он рожден.
(Шум нарастает. Пробегает молодой таджик. Потерял башмак, драпает по снегу в одном.)
Парень, куда? подбери башмак.
*МОЛОДОЙ ТАДЖИК: Бритоголовые здесь!
Ворота дрожат от ударов, наконец не выдерживают. Вваливаются полсотни человек. Скинхедов всего пять-шесть, остальные просто заводские рабочие. Впереди ангел смерти и здоровенный наголо обритый детина в тулупе, распахнутом на голой груди, где сияет преувеличенных размеров золотой крест. Все с железными арматурными прутьями, включая ангела.
РУСТАМ (в бытовке, по мобильному): SOS… ноль один… МЧС… милиция…
Скорей на улицу Измайловского Зверинца!
*ТАДЖИКИ (галдят):
Не надо милиции… лучше скрыться…
Фальшивая регистрация… депортация…
Рустам в одной красной футболке выходит на крыльцо вагончика – он уж осажден вражднбной толпой.
СКИНХЕД С КРЕСТОМ (оглядев Рустама):
Вы, черножопые всё загадили.
Вас, черножопых, пора давить
Рустам спускается со ступенек, становится один перед нападающими. Недоброе молчанье.
РУСТАМ:
Крестоносцы в этот день не сражались.
Не омрачайте святого дня.
Фарход выскакивает из бытовки, становится за спиной Рустама. Ангел смерти поднимает арматурный прут, точно жезл. Рустам хватается за прут широко расставленными руками. Ангел тоже берется второй рукой за прут. Борются со страшным напряженьем, две фигуры во весь кадр. Потом эта картинка слетает в правый нижний угол экрана и остается там как окно. В кадре теперь огромная фигура скинхеда с крестом. Он замахивается железным прутом. Удар приходится на голову Фархода.
*ФАРХОД: Мама… Сафина… Лола… Заир… (Падает.)
Опять во весь экран Рустам с ангелом. Ангел уступает прут Рустаму, отступает за спины погромщиков. Погромщики прячут свои прутья за спины и сами пытаются спрятаться за спины товарищей.
ПОГРОМЩИКИ (негромко): Хватит… пускай запомнят… пойдем.
Вываливаются на улицу. Их голоса затихают. Невдалеке слышны сирены милицейских машин.
В проходной завода мент смотрит паспорт молодого таджика, так и не нашедшего второго ботинка. Рустам стоит на пороге за спиной мента.
МЕНТ (звонит по телефону): Квартира девять, Якорная шесть? Живет кто-либо из Таджикистана? Нет? депортация. Пять лет без права въезда.
Кладет трубку. Ставит штамп в паспорт. Таджик поджимает ногу в драном носке.
РУСТАМ: А убитого депортируют?
МЕНТ (не расслышал): Что?
РУСТАМ: Тело отправят на родину?
МЕНТ (Рустаму): Ты можешь идти… чего стоишь?
Мать Фархода сидит на полу. Закрыла ладонями и без того глухие уши, опустила сморщенные веки на глаза, и без того еле зрячие. Раскачивается из стороны в сторону, тихо поднывая.
МАТЬ ФАРХОДА: А-ах… а-ах…
Сафина ходит взад-вперед по комнате, простирая к ней руки.
*САФИНА:
Матушка, снова родите мне молодого Фархода.
Верните его мне ценою страшных мучений.
Вам больше жизнь не нужна – родите опять Фархода.
Матушка, приведите Фархода обратно на землю.
Я стану любить Фархода больше дневного света.
Я никогда не взгляну в лицо другого мужчины.
Я никогда не вспомню другого мужского имени.
Матушка, Вы одна можете всё исправить.
Свекровь протягивает руки к невестке, сама ища помощи и защиты.
Фирменный магазин детской обуви. Февральский вечер, время перед закрытьем. За стеклянными дверьми темно. Посреди зала дерево Корнея Чуковского, увешанное башмачками. Лена – продавщица в униформе: синий халат с вышитым башмачком.
ЛЕНА (роется в коробках, бормочет): Лоле красные на пуговках… Заиру шерстяные, подшитые кожей. (Входит мужик в грязной телогрейке.) Вам чего? мы закрываемся.
МУЖИК: Считай до трех. Двоих моих корешей спихнула… Алеху, Лешку… вот те третий… Толя я.
ЛЕНА: Ну и что? Толя и Толя.
ТОЛЯ: Обовшивел я… на вокзалах-то… мне бы помыться.
ЛЕНА: Кто о чем – а вшивый о бане. Ладно, поговорим. Выйди, посиди на лавочке… там, возле качелей. А то тут детям вшей напустишь.
ТОЛЯ: Детям вшей не надо. Меня во как заедали в пеленках… мать в лагере родила. Барак был для мамок… все вши туда… у детей кожица тонкая.
ЛЕНА: Пошел, куда послала. Сейчас приду.
Наголо остриженный Толя в красной футболке Рустама и тренировочных штанах завалился без задних ног. Спит без постели на хозяйской тахте. Мишка в пижамке серьезно перечитывает афишку «Синей птицы».
МИШКА: Пес Тило…
ЛЕНА: Пошли, пошли… баиньки.
Забирает его. Возвращается.
РУСТАМ (смотрит на люстру, где мягко покачиваются, играя бликами, подвески): Душа света… учитель весь ушел в свет.
ЛЕНА (кивает на Толю): Опять я не выдержала… как его вши в пеленках заели… в бараке для мамок.
РСТАМ: Я уж привык к России. Она такая и есть… вроде тебя.
ЛЕНА: Угу… юродивая.
Толя – мусорщик. Ходит в оранжевой куртке и рукавицах по стриженому газону возле олимпийских гостиниц. Накалывает бумажки на острие палки, спускает в мешок. Подходят двое в змеиных куртках, берут его в коробочку.
ЧЕЛОВЕК-ЗМЕЯ: Говори, кто тебя послал к Рустаму.
ТОЛЯ: Алеха дал адресок, когда мы с Ленькой садились. Только вам ни Алехи, ни Леньки уж не достать. Их давно Господь на место определил – в самое пекло. А с Рустама вашего взятки гладки… чурка, да еще блажной… и вы тоже чурки.
ВТОРОЙ ЗМЕЙ: Молчи… говорить будешь, когда спросим… докладывать, кто у него бывает.
ТОЛЯ: Опоздали, кумовья. Я второй день в общежитье.
«Кумовья» дают Толе по уху.
Общежитье для мусорщиков. В комнате семеро «чурок» и один Толя.
ТОЛЯ (любовно разглаживает рабочие рукавицы): В тюрьме шито… сразу видно… да что вы понимаете. Одно слово – чурки. (Свирепеет.) Встать! («Чурки» вскакивают возле кроватей.) Надеть униформу! (Кидаются к оранжевым жилетам.) Взять рабочий инвентарь! (Хватают палки с железными наконечниками.) Сесть-встать… сесть-встать… сесть-встать! («Чурки» повинуются.)
Весна пришла, не обманула. Четверо студентов, товарищей Рустама по группе, уже в полном сборе под стенами манежа на Воробьевке. Правда, стаж у них разный. Все они продолжают эволюционировать, сохраняя тем не менее какие-то достаточные для идентификации черты.
Юноша в кипе, после с галстуком, нынче носит ковбойскую шляпу со шнурком. Стабильно еврей – голубоглазый брюнет.
Оранжевоволосый, трансформировавшийся в самурая, далее остриженный ежиком, был одет в футболку с надписью «I love Cola». Сейчас – зачес и конфуцианская бородка. Неизменно курнос, кареглаз и веснушчат.
Девушка с прямым пробором, сделавшаяся кришнаиткой и ради того остригшаяся наголо, в дальнейшем покрасила отросшие волосы «под дуршлаг», ходила в куртке ягодного цвета. Сегодня – небрежная самодельная стрижка, залысины на висках. Однако всегда сероглаза и высоколоба.
Блондинка -дреды, потом коса до пояса – теперь короткая стрижка и темные очки. Эта хранит на лице тонкие длинные губы.
КОВБОЙСКАЯ ШЛЯПА: С востоковеденья всегда был отсев… девять-то человек да не выпустят… уж как-нибудь… оставь немножко.
КОНФУЦИАНСКАЯ БОРОДКА (передает ему раскуренный чинарик с марихуаной): Держи.
ВЫСОКОЛОБАЯ ДЕВУШКА С ЗАЛЫСИНАМИ): По Китаю что хошь… а по Тибету всё закрытое.
ЧЕРНЫЕ ОЧКИ: Вон…гляди… пошел!
Устремляются за Али, мелькнувшим в змеиной куртке – довольно далеко. Вслед ему потянулась целая процессия.
Позади столовой гуманитарных факультетов, на задворках астрономического института имени Штейнберга, при входе в его поэтичный парк Али ведет свой торг. Со стороны столовой приближается парень с бицепсами, пасущий университетскую наркотусовку – пушка наготове.
ПАРЕНЬ С БИЦЕПСАМИ: Кому было сказано?
Студентка с залысинами делает нервное движенье, будто порываясь бежать, но не въезжая – куда. Пуля угодила в ее умную продолговатую голову. Девушка падает на дорожку. Али и стрелявший в него смываются.
