Ихарев. Куда? (В исступлении.) Куда? к правосудью! к правосудью!
Глов. Помилуй, не имеешь никакого права.
Ихарев. Как! не имею права? Обворовать, украсть деньги среди дня, мошенническим образом! Не имею права? Действовать плутовскими средствами! Не имею права? А вот ты у меня в тюрьме, в Нерчинске, скажешь, что не имею права! Вот погоди, переловят всю вашу мошенническую шайку! Будете вы знать, как обманывать доверие и честность добродушных людей. Закон! закон! закон призову! (Тащит его.)
Глов. Да ведь закон ты мог бы призвать тогда, если бы сам не действовал противузаконным образом. Но вспомни: ведь ты соединился вместе с ними с тем, чтобы обмануть и обыграть наверное меня. И колоды были твоей же собственной фабрики. Нет, брат! В том и штука, что ты не имеешь никакого права жаловаться!
Ихарев (в отчаянье бьет себя рукой по лбу). Черт побери, в самом деле!.. (В изнеможении упадает на стул.)
Глов между тем убегает.
Но только какой дьявольский обман!
Глов (выглядывая в дверь). Утешься! Ведь тебе еще с полугоря! У тебя есть Аделаида Ивановна! (Исчезает.)
Ихарев (в ярости). Черт побери Аделаиду Ивановну! (Схватывает Аделаиду Ивановну и швыряет ею в дверь. Дамы и двойки летят на пол.) Ведь существуют же к стыду и поношенью человеков эдакие мошенники! Но только я просто готов сойти с ума – как это все было чертовски разыграно! как тонко! И отец, и сын, и чиновник Замухрышкин! И концы все спрятаны! И жаловаться даже не могу! (Схватывается со стула и в волнении ходит по комнате.) Хитри после этого! Употребляй тонкость ума! Изощряй, изыскивай средства!.. Черт побери, не стоит просто ни благородного рвенья, ни трудов! Тут же под боком отыщется плут, который тебя переплутует! мошенник, который за один раз подорвет строение, над которым работал несколько лет! (С досадой махнув рукой.) Черт возьми! Такая уж надувательная земля! Только и лезет тому счастье, кто глуп, как бревно, ничего не смыслит, ни о чем не думает, ничего не делает, а играет только по грошу в бостон подержанными картами!
Кабинет; несколько шкафов с книгами; на столе разбросаны бумаги. Иван Петрович, деловой человек, потягиваясь, выходит в халате и звонит. Из передней слышен голос: «Сейчас!» Иван Петрович звонит во второй раз – опять тот же голос: «Сейчас!» Иван Петрович с нетерпением звонит в третий раз; входит слуга.
Иван Петрович. Что ты, оглох?
Лакей. Никак нет.
Иван Петрович. Что ж ты не изволил являться, когда я звоню в третий раз?
Лакей. Как же прикажете: мне нельзя было бросить дела, я сапоги чистил.
Иван Петрович. А Иван что делал?
Лакей. Иван мел комнату, а потом пошел в конюшню.
Иван Петрович. Подай сюда собачку.
Лакей приносит собачку.
Зюзюшка! Зюзюшка! а Зюзюшка! Вот я тебе бумажку привяжу. (Нацепляет ей на хвост бумажку.)
Вбегает другой лакей: «Александр Иванович!»
Иван Петрович. Проси. (Бросает поспешно собачку и развертывает свод законов.)
Иван Петрович и Александр Иванович, также деловой человек.
Александр Иванович. Доброго утра, Иван Петрович!
Иван Петрович. Как здоровье ваше, Александр Иванович?
Александр Иванович. Очень благодарен. Не помешал ли я вам?
Иван Петрович. О, как можно! Ведь я всегда занят. Ну что, в котором часу приехали домой?
Александр Иванович. Час шестой был. Я как поворотил из Офицерской, то спросил, подъезжая к будочнику: «Не слышал ли, братец, который час?» – «Да шестой уже, говорит, пробило». Вот я и узнал, что уж был шестой час.
Иван Петрович. Представьте, я сам почти в то же время. Ну что, каков был вистец, хе, хе, хе?
Александр Иванович. Хе, хе, хе! Да, признаюсь, мне даже во сне он мерещился.
Иван Петрович. Хе, хе, хе, хе! Я гляжу, что это значит, что он кладет короля? У меня ведь на руках сам-третей дама крестов, а у Лукьяна Федосеевича, я давно вижу, что ренонс.
Александр Иванович. Длиннее всего тянулся восьмой робер.
Иван Петрович. Да. (Помолчав.) Я уже мигаю Лукьяну Федосеевичу, чтоб он козырял, – нет. А ведь тут только козырни – валет мой пик и берет.
Александр Иванович. Позвольте, Иван Петрович, валет не берет.
Иван Петрович. Берет.
Александр Иванович. Не берет, потому что вам никоим образом нельзя взять в руку.
Иван IIетрович. А семерка пик у Лукьяна Федосеевича? позабыли разве?
Александр Иванович. Да разве у него была пиковка? Я что-то не помню.
Иван Петрович. Конечно, у него были две пики: четверка, которую он сбросил на даму, и семерка.
Александр Иванович. Только нет, позвольте, Иван Петрович, у него не могло быть больше одной пиковки.
Иван Петрович. Ах, боже мой, Александр Иванович» кому вы это говорите! Две пиковки! Я как теперь помню: четверка и семерка.
Александр Иванович. Четверка была, это так; но семерки не было. Ведь он бы козырнул; согласитесь сами, ведь он бы козырнул?
Иван Петрович. Ей-богу, Александр Иванович, ей-богу!
Александр Иванович. Нет, Иван Петрович. Это совершенно невозможное дело.
Иван Петрович. Да позвольте, Александр Иванович! Вот лучше всего: поедем завтра к Лукьяну Федосеевичу. Согласны ли вы?
Александр Иванович. Хорошо.
Иван Петрович. Ну, и спросим у него лично: была ли на руках у него семерка пик?
Александр Иванович. Извольте, я не прочь. Впрочем, если посудить, странно, что Лукьян Федосеевич так дурно играет. Ведь нельзя сказать, чтобы он был без ума. Человек тонкий и в обращении...
Иван Петрович. И прибавьте: больших сведений! человек, каких, сказать по секрету, у нас мало на Руси. Были ли у его высокопревосходительства?
Александр Иванович. Был. Я теперь только от него. Сегодня поутру было немножко холодненько. Ведь я, как, думаю, вам известно, имею обыкновение носить лосиновую фуфайку: она гораздо лучше фланелевой, и притом не горячит. По этому-то случаю я велел себе подать шубу. Приезжаю к его высокопревосходительству – его высокопревосходительство еще спит. Однако ж я дождался. Ну, тут пошли рассказы о том и о сем.
Иван Петрович. А про меня не было ничего говорено?
Александр Иванович. Как же, было и про вас. Да еще прелюбопытный вышел разговор.
Иван Петрович (оживляется). Что, что такое?
Александр Иванович. Позвольте, позвольте рассказать по порядку. Тут презанимательная вещь. Его высокопревосходительство, между прочим, спросил, где я бываю, что так давно он меня не видит? и пожелал узнать о вчерашней вечеринке и кто был. Я сказал: «Были, ваше высокопревосходительство, Павел Григорьевич Борщов, Илья Владимирович Бубуницын». Его высокопревосходительство после каждого слова говорил: «Гм!» Я сказал: «И еще был один известный вашему высокопревосходительству. ..»
Иван Петрович. Кто ж это такой?
Александр Иванович. Позвольте! что ж бы, вы думали, сказал на это его высокопревосходительство?
Иван Петрович. Не знаю.
Александр Иванович. Он сказал: «Кто ж бы это такой?» – «Иван Петрович Барсуков», – отвечал я. «Гм, – сказал его высокопревосходительство, – это чиновник и притом...» (Поднимает вверх глаза.) Довольно хорошо у вас потолки расписаны: на свой или хозяйский счет?
Иван Петрович. Нет, ведь это казенная квартира.
Александр Иванович. Очень, очень недурно: корзиночки, лира, вокруг сухарики, бубны и барабан! очень, очень натурально!
Иван Петрович (с нетерпением). Так что же сказал его высокопревосходительство?
Александр Иванович. Да, я и позабыл. Что ж он сказал?
Иван Петрович. Сказал «гм!» его высокопревосходительство; «это чиновник...»
Александр Иванович. Да, да; «это чиновник», ну, «и... служит у меня». После того разговор не был уже так интересен и начался об обыкновенных вещах.
Иван Петрович. А больше ничего не заговаривал обо мне?
Александр Иванович. Нет.
Иван Петрович (про себя). Ну, покамест еще не много. Господи боже мой! ну что, если бы сказал он: «Такого-то Барсукова, в уважение тех и тех и прочих заслуг его, представляю...»
Те же и Шрейдер (выглядывает в дверь).
Иван Петрович. Войдите, войдите; ничего, пожалуйте сюда. Что, это для доклада?
