Вайтблейк. И немало.
Национальный герой. Никаких стачек, никаких требований повысить зарплату.
Вайтблейк. Поразительно!
Национальный герой. Меня интервьюировали.
Вайтблейк. И это произвело небывалый эффект.
Национальный герой. Фотографировали прокаженный палец.
Вайтблейк. Это заставило нас содрогнуться.
Национальный герой. Меня показали в кругу моей озабоченной семьи.
Вайтблейк. Мы разделяли ее озабоченность.
Национальный герой. В окружении плачущих школьников.
Вайтблейк. Мы все плакали.
Национальный герой. Я собираюсь написать книгу «Я стражду».
Вайтблейк. Мы страждем вместе с вами.
Национальный герой. Чего же вы хотите еще от смертельно больного? Все в порядке.
Вайтблейк. Конечно, успехи значительные, ваше превосходительство, в этом нет никакого сомнения. Недостает лишь одного документа, который зафиксировал бы весьма существенный момент — любовь и почитание со стороны малых мира сего. Тут-то и необходимо ваше содействие. Изволите вы, ваше превосходительство, принимать кого-либо в клинике?
Национальный герой. Принимать? Но ведь вчера только, кажется, я принял делегацию женского союза?
Вайтблейк. Несомненно.
Национальный герой. И конгресса филологов.
Вайтблейк. Да, действительно.
Национальный герой. Сегодня — железнодорожников и банковских служащих.
Вайтблейк. Совершенно верно.
Национальный герой. Завтра — масонов.
Вайтблейк. Само собой разумеется.
Национальный герой. Епископата и филателистов.
Вайтблейк. Конечно, все это имеет политический вес, кто может в этом усомниться? Но теперь речь пойдет, ваше превосходительство, о более значительном и глубоком. (С теплотой в голосе) Не соизволите ли вы, ваше превосходительство, принять двух инвалидов? Слепого и безногого.
Национальный герой (удивленно). Двух инвалидов?
Вайтблейк. Двух изувеченных защитников родины, которые желают выразить вам свое сочувствие. Ваше превосходительство, принесите еще и эту жертву. Общественность была бы восхищена этой встречей.
Диктор. Вот в чем состояла вайтблейковская идея. Лицо Национального героя вновь просветлело. Туча, которую нагнала было ошибка Й. П. Вайтблейка, спутавшего его правую ногу с левой, рассеялась, и после некоторого колебания Бальдур фон Меве заявил о своем согласии. Как «Эпоха», так и присоединившееся к ней радио ждали очень многого от предстоящей трогательной сцены. Все были убеждены, что это даст новый толчок начавшему уже было сникать движению в поддержку Меве. К тому же на конференции врачей не было единодушного мнения по поводу проказы у Национального героя, раздавались даже голоса, выразившие сомнение в диагнозе, — но не будем больше говорить об этом. Кто настроен истинно патриотически, тот убежден в прокаженности Меве. Это ясно. Теперь задачей Вайтблейка было найти обоих инвалидов. И журналист пустился в путь. Рабочие кварталы вблизи парфюмерной фабрики Губера. у лица Моцарта, дом номер четыреста двадцать семь, пятый этаж, комната номер четырнадцать, под самой крышей. Перед подъездом проржавевшая тележка безногого. Внизу на лестнице пахнет фасолью с салом, повыше кислой капустой, дальше побеждает селедка. Детский крик.
Детский крик.
Подвыпивший господин с окладистой бородой, чей род занятий никому не известен.
Господин с окладистой бородой (во все горло).
Луиза очень хороша,
Ох, хороша — и ша!
Диктор. Потом фройляйн Мюллер, Луиза Мюллер, чей род занятий, напротив, всем известен. И не одна, но умолчим об этой сцене. В разбитое окно светит весеннее солнце. По радио на четвертом этаже передают «Смерть и девушка» Шуберта.
Звучит «Смерть и девушка» Шуберта.
Одновременно происходит ссора в семье Корбмахеров, обычная в это время.
Корбмахер. Крыса! Потаскуха!
Диктор. Потом комната номер четырнадцать, помещение нам уже известное: на одном матрасе лежит слепой водолаз Антон, на другом — безногий футболист Страницкий, в углу стоит шаткий столик, немного посуды, кружка с водой.
Вайтблейк. Мое имя Вайтблейк, й. П. Вайтблейк, Я из газеты. А вы, без сомнения, господин Страницкий?
Страницкий. Страницкий. Адольф Иосиф Страницкий, известный футболист, тот самый, знаете, который забил решающий гол в ворота испанцев. А это мой друг Антон, бывший водолаз.
Вайтблейк. Вчера вечером у Вифлеемской клиники вы, господин Страницкий, высказали желание посетить нашего любимого Национального героя Бальдура фон Меве, чтобы выразить ему свое уважение.
Страницкий (с достоинством) Чтобы выразить ему мое полнейшее уважение.
Вайтблейк. К сожалению, полиция помешала вам…
Страницкий (с достоинством) Недопонимание.
Вайтблейк. Вот именно. Бальдур фон Меве готов принять вас и вашего, слепого товарища послезавтра.
Страницкий (пораженно) Бог мой!
Вайтблейк. В десять часов утра.
Страницкий (растерянно) В десять часов утра.
Вайтблейк. Ваша беседа прозвучит по радио в передаче «Эхо времени» и будет опубликована на первой странице «Эпохи». С фотоснимками.
Страницкий (глухо). По радио и в «Эпохе», С фотоснимками.
Вайтблейк. Послезавтра в половине десятого я заеду за вами сюда на улицу Моцарта на «бьюике» главного редактора Доннера, господа.
Страницкий (оцепенело). На «бьюике».
Вайтблейк. Это мне поручено передать вам, господа, от имени Вальдура фон Меве. Увидимся послезавтра, в этот великий день вашей жизни.
Страницкий (все еще оцепенело). Послезавтра великий день нашей жизни. На «бьюике»
Диктор. Таков был визит, нанесенный Вайтблейком обоим инвалидам, визит, который при несоразмерности надежд, возлагавшихся Страницким…
Страницкий (скромно). Страницким.
Диктор.…Страницким на Меве, мог иметь только роковые последствия. Вы увидите это сами. Оба инвалида: бывший водолаз и бывший футболист — сидели в своей жалкой каморке, освещенные лучами огромного красного солнца, как раз собиравшегося опуститься за корпуса трикотажного концерна, и молчали. Случилось чудо, они сознавали только это и судорожно сжимали руки перед таким великим негаданным счастьем.
Стучат.
Мария. Господин Страницкий! Господин Антон!
Страницкий. Мария! Входите, фройляйн Мария.
Мария. Вы бледны как смерть, господин Страницкий, а Антон все время качает головой.
Страницкий. Он все еще не может ничего понять, фройляйн Мария, потому что послезавтра в десять утра мы приглашены посетить Бальдура фон Меве. На «бьюике».
Мария (робко). Господин Страницкий.
Страницкий. Я всегда предчувствовал, что случится что-нибудь из ряда вон выходящее. Еще вчера, когда нам дали в участке хлеба и супа, я подумал: они, наверно, догадываются, что с нами дело не так просто, и вот вдруг нас приглашают в Вифлеемскую клинику. Теперь я поговорю с Меве и стану министром полиции, фройляйн Мария, так я решил, когда лежал в канаве.
Мария. Но, господин Страницкий…
Страницкий. Больше я для вас не господин Страницкий. Называйте меня Адольф Иосиф. Потому что вы — моя невеста.
Мария (робко). Адольф Иосиф.
Страницкий. Теперь я закажу себе ноги, не государственные, а в частной мастерской, такие же великолепные, как кресло, на котором сидит Меве. И радио будет вмонтировано чуть выше левого колена, а на подошвах маленькие выдвижные колесики с моторчиком, чтобы просто катить, когда нет охоты идти.
Мария. Страницкий…
Страницкий. А вас, Мария, будут называть госпожой министершей.
Мария. Но я вовсе не хочу этого, Страницкий, мне это совсем не нужно, и Антон не хочет, он не говорит ни слова и качает головой. Только б ты был у меня, а ноги сделаем государственные. Ты же еще совсем не знаешь, что Меве от тебя хочет, а разве из нас кто-нибудь разбирается в национальных героях! Адольф Иосиф, я буду работать, обещаю тебе, на тебя и на Антона, и я буду твоей женой, меня ведь совсем не смущает, что у тебя нет ног.
Страницкий. О работе не может быть и речи. С трикотажным концерном покончено. Ты будешь госпожой министершей, и все тут. А у Антона будут такие же красивые медицинские сестры, как у Меве, включая и герцогиню Тойфелен, У меня тоже есть своя гордость.
