трупа. И ты не выпустишь её руку, пока она не умрёт или пока ты не умрёшь, потому что это для тебя – свет. И для неё – тоже, хоть вы друг друга не любите. Я права?
ГЮЛЬЧИХРА. Почти. Её вынули не из трупа. Она меня уверяла, что чётко помнит первые несколько минут своей жизни, и помнит мать. Живую.
МАША. (поднявшись) Врёт она всё!
ГЮЛЬЧИХРА. Ты хочешь за это ударить её ногой?
МАША. Верни мне, пожалуйста, пистолет.
ГЮЛЬЧИХРА. Нет, я не могу. Если я это сделаю – свет погаснет. Свет – это жених, а душа – невеста. Разве невеста может идти к жениху, целуясь взасос с какими-то тошнотворными мужиками? Я не хочу спасать тех, кто думает, что война идёт только по телевизору! Не хочу. Я их ненавижу. Я никому не отдам мой свет – ни тебе, ни им!
Кладёт руку на лоб Анфисы. С улицы доносится нарастающий вой сирены.
МАША. А если погибнут дети, свет не погаснет?
Сирена смолкает. Тётка в чёрных перчатках идёт к Анфисе, и, наклонившись над ней, снимает с неё руку Гюльчихры. Анфиса перестаёт дышать. Гюльчихра поднимается.
МАША. Это, наверное, Скорая Помощь. Подстанция – на соседней улице.
ГЮЛЬЧИХРА. У меня – пистолет. А у тебя что?
МАША. А у меня- ничего.
ГЮЛЬЧИХРА. Меняемся?
МАША. Нет! Если я отдам тебе ничего за свой пистолет, то мой свет погаснет. Возьми сама.
Гюльчихра берёт Машу на прицел.
МАША. (изображая ребёнка) Мама! мама! (Смеётся)
Гюльчихра опускает пистолет.
МАША. Как видишь, пистолет стоит гораздо меньше, чем ничего!
Раздается сигнал дверного звонка.
ГЮЛЬЧИХРА. Позвони с моего мобильника на последний принятый номер. Ответит женщина. Я её называю Яна. Именно у неё я должна взять главное. Назначь встречу – естественно, моим голосом. Она ростом выше тебя, молодая, светлая, с длинным носом. Знает достаточно для того, чтоб ты стала капитаном, а твой полковник – сенатором.
Звонок повторяется.
МАША. (покинув комнату) Кто там?
ТЁТКА В ЧЁРНЫХ ПЕРЧАТКАХ. Господин Лобачевский!
Затемнение. Выстрел.
Конец.
Пьеса в двух действиях
Действующие лица:
Виктор Васильевич Гамаюнов, врач, заведующий хирургическим отделением в городской больнице
Елена Антоновна, его жена
Наташа, их двадцатитрёхлетняя дочь.
Дуня, её шестнадцатилетняя сестра.
Петя, друг Дуни.
Димикс, товарищ Пети.
Лариса, тридцатилетняя врач-хирург.
Прялкина, то же самое.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Кухня в квартире Гамаюновых. Елена Антоновна сидит за столом, пьёт чай. Мобильник, лежащий перед ней на столе, подаёт сигнал.
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. (взяв его и выйдя на связь) Алло! Здравствуй, мама. Да ничего, потихонечку. С телефоном? Дунька его уронила, и он разбился. Нет, пока ещё на работе. Тоже не приходила. Боюсь. Наташка? Не знаю, сейчас спрошу … (громко) Наташа, ты спишь?
НАТАША. (из своей комнаты) Да!
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Говорит, что спит. Не знаю, сейчас спрошу … Наташа, а ты не хочешь бабушке что-нибудь сказать?
НАТАША. Нет!
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Она говорит, что завтра к тебе придёт, так что готовь пряники и варенье! Не знаю, сейчас спрошу … Наташа, бабушка спрашивает, какие пряники покупать – квадратные с мёдом или кругленькие с ванилью?
НАТАША. Продолговатые с вазелином!
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Да купи и те, и другие. Сгущёнку не покупай – опять обожрётся до заворота кишок! Откуда ж я знаю, где она пропадала? Не говорит. Купи вафельный. Да зачем сейчас-то бежать? Завтра утром купишь. Да? Ну, как знаешь. (кладёт мобильник на стол, встаёт, делает шаг к комнате и прислушивается) Наташа! Ты хорошо себя чувствуешь?
НАТАША. Да!
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Принести тебе чаю?
НАТАША. Нет!
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Ты будешь спать дальше?
НАТАША. Да!
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Бабушка обещала завтра тебе отдать прабабушкины рубиновые серёжки.
НАТАША. Да?
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Если, конечно, ты ей пообещаешь вести себя хорошо!
Садится за стол, допивает чай и берёт газету. В этот момент доносится лязг наружной двери квартиры. Елена Антоновна, оторвав глаза от газеты, прислушивается к шагам в коридоре. Входит Виктор Васильевич в чуть помятом костюме, с пакетом. Вытащив из него большую бутылку водки, ставит её на стол.
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. (отложив газету) Ты что, придурок?
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Если бы ты мне этого не сказала, я бы её на твоих глазах в окно вышвырнул! А теперь – сиди и любуйся, дура! (Выкладывает на стол две дюжины мандаринов. Отбросив сумку, садится)
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. (поднявшись) Как ты посмел нажраться? Ведь у тебя – два инфаркта! Что ты уставился на меня глазами бесстыжими? Отвечай мне, как ты посмел нажраться?
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. (взяв бутылку) Да, два инфаркта. Но кроме них – две жены, две дочери-потаскухи и две страны! Одна – в новостях, другая – перед глазами бесстыжими! И уж если в моих глазах даже и без водки двоится всякая мерзость – я, чёрт возьми, имею право нажраться! (Откупоривает бутылку, пододвигает к себе стакан, наливает. Сдирает кожуру с мандарина)
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. (сев и прижав ладони к лицу) Ты не человек!
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. А кто ж я?
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Тварь! Скотина!
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. (с грустным вздохом) Ну да, конечно. Интеллигенту трудно не быть скотиной – по меркам женщины, так как он исторически обречён на самоотдачу! Ни одна женщина не способна взять столько, сколько он ей даёт. Две – могут, если не дуры. Но двух не дур на одном полушарии найти сложно – потому вы, Елена Антоновна, взяли больше всех остальных, вместе взятых! (пьёт, съедает часть мандарина)
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. (заплакав) Что я взяла у тебя? Это ты уже тридцать лет сосёшь из меня все соки! Посмотри, кем я стала!
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Вижу! Но, тем не менее – обещаю, любимая, что моя последняя мысль будет о тебе. О тебе одной! (наливает)
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. (хлопнув ладонью по столу) Хватит бредить!
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. (усиливая декламацию жестами)
В головах – свечами смертными
Спаржа толстоногая!
Полосатая, десертная
Скатерть вам дорогою!
Табачку пыхнём гаванского,
Слева вам и справа – вам.
Полотняная, голландская
Скатерть вам – да саваном!
Пьёт, съедает часть мандарина и утирает рот рукавом.
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Как ты смеешь в нетрезвом виде читать такие стихи? Ведь это Цветаева!
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Ты меня не любишь. Не жалеешь… (рыгает)
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. Мерзкая рожа!
ВИКТОР ВАСИЛЬЕВИЧ. Разве я немного некрасив?
ЕЛЕНА АНТОНОВНА. О
