Шустров долго и с увлечением рассказывал, как будет функционировать создаваемая им зрелищная империя. В ней каждый станет заниматься делом, к которому имеет талант. Блестящие литераторы вроде господина Фандорина придумывают сюжеты. Гениальные режиссеры вроде господина Штерна изобретательно снимают картины и ставят спектакли, причем первые тематически связаны со вторыми: то есть, если ставка делается на ориентализм, то вслед за пьесой из японской жизни выходят две или три фильмы на ту же тематику. Это развивает спрос и к тому же дает экономию на декорациях и костюмах. Собственные журналы и газеты компании раздувают культ своих же актеров и актрис. Собственные электротеатры позволяют ни с кем не делиться сборами. Вся эта разветвленная система прикрыта сверху и снизу. Хорошие отношения с властями оберегают от неприятностей с законом, а хорошие отношения с Царем гарантируют защиту от уголовников и вороватых сотрудников.
Эраст Петрович слушал и думал о том, почему у нас во все времена для успеха любого начинания самое важное — «хорошие отношения». Должно быть, оттого, что законы российским человеком воспринимаются как досадная условность, придуманная некоей враждебной силой в собственных интересах. Название этой враждебной силы — «государство». Ничего разумного и доброжелательного в действиях государства не бывает. Чудище сие «обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Единственное спасение в том, что оно к тому же слеповато и туповато, а каждый отдельный его «зев» поддается прикармливанию. Без этого жить в России было бы совсем невозможно. Наладил хорошие отношения с ближней к тебе зубастой пастью, и делай что хочешь. Только не забывай в нее вовремя куски мяса кидать. Так было при Рюриковичах, так есть при Романовых и так останется до тех пор, пока отношения обывателей с государством коренным образом не переменятся.
Пообещав как следует поразмыслить над деловым предложением миллионера, Эраст Петрович вышел из «Театрально-кинематографической компании», действительно призадумавшись. Противник, которому он бросил вызов, оказывался серьезней, чем представлялось вначале.
Технологический дух двадцатого столетия начинает проникать и в дебри московского криминального мира. Вон у Царя и американская бухгалтерия, и структурность, и автомобили, и грамотное прикрытие. В одиночку против такой организации действовать, пожалуй, неразумно. Хочешь не хочешь, придется мириться с Масой…
НАСТОЯЩИЙ ДРУГ
Ночевать японец не пришел. Эраст Петрович не придал этому особенного значения. Подумал: отправился по ягоду-клубнику. Это ничего, план небольшого визита в Сокольники можно обсудить и завтра.
Вечером Ловчилин доложился о своей поездке к Царю. Актер был напуган и заинтригован. Известие о фандоринских подозрениях не на шутку встревожило главаря барышников.
— А вы кто? Я имею в виду, на самом деле? — боязливо спросил Костя у Эраста Петровича. — Они велели немедленно сообщать о каждом вашем слове… Что они вас так напугались-то?
— Понятия не имею, — ответил Фандорин, глядя на актера немигающим взглядом. — Но очень не советую сообщать Мистеру Свисту о каждом моем с-слове.
Ловчилин сглотнул:
— П-понял… — И переполошился. — Ой, я не хотел вас передразнивать! Случайно получилось!
— Верю. Значит, двухэтажный особняк в Сокольниках, в конце Оленьей Рощи? Вот что, сядьте-ка и нарисуйте поточнее местность. Меня интересует, что там вокруг…
У себя в Сверчковом переулке при помощи подробного полицейского плана Мещанской части, к которой принадлежала Оленья Роща вместе со всеми Сокольниками, Эраст Петрович установил нынешний адрес Конторы господина Царькова. Особняк, куда отвезли Ловчилина, когда-то был загородной мызой, а ныне оказался на территории парка. На карте он так и был обозначен: «Оленья мыза».
Под покровом ночи Фандорин наведался в северо-восточный сектор Сокольников, чтобы присмотреться к объекту, а коли подвернется шанс, так разом и исполнить задуманное.
От кавалерийской атаки пришлось отказаться. На первый взгляд, особняк был расположен удачно: с трех сторон к нему почти вплотную подступал густой кустарник. Однако легкодоступность была мнимой. Контора хорошо охранялась. Один «пинчер» все время дежурил на крыльце, не сводя глаз с ведущей к уединенному дому аллеи. Направив бинокль на окна, Фандорин насчитал еще четверых, карауливших внутри. Шторы повсюду были плотно задвинуты, но сверху, под самым карнизом, все-таки образовались небольшие зазоры. Чтоб получить представление об устройстве первого этажа, Эрасту Петровичу пришлось влезать на деревья с трех разных сторон. Занятие было несолидное, зато освежающее — Фандорин чувствовал себя помолодевшим. А заодно получил довольно ясное представление об устройстве Конторы.
На втором этаже находились покои Царя и комната Мистера Свиста. Внизу располагалось два больших помещения. В одном, судя по мебели, была столовая. В другом, где постоянно торчали охранники, — рабочий кабинет. Фандорину даже удалось рассмотреть, как в оранжевом свете керосиновых ламп поблескивают два больших лакированных шкафа необычной формы. Это несомненно и был личный архив его спекулянтского величества.
Конечно, не Бог весть какая Плевна, однако штурмом, да еще в одиночку не возьмешь. Другое дело — вдвоем с Масой.
После удачной рекогносцировки, впервые за целый месяц чувствуя себя почти выздоровевшим, он вернулся домой, четыре часа поспал, а там уже пора было в театр. Масу следовало подловить до начала репетиции, поэтому с половины одиннадцатого Эраст Петрович сидел в зрительном зале, закрывшись газетой — отличное средство избежать пустопорожней болтовни, на которую так охочи актеры. Давно замечено, что чтение газет, особенно если придать себе сосредоточенный вид, внушает окружающим почтение и ограждает от лишних контактов. А Фандорину и не пришлось ничего изображать. «Утро России» сегодня поместило интереснейшее интервью с министром торговли и промышленности Тимашевым о превосходном валютно-финансовом положении империи: в фонде свободной наличности из бюджетных излишков накопилось свыше 300 миллионов рублей, курс отечественной валюты крепнет день ото дня, и энергичная политика правительства вне всякого сомнения сумеет привести Россию на путь светлой будущности. Прогнозы Эраста Петровича относительно российской будущности были неоптимистичны, но как славно было бы ошибиться!
Время от времени он поглядывал на дверь. Труппа постепенно собиралась. Все были в обычном платье — по заведенным правилам, репетиции проходили в декорациях, но без грима и костюмов. Гениальный Ной Ноевич верил, что это «обнажает» игру актера, делая ошибки и просчеты более очевидными.
Вошла Клубникина. Эраст Петрович не опустил глаз к газете, ожидая, что вслед за ней появится и Маса, но ошибся — субретка явилась одна.
Пришлось прочитать еще одну статью, об исторических событиях в Китае. Восстание одного-единственного батальона в провинциальном городе Учань, начавшееся неделю назад, привело к тому, что китайцы повсеместно отрезают себе косы, не желают повиноваться императорской власти и требуют республики. Подумать только, какая махина пришла в движение из-за маленькой искорки — 400 миллионов человек! А европейцы, кажется, не отдают себе отчета в том, что это пробудилась великая сонная Азия. Теперь ее не остановить. Медленно раскачиваясь, набирая амплитуду, она накроет своими волнами всю планету. Мир перестает быть белым и, как говорят японцы, «круглоглазым», теперь он будет желтеть, глаза его неминуемо сузятся. Как это всё интересно!
Он оторвался от «Утра России», пытаясь наглядно представить себе пробудившуюся черноголовую Азию в союзе с просвещенной златовласой Европой. И обмер. В зал под руку с Масой входила Элиза. Они улыбались друг другу и о чем-то перешептывались.
У Фандорина с колен, шурша, упала газета.
— Здравствуйте, господа, — поздоровалась мерзейшая, прекраснейшая на свете женщина. Увидела Эраста Петровича — взглянула на него с явным смущением, даже робостью. Не ждала встретить.
А Маса посмотрел на господина с самым независимым видом и гордо выпятил подбородок. Под мышкой у японца тоже были газеты. Пристрастие к чтению прессы у него появилось недавно — с тех пор, как журналисты начали писать об «азиатском открытии» режиссера Штерна. Теперь с утра пораньше Маса скупал все московские издания.
— Сегодня нисево. Торько писют, сьто посрезавтра второе пуре-до-су-то-бу-рение, — тщательно выговорил он, кладя газеты на режиссерский столик. — И сьто пубрика зьдет с нечерупением нового ториумфа госупози Руантэн и непофуторимова Газонова. Вот тут. — Показал жирно обведенную красным карандашом крохотную заметку.
Некоторые актеры подошли посмотреть — не написано ли там и про них. Судя по выражению лиц, кроме двух главных исполнителей никто упомянут не был.
