Быстро и уверенно делая свое дело, Фандорин внимательно прислушивался, не заскрипит ли лестница. Выстрелы по-прежнему доносились, но со значительного отдаления, а крики стали вовсе не слышны. Молодец Девяткин, кажется, уже довел «пинчеров» до самой Яузы.
Второй шкаф следовало бы назвать, на библиотечный манер, «Предметно-персональным каталогом». Здесь на ящиках были таблички «Актеры», «Должники», «Друзья», «Информанты», «Клиенты», «Девочки», «Мальчики», «Свои», «Спортсмены», и так далее — всего не меньше двадцати. Никаких игривых картинок, всё очень деловито. Внутри тоже папки, именные. Эраст Петрович наскоро перебрал раздел «Друзья» и только головой покачал: чуть не вся московская управа, гласные городской думы, огромное количество полицейских чиновников. Разбираться, кто из них у Царя на жаловании, а кто просто пользуется его любезностями, сейчас времени не было. Сначала следовало исполнить дело.
Он открыл ящик с этикеткой «Должники» и на букве «Л» обнаружил искомое: «ЛИМБАХ, Владимир Карлович, 1889 г.р., СПб, корнет Лейб-гусарского полка». На разграфленном листке помечены суммы, от пятидесяти до двухсот рублей. Некоторые перечеркнуты с припиской «возвр.». В одном месте написано: «букет за 25 руб.». Две последние записи таковы:
«4.10. В связи с Альтаирской-Луантэн (?). Сделать предложение.
5.10. Отказался. Принять меры».
Ну вот, кажется, и всё. Вероятно, услышав сплетню о том, что Лимбах стал любовником Элизы, Царь встревожился. История с наказанием Смарагдова свидетельствует, что на эту актрису подпольный воротила делает большую ставку. Очевидно, так же, как миллионер Шустров, он видит в ней большой потенциал. (Эта мысль Эрасту Петровичу была отрадна: все-таки он потерял голову не из-за обычной кокотки, а из-за великой артистки, женщины поистине выдающейся.) Если непредсказуемого и опасного для Элизы партнера попросту прикончили, то надоедливому корнету сначала попытались «сделать предложение»: допустим, чтобы в обмен на зачет долга он оставил актрису в покое. Или наоборот: чтобы Лимбах перешел на положение «информанта», докладывая Царю о поведении и умонастроении премьерши. Около театра Фандорин стал случайным свидетелем этого объяснения (или одного из них). Лимбах ответил отказом («Я офицер гвардии его величества!»). Очередной его разговор с Мистером Свистом закончился ссорой и ножевым ударом.
На всякий случай Эраст Петрович заглянул в секцию «Актеры», но Смарагдова там не обнаружил. Это естественно: зачем хранить папку, если человек уже на кладбище?
Не удержавшись, взял досье Элизы. Узнал про нее кое-что новое. Например, дату ее рождения (первое января 1882 года), в графе «пристрастия» было написано: «духи с ароматом пармской фиалки, лиловый цвет, денег не посылать, серебряных ваз не посылать, любит слоновую кость». Он припомнил, что у нее в волосах часто бывают затейливые заколки из чего-то белого. А запах фиалок, который он считал ее природным ароматом, выходит, объясняется духами? На графе «Любовники» Эраст Петрович нахмурился. Там было два имени. Первое — его собственное, перечеркнутое. Второе — Лимбаха, с вопросом.
Всё это, впрочем, были глупости, не имеющие никакого значения. Главное — версия подтвердилась, а значит, можно перейти к стадии прямого объяснения.
Если в разгар беседы вернутся «пинчеры» — не беда. Серьезной опасности для профессионала эта шушера не представляет. Свой компактный плоский «браунинг» Эраст Петрович все же положил на стол, прикрыв листом бумаги. Сел в кресло, закинул ногу на ногу. Раскурил сигару. Потом громко позвал:
— Эй, наверху! Хватит шептаться! Пожалуйте вниз!
Невнятное бормотание, доносившееся со второго этажа, стихло.
— Поживей, господа! Это я, Фандорин!
Звук опрокинутого стула. Топот на лестнице. В кабинет ворвался Свист, держа в руке «маузер». Увидел мирно покуривающего гостя, остолбенел. Из-за плеча своего подручного высунулся господин Царьков — по-прежнему в халате, но без ночного колпака, вокруг лысины топорщатся всклокоченные волосы.
— Присаживайтесь, Август Иванович, — мирно сказал ему Фандорин, не обращая внимания на «маузер». Расслабленность позы была обманчивой: едва указательный палец Мистера Свиста начал бы движение, как кресло тут же опустело бы. Пуля пробила бы обшивку. Трудное искусство моментального перемещения Эраст Петрович когда-то освоил в совершенстве и старался не терять формы.
Многозначительно взглянув на помощника, самодержец всемосковский осторожно вышел вперед и встал напротив незваного гостя. Свист продолжал держать сидящего на мушке.
И превосходно. У собеседника должна быть иллюзия, что он владеет ситуацией и может оборвать беседу в любой момент роковым для Эраста Петровича образом.
— Я ждал вашего визита. Но при менее экстравагантных обстоятельствах. — Царьков кивнул на окно, из-за которого все еще слышались выстрелы, хоть и редкие. — Мне известно, что вы меня в чем-то подозреваете. Я, собственно, даже знаю, в чем. Могли бы цивилизованно условиться о встрече, и я бы вас разуверил.
— Хотелось сначала заглянуть в ваш архив, — пояснил Фандорин.
Лишь теперь Царь заметил выпотрошенные шкафы. Пухлое лицо исказилось от гнева.
— Кто бы вы ни были, пускай тысячу раз Ник Картер или Шерлок Холмс, но это наглость, за которую придется ответить! — процедил Царьков.
— Г-готов. Но сначала мне ответите вы. Я обвиняю вас — или, если быть технически точным, вашего главного помощника — в двух убийствах.
Липков иронически присвистнул.
— Где два, там и третье, — сказал он с угрозой. — Чего мелочиться?
— Погодите. — Царь поднял палец, чтобы Свист не встревал. — С какой стати я стал бы убивать Смарагдова и этого, как его… — Он пощелкал пальцами, будто не мог вспомнить фамилию. — Ну, гусара… Черт, я даже не помню, как его зовут!
— Владимир Лимбах, и вы отлично это знаете. У вас в архиве на него имеется досье с любопытнейшими з-записями. — Фандорин показал на папку. — Давайте с Лимбаха и начнем.
Царьков взял папку, заглянул, подергал себя за эспаньолку.
— У меня в картотеке кого только нет… Что я, обязан помнить всякую мелочь? А, да. Корнет Лимбах. «Сделать предложение». Помню.
— Б-браво. В чем же оно состояло? Чтобы мальчик не докучал госпоже Луатэн своими домогательствами? А мальчик проявил строптивость?
Все больше злясь, Царь швырнул досье обратно на стол.
— Вы вторглись ко мне среди ночи! Устроили балаган со свистом и пальбой! Рылись в моих бумагах и еще смеете требовать от меня объяснений? Мне достаточно щелкнуть пальцами, и вы отправитесь на тот свет.
— Не понимаю, почему вы до сих пор не щелкнули, — заметил Мистер Свист.
— Мне про вас говорили, что вы гений проницательности, — не обращая на него внимания, цедил слова Царь. — А вы просто самоуверенный, надутый идиот. Это же надо — соваться ко мне в Контору! И с такой чепухой! Да будет вам известно, светило сыска, что…
— Убрать пистолет! Буду стрелять! — грянул тут голос из-за спины Липкова.
В дверях, со стороны столовой, возник Жорж Девяткин. Его «наган» целил в Мистера Свиста.
— Эраст Петрович, я поспел вовремя!
— Черт! Кто вас просил вмеши…
Закончить Фандорин не успел. Липков быстро развернулся, вскинул руку с «маузером». Ассистент выстрелил первым, однако бывший полицейский, предвидя это, ловко качнулся в сторону. «Маузер» сухо, куда тише «нагана», крякнул. Раздался металлический звон — пуля ударила в петлю двери, полетели щепки, одна из которых вонзилась Девяткину в щеку.
У Эраста Петровича не осталось выбора. Он схватил из-под листа бумаги свой «браунинг» и, прежде чем Свист успел нажать на спуск еще раз, выстрелил наверняка, в затылок. Превосходно шедшая операция в единый миг обернулась катастрофой…
Убитый наповал, Липков ударился о шкаф и сполз на пол. Пистолет выпал из разжавшихся пальцев.
А господин Царьков проявил нежданную прыть. Он подобрал полы своего шлафрока и с отчаянным криком, разбежавшись, скакнул прямо в окно. Колыхнулись шторы, зазвенели стекла, и властелин московских изысков исчез в ночной тьме. Вместо того чтоб пуститься за ним в погоню, Фандорин бросился к Жоржу.
— Вы не ранены?
— Судьба охраняет художника, — сказал Девяткин, выдергивая из кровоточащей щеки занозу. — Это к вопросу о фатуме…
У Фандорина облегчение немедленно сменилось яростью.
— Зачем вы вернулись?! Вы всё испортили!
— Мои преследователи разбрелись по берегу, и я подумал, что должен убедиться, все ли с вами в порядке. Я не собирался вам мешать… Дверь была нараспашку, крики… Я просто заглянул. Вижу — он в вас целится, сейчас выстрелит. Да что я оправдываюсь! — вспылил и Девяткин. — Я вам жизнь спас, а вы…
Какой смысл был препираться? Эраст Петрович только зубами скрипнул. В конце концов, сам виноват. Знал, кого с собой брал!
