Лилюли. Стоит тебе захотеть, стоит мне захотеть — и будешь хорош, как ангел. Хочешь? Скажи! Я все сделаю.
Полишинель. Ну, а что, например, ты можешь мне предложить?
Лилюли. Да все что угодно. Хочешь, присажу тебе второй горб. А нет — сниму оба. Можно дать тебе стан прямой, как тополь, нос белее лилий и даже пикантную ямочку на подбородок.
Полишинель. Ты все с подковыркою да со смешком!
Лилюли. Да нет же! Клянусь моим соском! Смотри мне в глаза. Ближе! Еще ближе! Ну, видишь себя?
Пятясь, увлекает его к краю обрыва, под которым проходит дорога. Продолжает отступать, паря в воздухе, чего Полишинель не замечает, так как не смотрит себе под ноги. Но в последнюю минуту, когда он уже готов был ступить в пустоту, он вдруг, опомнившись, отскакивает и ускользает от двух ражих молодцов с бандитскими физиономиями — это сержанты— вербовщики, притаившиеся в канаве, чтобы схватить его, когда он свалится.
Полишинель. Вижу бычка на веревочке! Ну да еще посмотрим!
Вербовщики (выскакивают из канавы, держа над собой плакаты). Джентльмены, вас долг зовет!
Полишинель. Авось подождет!
Лилюли. Куда же ты? А я?..
Полишинель. У-у, змея! (Преследуемый вербовщиками, взбирается на плодовое дерево.)
Один из вербовщиков (стоя под деревом и задрав голову кверху). Спешите, сударь! Только вы один и остались! Другие все давно записались! Списки уже в штаб-квартире! А что вы скажете об этом мундире? И этот кивер будет очень к лицу такому бравому молодцу! Не упускайте случая! Очень редкий! Спускайтесь скорей со своей ветки!
Второй вербовщик. Слазь, сукин сын, а то я не поленюсь, сам к тебе поднимусь! И уж тогда не быть тебе живу!
Полишинель. А не хочешь сливу? (Обстреливает его сливами.)
Второй вербовщик. Держите подлеца. Он вольный стрелок!
Первый вербовщик. Послушайте, сударь, это с вашей стороны просто нечестно! Да будет вам раз навсегда известно, что, если мужчина холост и не солдат, он не имеет права обороняться! Это уже преступленье!
Полишинель. Ах, быть солдатом какое наслажденье!
Второй вербовщик. Что делать нам, сударыня, с этой рогатой тыквой, с этим огурцом бешеным, на веточке подвешенным? Сорвем этот фрукт, что ли?
Лилюли. Ах нет, дадим ему дозреть. Рано иль поздно он попадет к нам на тарелку. Но он не готов пока. Нужно, чтоб солнце позолотило ему бока.
Полишинель. Жди на здоровье!
Лилюли. Ты будешь мой!
Вербовщики. Он будет наш!
Полишинель. А вот и нет! С Иллюзией бороться может только Смех!
Лилюли. Ох, не превозносись, голубчик! Я-то ведь тебя не врагом считаю, а другом и даже очень благодарна за твои услуги. Ты говоришь: «Не верю» — и думаешь, этим спасешься? Ты говоришь: «Не верю!» — и смеешься! А делаешь что? То же, что и другие! Так смейся, смейся себе, мой милый. Твой смех помогает быстрее идти тем, кто за мной шагает. Да ты и сам катишь по той же дорожке! Тра-ла-ла-ла-ла! Не обижайся, радость моя!
Полишинель. Ах, негодяйка! Ах, краснобайка! И до чего все ж таки хороша!
Лилюли (хохочет, глядя на него). Прощай, моя душа!
Полишинель. Не скаль свои белые зубки, а то так и тянет на них попасться.
Лилюли. Уж я полакомлюсь тобою, дыня!
Вербовщики. И мы! И мы!
Полишинель остается на дереве. Лилюли в сопровождении вербовщиков направляется к Жано, который все это время усердно мотыжил свою пашню.
Один из вербовщиков (показывая на Жано). А этот жесткий плод, этот кизильник, корявый и иссушенный солнцем?
Лилюли. А что ж, сорвем! Пренебрегать ничем не стоит. (Подходит к Жано. Вербовщики стоят поодаль. Лилюли окликает Жано.) Послушай-ка, любезный!
Жано не оборачивается.
Вербовщики. Эй, ты, мужик!
Лилюли делает им знак молчать и подходит ближе.
Лилюли. Здорово, друг!
Жано еле поднимает голову.
Жано. Ну, здравствуй. (Поворачивается к ней спиной.)
Лилюли. Смотрю я на тебя — уж как же ты маешься! Надсаживаешься, надрываешься... И это ведь с самого утра! Уж тебе бы и отдохнуть пора! Солнце палит, тень холодком манит — день долог, жизнь коротка, все-то дела за сегодня все равно не управить, надо что-нибудь и на завтра оставить! Да и кто тебе велит нести такой крест — ни хозяина, ни семьи, один как перст! К чему же тянуть из себя жилы? Кто землю копает, роет себе могилу. Вот уж подлинно, что работа дураков любит. А то зачем бы тебе эту пашню день-деньской голубить? Скрести, мести, копать, ровнять, навозить и вообще всячески ее тревожить? Ишь как она раскинулась, брюхом вверх, вроде как в истоме... Эх, милый, сидеть бы тебе, старику, дома! А здесь и без тебя найдутся разные прочие, до таких дел охочие. Скорёхонько все обстряпают, и без затей и народят тебе отличных детей — синюю капусту, и золотое жито, и кружевной овес, что на ветру дрожит весь, и картошку щекастую, толстоносую и мордастую, а коль захочешь, то и янтарные градины, спелые виноградины, чтоб их ногами в чану давить, красное молочко из них доить и разливать по бочонкам тот сок хмельной, что завещал нам наш прародитель Ной! А сам ты станешь по подвалу ходить-похаживать да кружечку пенную себе налаживать. Хочешь этак-то? Я все устрою. Если согласен — идем со мною! (Делает вид, что уходит.)
Полишинель. Ну язычок! Ну балаболка! Эта, пожалуй, всякого собьет с толку!
Жано (на минуту поднимает голову и, опершись на лопату, разглядывает Лилюли). Да чего тебе, девке, надо?
Лилюли. Хочу тебе помочь.
Жано. А! Ну спасибо. Вот раскидай-ка этот навоз.
Лилюли. Фи! Фи! А чем?
Жано. Руками. Чем же еще за него браться? Ради такого дела не грех малость и замараться!
Лилюли. Моими розовыми пальчиками!
Полишинель. Что, Лилюли? Ага! Вот и любезничай с ослами! Ты ему серенаду, а он тебе руладу из своего заду!
Лилюли. Но послушай, земляк, ты, наверно, умираешь от жажды! Легко ли — целый день ворочать, как вол, уткнувшись в землю, облизывая каждую кочку, — небось и язык-то весь потрескался! Признайся, ведь хочется выпить?
Жано. А что ж, и выпью. Вот ужо вечерком.
Лилюли. До вечера, дружок, мы успеем состариться. И кто знает, найдется ли тогда вино и под ногами погреб, куда его поставить. Нет, что уж откладывать! Покуда в силах, тут-то и время сердце свое порадовать!
Жано. Ничего, мое от меня не уйдет, не беспокойся. Добрые вина и старику любы. Чтоб всласть напиться, не нужны зубы.
Лилюли. Экой кряж! Его и не сдвинешь. Послушай, Жано! Еще словечко! Скажи, ты любишь землю?
Жано. Я-то?.. Ее-то?..
Лилюли. Ну так вот. Я тебе припасла земельки. Там, наверху.
Жано (тупо смотрит на небо). Это где же?
Полишинель. Ох, выдумщица! Интересно, что она еще сочинила! То райские кущи ему сулила, а теперь небесные огороды?
Лилюли. Смотри сюда, Жано! Видишь этих людей на дороге? Видишь, спешат, бегут, валят валом? А потому что знают, что там, за перевалом! Тамошняя земля не здешней чета — чистый чернозем! Красота! Под плугом — масло, в ладони — пух, мягкая да пышная, как девичья грудь! А уж как примется она рожать, так поспевай только косить да жать. Ага, вижу, и у тебя текут слюнки! Ну? Хочешь такое поле? Так беги скорей, получай свою долю! (Делает вид, что уходит.) Чего же ты стоишь?
Жано. Да я уж и сам решил, что туда отправлюсь. Только сначала тут управлюсь.
Лилюли. Да там же все разберут!
Жано. А я уже и сейчас беру.
Лилюли. Ну да, какую-нибудь пустяковину! А там-то, подумай, золотого зерна доверху полны амбары и закрома! Слива там в кулак и с голову груша — только нагнуться, — подбирай да кушай!
Жано. А все верней две ноги, чем три ходули.
Лилюли. Но ведь у тех ноги бегут!
Жано. Зато мои крепко держат.
Лилюли. А соседи твои все пошли. Тебе не завидно?
Жано. Ежели мой сосед пошел топиться, не значит, что и мне надо в омут валиться.
Лилюли. Э, дурачина! С тобой говорить, что горохом о стену! Ну хорошо. Если уж мои над тобой бессильны чары, найдется другая, поддаст тебе жару! Не любишь, когда тебя гладят? Вот она шило в тебя засадит!
Полишинель. А кто она?
Лилюли. Моя кузина желчная — Общественное Мнение!
Полишинель. Ну-у, разве его этим возьмешь! Дожидайся!
Лилюли. Но кто дождется, тот посмеется.
Полишинель. Он не пойдет.
