Генри. Но мы тебя сто лет не видели.
Макс. Анни ехала в Лондон с дачи. Верно?
Генри. Верно?
Анни. Да.
Генри (ошеломленно). И где же у вас дача?
Анни. В Норфолке.
Генри. В Норфолке? Неужели прямо в горах?
Анни (раздраженно). В каких горах? Норфолк плоский, как… (Останавливается на полуслове.)
Шарлотта. Очень смешно. Генри, прекрати высмеивать!
Генри. О чем ты, не понимаю? Значит, ты направлялась в Лондон из своего плоского Норфолка – то есть с дачи – и повстречала этого солдатика прямо в поезде?
Анни. Да.
Макс. Просто удивительное совпадение. Броуди ехал на антиядерную демонстрацию, и Анни как раз туда же!
Генри. Неужели?
Анни. Да.
Генри. А как же вы друг друга узнали? У него значок, что ли, на форме красовался – «Нет ракетам»?
Анни. Он был в штатском.
Макс. Вообрази, какая смелость, какая сила духа! Простой солдат, получив увольнительную, идет на демонстрацию против их дурацких ракет.
Генри. Их? Я думал – наших.
Макс. Нет, американских.
Генри. А, тогда, конечно, их.
Макс. Видишь, какая силища моральная! Человек идеи! Не то что мы.
Генри. Мы?
Макс. Ну, мы с Анни.
Генри притворяется, что не понял.
У нас же собственность в тех краях, в Малом Бармуте.
Генри. Ага, понимаю. Значит, у рядового Броуди нет дачи в Малом Бармуте.
Макс. Конечно, нет. Он из Шотландии родом. За нами, подальше, у них военная база. Он, собственно, и сторожил эти самые ракеты, из-за которых наш Бармут попал в заложники русским воякам. До войны, конечно, не дойдет, упаси Боже…
Генри (обращается к Анни). Теперь все понятно.
Анни. Что тебе понятно?
Генри. Все яснее ясного. Раз Малый Бармут не собирается объявлять России войну – не стирайте его с лица земли, он тут ни при чем. Правильно?
Макс. Совершенно правильно.
Шарлотта. Генри, заткнись.
Макс. Он что – издевается так?
Шарлотта. Представь себе.
Макс. А над чем? Убей Бог, не понимаю.
Генри (радостно сдаваясь). Ты прав, все крайне серьезно. Значит, встретила ты в поезде этого Броуди, а он возьми да и скажи: «Вижу, вы на демонстрацию едете, в Лондон?» Так дело было?
Анни. Нет. Он вспомнил меня по сериалу, в котором я в юности снималась. Он был тогда совсем маленьким и смотрел по телевизору «Рози из Королевского приюта».
Макс. Представляешь, узнал! Точно Анни только вчера играла Рози из Королевского приюта. Он сам-то еще ребенок.
Анни. Ему двадцать один год.
Макс. Сущее дитя.
Генри. Это дитятко, если не ошибаюсь, свернуло шею двум полицейским?
Макс. Пошел ты… (Обращается к Шарлотте.) Если ты и вправду хочешь разобраться что к чему, – приходи на митинг.
Шарлотта. Надо бы, конечно, только жаль выходной тратить. Гостей принимать и то лучше. К счастью, не все люди подобны мне. Есть и такие подвижники, как Анни.
Генри. Может, мне сходить?
Шарлотта. Ты не годишься. Ты вроде меня. Правда, Анни?
Анни. Тебе же Дебби из конной школы забирать.
Генри. Я и в самом деле намерен вступить в «Комитет в защиту Броуди». Жаль, раньше не сообразил.
Шарлотта. Им не нужны дилетанты. И у тебя должны быть серьезные мотивы. Как у Анни.
Генри. Броуди желает выбраться из тюрьмы. Ему без разницы – по каким мотивам ему помогают.
Макс. Ну, и по каким же, к примеру?
Генри. Ну, допустим, кого-то волнует, что его образ в глазах публики дал сильный крен вправо. А кто-то другой влюбился в члена этого самого комитета и мечтает завоевать ее расположение.
Шарлотта. Твой случай первый или второй?
Генри. Думаешь, шучу? Отнюдь. Нет четкой границы между общественным и личным.
Макс. Кто это сказал?
Генри. Я сказал, болван.
Макс. Нет, мысль чья?
Генри. Ах, мысль… (К Анни.) Забирай его на митинг. Я им сыт по уши.
Анни. Он не пойдет.
Генри (смакуя каждое слово). Ты – не – идешь – на – митинг?
Макс. Так уж вышло. Я бы пошел, но тогда я подведу партнера, мы с ним в сквош[1] играем.
Генри. Сквош? Интересная моральная дилемма. Как поступил бы на твоем месте Святой Августин?
Макс. Не думаю, чтоб Святой Августин играл в сквош.
Генри. Разумеется, с ним играть бы никто не стал. Но тем не менее. Делаем весы из морковки и ананаса. И размышляем. На одной чаше весов партнер Макса по сквошу. Порядочный человек, но потеря не самая значительная. На другой чаше весов Броуди – отъявленный головорез, поджигатель, осквернитель национальных святынь, но – ему предстоит тухнуть в тюрьме годы и годы, и все, вероятно, из-за неспособности общества его понять, постичь его раздвоенность. Он же хулиганствующий пацифист!
Макс. Я хулиганов не защищаю, пусть даже хулиганов-идеалистов. Я только…
Генри. Что касается хулиганства и вандализма, поджог мемориала павшим, да еще с помощью венка неизвестному солдату, который пошел на растопку, – поступок не самый благоразумный. По-моему, он нарывался.
Макс. Ну конечно, нарывался, идиот ты этакий! Но он захлебнулся в собственных эмоциях.
Генри. И утонул. Так не бывает.
Макс. Почему не бывает?
Генри. Не бывает, чтоб в «эмоциях» «захлебнулся». Невозможное сочетание слов.
Макс. Господи Боже. Знаешь, Генри, конечно я в твоем доме и пью твое вино, но извини мне…
Генри. Меня. Не мне, а меня. Макс.
Макс. Ты прав. (Решительно ставит бокал и встает.) Пошли, Анни. Ты какой-то ущербный. Чего-то в тебе недостает. Слова-то ты все выучил. Жонглировать умеешь. Но жизнь – это не только слова.
Генри. Знаешь, а ведь больно…
Макс. Пускай Броуди не интеллектуал и тебе не чета, но он шел в бой за идею, а схлопотал шесть лет за глупую браваду и драку. И если б не Анни, его бы тут же забыли, недели бы не прошло. Вот это и есть жизнь – этакое месиво из удач, неудач, людских страстей, и иметь на все готовый ответ вовсе не обязательно. Кто ты такой, чтоб говорить с Анни свысока? Да она стоит десятка таких, как ты.
Генри. Это я знаю.
Макс. Прости, Шарлотта.
Шарлотта. Эк он тебя отбрил. Генри.
Макс идет в прихожую. Шарлотта тоже выходит, укоризненно взглянув на Генри. Анни встает. Во время дальнейшего разговора она двигается по сцене, на Генри почти не смотрит.
Генри. Зато я мог все время смотреть на тебя и – никаких подозрений.
Анни. Когда ты едешь за Дебби?
Генри. К четырем. А что?
Анни. К трем. Я буду в машине.
Генри. А как же Броуди?
Анни. Пошел он к черту. (Выходит, закрывает за собой дверь.)
Звучит поп-музыка: «Мне предстоит что-то хорошее», группа «Херманс Хермитс».
Макс и Анни.
Гостиная. Макс один, слушает маленький радиоприемник – звучит по-прежнему «Херманс Хермитс», но уже тише. Расположение мебели и дверей разительно напоминает начало сцены первой. Слышно, как за сценой ключом отпирают и потом захлопывают входную дверь. Из прихожей на миг показывается Анни, в пальто. Она торопится.
Анни. Включил? (Исчезает, снова появляется – уже без пальто.) Много я пропустила?
Макс. Минут пять-десять.
Анни. Черт. На машине успела бы к началу.
Макс. Где ты была?
Анни. Ты же знаешь – на репетиции.
Музыка умолкает, слышится голос Генри – он отвечает на вопросы в программе «Пластинки Робинзона». Вскоре Макс выключит радио, а пока беседа Генри с журналистом неразборчиво вплетается в разговор действующих лиц.
Макс. Как поживает Жюли?
Анни. Кто?
Макс. Жюли. Фрекен Жюли из Стриндберга. Фрекен Жюли из пьесы Августа Стриндберга. Как она?
Анни. Ты в своем уме?
Макс. Может, это и…
Анни. Тише, потом…
Макс. Может, это и не важно…
Анни. Макс, ну дай же послушать!
Макс выключает радио.
В чем дело? Ты сердишься?
Макс. Может, это и не важно, но в машине, впереди, между сиденьями, я нашел вот это. (Показывает грязный, в кровавых пятнах, белый носовой платок.)
Анни. Что это?
Макс. Платок Генри.
Анни. Ну и отдай ему. (Тянется за платком.) Давай я постираю, и отдашь Шарлотте в театре.
Макс. Я ведь Генри сразу отдал, как кровь остановил… Когда Генри был в машине? (Пауза.) И платок был только в крови, а теперь… Или у тебя насморк? Значит – вы с Генри… Вы его замарали, он – грязный, грязный! И ты – грязная! Грязная, мерзкая потаскуха! Ты… ты… (Сидит неподвижно, сдавленно рыдает; справляется с собой, может говорить.) Скажи… ведь ничего не было?
Анни. Было.
Макс. Господи… Зачем?…
Анни. Мне очень жаль. Макс, но…
Макс (обрывает, с внезапным спокойствием). Ладно, пусть. Было так было. Ничего.
Анни. Мне очень жаль, Макс, но я люблю его.
Макс. Не может быть.
Анни. Может.
Макс. Нет, нет, не любишь.
Анни. Люблю. И он меня любит. Ну вот, сказала. Мне очень жаль, но так лучше. Надоело врать.
Макс (вновь со слезами на глазах). Нет, Анни, нет! Я люблю тебя… Не уходи!
