Засыпкин. Позвольте-с, Тихон Кондратьич, я еще ничего не сказал… Нужно еще сначала спросить вот Анисью Тихоновну, пойдут ли они за такого старого. То есть, я это к примеру говорю… для шутки…
Молоков (задыхающимся голосом). Ванька… уходи отсюда, коли жив хочешь быть… Так вот для чего ты меня разорил, окаянная душа… Господи, да что же это такое?.. Анисья, гони его в три шеи…
Анисья Тихоновна (кокетливо). Тятенька, я, право, не знаю…
Молоков (бросается к Засыпкину). А я так знаю… Ванька, я из тебя двоих женихов сейчас сделаю!!
Засыпкин (бежит к двери). Уйду-с… сам уйду!..
Белоносов (хохочет). Катай его… ха-ха-ха!..
Занавес
ЛИЦА:
Иван Тимофеич Засыпкин.
Анисья Тихоновна, его жена.
Лена, дочь Засыпкина, девушка 18 лет.
Воротов.
Мосевна, старая нянька Лены, за 70 лет, носит косоклинные сарафаны и темные платки с горошком.
Ефрем Чепраков, господин неопределенных лет, старается держаться джентльменом, носит пенсне; служит у Засыпкина чем-то вроде чиновника особых поручений.
Ширинкин.
Белоносов.
Даша, горничная.
Действие происходит в доме Засыпкина. Сцена представляет богатую гостиную; прямо — входная дверь, налево у стены диван с двумя креслами и десертным столом, направо дверь в кабинет Засыпкина. На полу ковер, на окнах тяжелые драпировки, у окна жардиньерка, в углу горка с серебром, на стенах несколько картин в тяжелых золотых рамах.
Мосевна (вытирает пыль с мебели) и Ширинкин.
Мосевна. Ты что же это, Харитонушка, без всякого дела толчешься тут? Право, хоть бы вон небель обтирал, все же занятие тебе, а то замаялся без дела-то…
Ширинкин. Как это без дела? Да вот который месяц пошел, как, высуня язык, бегаем по городу-то… «Харитоша, сходи туда! Харитоша, сходи сюда!» Ну, и ходишь, как маятник, из стороны в сторону. Только уж и Анисья Тихоновна! то ей подай, другое подай, третье принеси — загоняли-с… Вот так барыня, настоящий бенгальский огонь.
Mосевна. Это Ленушка-то?
Ширинкин. Какая тебе Ленушка — Анисья Тихоновна-с.
Mосевна. Какая же это Анисья?.. ровно, никакой Анисьи у нас нет?.. У Молоковых Анисья была, да и та замуж вышла.
Ширинкин. А за кого замуж-то?.. Иван-то Тимофеич на ком женился? Слава богу, никак семой месяц пошел.
Мосевна. Чего-нибудь пугаешь, Харитонушка: у Ивана Тимофеича вторая жена померла… Постой, да ведь точно, что Иван-то Тимофеич у нас женился. Ох, затмилась я, совсем затмилась!.. (Таинственно.) А ты, Харитонушка, ничего не замечаешь?
Ширинкин. Чего замечать-то?..
Mосевна. Ну, как наш-то Иван Тимофеич на эту Анисью воззрился?.. У самого дочь на возрасте, надо о дочери думать, а он на чужих девок глаза таращит.
Ширинкин. Да ведь Анисья Тихоновна ему жена, Ивану-то Тимофеичу? Чего ему на свою-то жену воззриться — вся его… хе-хе!..
Мосевна. Опять, видно, перепутала… Вот старое я хорошо помню, а новое забываю. А падок наш Иван Тимофеич до гладких баб, сейчас точно сахар сделается и засмотрит, и засмотрит… Наскрозь его вижу, и вот на эстоличко не боюсь. (Показывает кончик мизинца.)
Ширинкин. А вот я, славу богу, до старости дожил, а сладострастия к женскому полу никогда не имел-с, да-с…
Те же и Лена.
Ширинкин. Здравствуйте, Елена Ивановна… пожалуйте ручку-с.
Лена. Здравствуй, Харитоша… Мосевна, ты шла бы к себе, а то еще разобьешь что-нибудь. Даша вытрет пыль и без тебя…
Мосевна. Ишь вострая какая: Даша… да разе она может что-нибудь понимать: совсем полоумная девка. Ей хвостом вертеть перед парнями да зубы скалить… Я и сама уйду.
Лена. Да ты не сердись, баушка… (Целует ее.) Я тебя же жалею…
Мосевна. Себя пожалей, матушка: мое дело старое, немного мне нужно, а тебе еще, ох! долго на свете жить…
Лена. Баушка, да что ты это такое говоришь?
Ширинкин. Мосевна, и в сам-то деле, ступай-ка к себе на печку, а то ты тут путаешь, сама не знаешь что…
Мосевна. И уйду… ишь вострые какие нашлись, старуха им помешала. (Уходит.)
Ширинкин. Совсем старушка-с из ума выступила-с… хе-хе!.. Конечно, при их древности лет всякое понятие потерять можно. Вот сейчас перед вами только говорили про Анисью Тихоновну, а Мосевна позабыла, что Анисья Тихоновна уж замужем… да-с… Что это вы, Елена Ивановна, как будто немного не в себе, и колеру в вас нет настоящего…
Лена. Так, Харитоша… мало ли что. Не всем же песни распевать да хохотать, как Анисья Тихоновна.
Ширинкин. Ах, нехорошо такие слова, сударыня, выговаривать… ах, как нехорошо!.. Анисья Тихоновна вам вторая мать-с…
Лена. А если я ее не люблю?..
Ширинкин. Это только спервоначалу так кажется, а потом непременно полюбите… Это уж завсегда так бывает.
Лена. Все мы жили хорошо, тихо было, а как она поселилась, так и началось… все не так, все неладно. Тоска какая-то… (Другим тоном.) Харитоша, а ты не видал Васю?..
Ширинкин. Никак нет-с… (В сторону.) Хе-хе!.. Вот оно с которой стороны тоску-то надуло нам… (Громко.) Я могу его разыскать, Елена Ивановна.
Лена. Да я так спросила, Харитоша… Никого мне не нужно.
Ширинкин (в сторону). Знаем мы эти девичьи ходы и выходы… (Громко.) Анисья Тихоновна всех у нас приструнила, а меня с Васей, прямо сказать, загоняла… ей-богу-с!.. И туда и сюда… Как искры, летаем, а все угодить не можем никак.
Лена. Вот то-то и есть, Харитоша…
Ширинкин (в сторону). Эк меня дернуло за язык…
Те же и Воротов.
Воротов (в дверях). Можно войти-с?..
Лена. Заходи… Что так бояться стал: мы с Харитошей не кусаемся.
Ширинкин. А мне-с Тихона Кондратьича проведать надо, давненько-таки не видал его… (В сторону.) Убраться отсюда подобру-поздорову, а то только мешать будешь молоденьким-то… хе-хе!.. (Уходит.)
(Молчание. Лена сидит на диване, Воротов нерешительно подходит к ней.)
Воротов. Елена Ивановна… Лена… Леночка…
Лена (смотрит в сторону). Что вам угодно, Василий Петрович?
Воротов. Ах, господи… кругом напасть! Леночка, какой я Василий Петрович:. несчастный человек, и больше ничего…
Лена. Давно ли это?.. Будет уж комедию-то разыгрывать: я все вижу, Вася… не слепая.
Воротов. Скажите, ради бога, что такое видите-то?
Лена. Все… все… Как это Анисья Тихоновна переселилась к нам, так все и пошло и пошло. Отец какой-то странный… ты тоже другой стал…
Воротов. Я? Другой?.. Да вот с места сейчас не сойти… провалиться вот здесь! Разве я не понимаю, кто вы, Елена Ивановна, и кто я: я — грязь, пыль, а вы — божество. Что мне Анисья Тихоновна?.. Да я…
Лена. Вот что, Вася, скажи мне по совести: а прежде ты ведь любил Анисью Тихоновну и она тебя тоже?..
Воротов. Прежде-с!.. я-с… то есть видите ли, была такая глупость, а как узнал вас — все как рукой сняло… ей-богу! А теперь, кроме неприятностей, ничего не получаю от Анисьи Тихоновны, и ни в чем ей не могу угодить… Изживают они меня, со свету гонят, прямо сказать; а вы тут с подозрением.
Лена. Бедненький… Так ты, значит, любишь меня по-прежнему?
Воротов. Господи, да что же это такое?.. (Плачет.)
Те же и Анисья Тихоновна (входит и останавливается в дверях; она в осеннем пальто и шляпе).
Лена (не замечает Анисьи Тихоновны и порывисто бросается к Воротову на шею). Вася, голубчик, прости меня… а я-то, глупая, приревновала тебя к ней, к Анисье!.. Она такая умная, бойкая, речистая… А теперь мне все равно: ты мой… мой…
Воротов. Я даже весьма себя понимаю, Елена Ивановна, и тоже не без глаз человек… При моем-то ничтожестве да этакое счастье… (Целуются.) Да мне плевать на Анисью Тихоновну…
Анисья Тихоновна (входит). Вот это я люблю… ха-ха!.. По крайней мере, откровенно…
(Воротов начинает пятиться к дверям.)
Анисья Тихоновна. Ты куда это, Василий? Наплевал да и бежать… Помоги мне снять пальто.
Воротов (бросается снимать пальто). Слушаю-с.
Анисья Тихоновна. Крепче за рукав держи… ах, какой неповоротливый, снять пальто не умеет, а с девушками целоваться любит. Любишь ведь, Василий?
Воротов. Все у вас, Анисья Тихоновна, насмешки одни на уме… Ну, обругали, с глаз прогнали, а то нет: надо жилы из человека тянуть.
