Как же, такой рыженький, молоденький.
А г а ф о н о в. Фамилия, звание?
Р я б у х а. Фамилия? Это, дай бог памяти…
А г а ф о н о в. Ну, я жду!
П л а т о н о в. Запамятовал, малость?
Р я б у х а. Точно так!
А г а ф о н о в. Так, с каким же заданием вас немцы к нам направили?
Р я б у х а. Вы шутите, товарищ капитан?
А г а ф о н о в. Нет, не шучу.
Р я б у х а. Что вы, товарищ капитан! Меня никто к вам не направлял.
А г а ф о н о в. Мы перед боем ни одного солдата не получили.
К о п о р о в. Да врет он, товарищ капитан! Я сейчас командира роты вызову.
Р я б у х а. Эх вы, товарищ старшина!..
К о п о р о в. Тоже мне «товарищ» нашелся!
А г а ф о н о в. Повторяю, кто, когда, с каким заданием командировал вас?
Р я б у х а. Меня никто не командировал. Вот те крест. (Крестится.)
П л а т о н о в. Вы знаете, Рябуха, что бывает за измену родине?
Р я б у х а. Знаю — вышка. Но я не изменял родине.
А г а ф о н о в. Ну как, комиссар, в штаб полка отправим или здесь?..
П л а т о н о в. У нас, комбат, каждый солдат на счету, да и персона не такая уж важная.
А г а ф о н о в. Уведите, старшина Копоров!
К о п о р о в. Понял, товарищ комбат! А ну, субчик, пошли!
Р я б у х а. Куда?..
К о п о р о в. На выход!
Рябуха потрясен. Он смотрит то на командира Агафонова, то на комиссара.
Р я б у х а. Вы что-то придумали? Нет! Я с ним никуда не пойду. Я ничего плохого не совершал.
К о п о р о в (толкает прикладом). Да иди же ты!
Р я б у х а. Не виноват я. Братцы, за что же? (Падает на колени.) Скажу! Все скажу! Ничего не скрою. Я попал в плен к немцам под Вязьмой, еще в сорок первом. Это они меня послали. Вчера приказ они получили. Поутру начнется наступление. Все скажу, только пощадите.
А г а ф о н о в. Не верим мы тебе, Рябуха.
Р я б у х а. Вот те крест. (Крестится.) Вы у них что кость в горле. Рябуха только правду говорит!
П л а т о н о в. А чего же ты нам голову морочил?
Р я б у х а. Я искуплю свою вину. Дети у меня, товарищи командиры, еще совсем маленькие.
П л а т о н о в. И мать, наверное, есть?
Р я б у х а. Есть, совсем старенькая! Виноват я перед вами. Любое задание выполню. Вот те крест! (Крестится.)
К о п о р о в. Слушай, Рябуха, хватит тебе ползать! Сам пошел к ним на службу, а теперь просишь пощады.
Р я б у х а. Не по своей я воле… Я ради детишек!..
А г а ф о н о в. Ну да, у него дети, а у нас, выходит, их нет!.. Уведите, старшина!
К о п о р о в. А ну, подымайся, гусь лапчатый.
Р я б у х а. Значит, не верите? Не прощаете?.. Вот те крест, свой я!
К о п о р о в. Пошли, «свой». Я тебе все-все сейчас объясню!
Р я б у х а. Товарищи, братцы, что же это? Все кончено?!
Старшина Копоров и Рябуха уходят.
К а н д а к о в а. «Свой»! Это же надо!
А г а ф о н о в. Как думаешь, комиссар, правду он сказал относительно наступления?
П л а т о н о в. Не верю, комбат, я ему!
А г а ф о н о в. Да, но какой ему смысл говорить нам неправду?
П л а т о н о в. Жизнь себе вымаливал.
С улицы донесся шум голосов.
А г а ф о н о в. Что там за шум?
П л а т о н о в. Видимо, солдаты знакомятся с немецким холуем.
К а н д а к о в а. Я сейчас узнаю.
Кандакова выбегает.
П л а т о н о в. Эти «свои», комбат, мне мокриц напоминают. У них одна философия — как бы в войну свою шкуру спасти.
А г а ф о н о в. Да, а настоящие люди, такие, как твоя Томка, гибнут и ничего в награду не требуют. Понимаешь, комиссар, как-то не укладывается у меня в голове, что ее нет в живых.
В землянке появляется К а н д а к о в а.
К а н д а к о в а. Товарищи, немцы идут! Столько ракет, что ужас один!.. На кладбище — как днем!
П л а т о н о в. Значит, быть бою!
А г а ф о н о в. Комиссар, я хотел бы, чтобы ты остался здесь.
П л а т о н о в. Мое место там, где мои солдаты, комбат!
А г а ф о н о в. Ну что ж, тогда пошли!
П л а т о н о в. Пошли! (Накидывает на плечи плащ-палатку.)
К а н д а к о в а. Товарищ комбат, если появится связь, что передать в штаб?
А г а ф о н о в. Передайте, что мы ждем, очень ждем патроны, еду, бинты.
К а н д а к о в а. А как насчет воды, передать?
А г а ф о н о в. Да, да, пусть захватят бачок с водой.
Уходят.
К а н д а к о в а. Алло! Алло! Копейкин, куда же ты пропал?.. Что? Копейкин, миленький! Алло!.. Алло! Что с тобой? Ничего не понимаю. Ух! Жарко что-то. И так пить хочется! (Берет котелок.) Комиссар же пил — и ничего? (Жадно пьет воду.) Да, но почему тихо? Почему нет стрельбы? Может быть, все кончилось? Может быть, я не слышала? Как это в песне?..
…Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает.
Нет, нет, не та песня! Я же еще не жила. Надо о жизни! Только вот какую?.. (В зрительный зал.) Ну, что же вы молчите? Подскажите!
З а н а в е с.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Квартира Платонова. Обстановка та же.
П л а т о н о в (встает с дивана). «Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета, — сказал один мудрец, — будущее выстрелит в тебя из пушки». Он прав! Для меня, например, прошлое — это моя жизнь, это мои убеждения. Оно священным для меня останется на всю жизнь. Да и как его можно забыть? Разве можно забыть весну сорок пятого, первую весну мира? (Подходит к фотографиям, одну из них снимает со стены, рассматривает.) Я встретил ее в маленьком чешском городке на границе с Польшей. Как-то странно было после стольких лет жизни в блиндажах и землянках вдруг оказаться в доме, где вместо нар у тебя — кровать, вместо котелков — тарелки. И тишина!.. Ни выстрелов, ни ракет, ни команд. (Снова смотрит на фотографию.) В этот пограничный городок мы пришли утром. Чувство было такое, словно вместе с нами с гор спустилась весна. Когда мы шли по булыжной мостовой, ко мне подбежала чешская девушка. Она протянула мне букетик весенних цветов. Мне тогда казалось, что цветы и Чехословакия неотделимы друг от друга, и я навсегда полюбил эту страну! Мы остановились в этом городке. Я жил на той же улице, что и девушка, которая подарила мне цветы. Ее звали Марийкой. Мы встречались с ней почти каждый день. Но вскоре пришел приказ, я должен был выехать на родину. Вечером я отправился в горы, в Народный дом культуры, чтобы попрощаться с Марийкой и моим другом, командиром чешского партизанского отряда майором Ярошем. Я очень хорошо запомнил последний вечер на чешской земле!..
З а т е м н е н и е.
Над сценой цветущая ветка жасмина. Слышится гром аплодисментов, а потом заиграл оркестр. Из зала выходят М а р и й к а и П л а т о н о в. У Марийки в руках чешско-русский словарь.
М а р и й к а. О, я правильно поступила! Я хорошо знаю эту «овечку», только не на те зеленя она зашла. Дочь нациста, Тихон Ильич, не имеет права находиться вместе с нами. Сегодня наш праздник! Когда фашисты здесь веселились, чехи не имели права даже близко к ним подходить. Понимаете, они овчарок на нас спускали!
