Она. Нет! Не сбежали. Они тайно обвенчались и целых пять лет не прикасались друг к другу, встречались лишь на балах, как чужие. Вообрази! Потом все открылось, и они, наконец, соединились. Через пять лет!
Он. Ну, в восемнадцатом веке и во Владивосток целый год ехали. А теперь — восемь часов и на месте. Если крыло у самолета не отвалится…
Она. Сашенька, возможно, я несовременная женщина, но пойми, для меня это очень серьезный шаг. Ты даже не представляешь, какой серьезный! Дело в том… Как объяснить? Видишь ли, я забыла… почти забыла, что это такое — быть с мужчиной…
Он. Как Станиславский: не верю!
Она. Не верь. Зачем мне тебя обманывать? Женщина без мужчины, разве это — достоинство? Это беда. Хотя… если женщина семь лет не знала мужчину, то по церковному закону она снова считается девственницей…
Он (с испугом). Так ты девственница?
Она (потупившись). Ну, не совсем еще… (Смотрит на часы, смеется.) Можно сказать, без пяти минут.
Он. Но за эти пять минут можно сделать оч-чень много!
Она. Не надо шутить над этим! А у тебя, наверное, с тех пор, как ты… остался один, было много… всего?
Он. «Я одинок, как ослепленный раб, что брошен умирать в ночной пустыне…» А почему ты развелась?
Она. Мы разлюбили друг друга и расстались.
Он. Понимаю! Разлюбивший мужчина хуже себя самого настолько же, насколько любящий мужчина лучше себя самого…
Она. Как хорошо ты сказал! Ты очень хорошо говоришь! Значит, ты теперь лучше себя самого?
Он. Ты сомневаешься? (Снова подталкивает ее к алькову.)
Она. Давай сначала разберем вещи!
Он. Нет!
Она. Ну, тогда давай сходим искупаемся. Смотри, какое море! Господи, это же море, ты понимаешь, море!
Он. Нет!
Она. Ну, тогда спустимся в бар и выпьем. Для храбрости.
Он. Чего ты боишься?
Она. Может быть, когда-нибудь расскажу тебе…
Он. Не бойся, я буду нежен, как облако без штанов!
Она (с вызовом). Господи, какой неугомонный! Но душ-то я с дороги хотя бы могу принять?
Он (загораживая ей дорогу в ванную комнату). А знаешь, что Наполеон писал Жозефине, когда собирался к ней в Париж?
Она. Что?
Он. Жози, не мойся, я еду!
Она. Фу! Французы вообще страшные неряхи. Я читала в «Спид-инфо», что они и парфюм-то придумали, потому что не мылись. А на Руси в это время у самого крепостного крестьянина была баня. Отвернись и замри, я хочу сделать тебе сюрприз.
Он отворачивается, она открывает чемодан, берет оттуда какой-то сверток и идет к ванной комнате.
Она (скрываясь в ванной). Отомри! Я недолго…
Он. А я пока схожу в бар. Возьму чего-нибудь для храбрости!
Она (из ванной). Ты не забыл, я люблю брют!
Он (тихо, сам себе). И она любит брют, как Нина… Надо же!
Саша несколько мгновений стоит грустный, затем заглядывает в бумажник, вздыхает и направляется к выходу. Вдруг он замечает бледную женщину в белом платье. Останавливается, потрясенный. Женщина недвижно сидит в кресле под картиной Климта, поджав под себя ноги.
Он. Ты? Здесь?!. Почему?
Нина. Ты не забыл, что я тоже любила брют! Трогательно! Даже забавно.
Он. Зачем ты пришла?
Нина. А почему бы и нет? Ты меня вспомнил — и я появилась. Я ведь, Санечка, все эти годы слежу за тобой. За каждым твоим шагом.
Он. Но этого не может быть!
Нина. Разве? Ты даже не представляешь себе, какими возможностями обладают ушедшие женщины! А эта твоя Вера — миленькая. Ноги, правда, полноваты… Неглупа, хотя немного простовата. Сколько ей?
Он. Я таких вопросов женщине не задаю!
Нина. Тебе неловко, что влюбился в мою ровесницу, а не в молодую дурочку! Кажется, она чуть-чуть похожа на меня?
Он. Ты тоже заметила?!
Нина. Конечно! Не пойму только чем? И брют ей тоже нравится…
Он. Нин, знаешь, меня прямо тряхануло, когда она первый раз сказала, что любит брют!
Нина. Это хорошо! Значит, ты меня еще не забыл. Нет, неплохой выбор. Когда ты, «ослепленный раб», спутался с этой парикмахершей, мне иногда, честное слово, хотелось вернуться и отхлестать тебя по щекам! А Вера — совсем другое дело. Но, по-моему, она от тебя что-то скрывает. Она служит? Или обобрала предыдущего мужа и отдыхает в бутиках?
Он. Служит. В фонде «Женщины без границ».
Нина. Это что-то международное?
Он. Да, очень серьезная работа. Даже борьба.
Она. За что же они борются?
Он. За права женщин.
Нина. Когда женщины начинают бороться за свои права, они сначала забывают свои обязанности, а потом и стыд. Готовить-то она умеет?
Он. Да, очень вкусно!
Нина. Смотри, не растолстей! Ну, что ж: мила, неглупа, домовита. Поздравляю! А ты все такой же: «Жози, не мойся, я еду!» Это откуда? Я забыла…
Он. Это из комедии «Наполеон в постели».
Нина. Вспомнила. Ты там играл толпу, кричал: «Да здравствует император!» И что она в тебе только нашла? Впрочем, о том же самом можно спросить и меня. Умоляю, Санечка, никогда никому не говори больше про антигигиеничную Жозефину! Это пошло.
Он. Не буду, Нин! Честное слово!
Нина. И про облако без штанов.
Он. Это не оттуда.
Нина. Я знаю. Но это неприлично!
Он. Обещаю.
Нина (вздохнув). Мы прожили с тобой столько лет, но я тебя так ничему и не научила.
Он. Научила!
Нина. Чему-у?
Он. Тому, что любящий мужчина настолько же лучше себя самого…
Нина. Это из «Смеющихся в камышах»? Единственный спектакль, где мы играли вместе. Про семь цифр, которые сделают тебя счастливым, ведь тоже оттуда?
Он. Оттуда. Знаешь, иногда кажется, у меня не голова, а затрепанный сборник пьес. Хочу сказать что-нибудь от себя, просто так, начинаю, а потом все как-то само собой выворачивается словами из старой роли. Даже и не помню часто, из какой именно…
Нина. Это профессиональное заболевание, как у таксистов геморрой. Но я не понимаю, почему она увиливает от постели!? Мне даже за тебя обидно. Тут что-то не так!
Он (горячо). Я тоже ничего не понимаю! Современные женщины команду «ложись» выполняют быстрее, чем отличники боевой подготовки…
Нина. Опять пошлишь! Сам придумал?
Он. Нет, что ты? Это из сериала «Гарнизонный Декамерон». Я там начал сниматься. И роль хорошая! Почти главная: кавторанг, командир «морских львов» — подводников-спецназовцев. От него жена к банкиру уходит. У того роскошная яхта, вилла… В Сочи снимали. Тогда кавторанг поднимает своих котиков по тревоге и на абордаж!
Нина. А потом как обычно?
Он. Да… У оператора сын родился. Обмыли. Очнулся через две недели в Тамбове. В общем, режиссер озверел и сказал сценаристу всех подводников во главе со мной в Чечню отправить, в горы. С концами…
Нина. Совсем без меня распустился! Но ты ей нравишься, она даже влюблена и хочет от тебя ребенка.
Он. Ребенка? Ты уверена?
Нина. Уверена. Она смотрит на тебя по-особенному, как портниха на выкройку. Но почему же тогда к себе не подпускает? Странно…
Он. Ты, между прочим, тоже долго не подпускала.
Она. Да, я выбирала между тобой и Костей Мотылевым.
Он. Что-о?! Никогда ты не выбирала между мной и Костькой!
Нина. К сожалению, не выбирала. Почему, интересно, девочкам из хороших семей нравятся не образцовые, правильные мальчики, а хвастуны и хулиганы? Зачем ты наврал ей про дворянские корни?
Он. Это тоже из роли. Сам не знаю, как вырвалось…
Нина. Боже, за что я такого вруна полюбила!? (Грустно смеется и дает ему легкий подзатыльник.) У тебя хорошая стрижка. А ты ей рассказал, за что тебя выгнали из труппы?
Он. Ну, зачем? Это лишнее…
Нина. А я думаю, ей будет интересно узнать, как впервые в истории мирового театра у Гильденстерна прямо на сцене началась белая горячка, и он гонялся за Розенкранцем с дорической колонной наперевес. Бедный Костя Мотылев! Ты мог убить своего лучшего друга.
Он. Говори, пожалуйста, тише! (С опаской оглядывается на дверь ванной.) Она услышит. И зачем я только про тебя вспомнил!
