к Матушу.
— Какая бумажка?
— Да что отпустили. Ну-ка, покажи.
Солдат начинает шарить по карманам, делая вид, что ищет.
— Нечего показывать! — вмешивается дед. — Ты военный, Матуш. А он — так просто, обычный гражданский… Гардист, эка невидаль!
Никто не замечает, что за этой сценой — сквозь щели в жердинках забора — наблюдают те двое вежливых босоногих сорванцов.
Тонкая детская рука медленно тянется к вентилю на заднем колесе.
Засвистел воздух, резина тихо опадает.
На дворе мать Матуша говорит примирительным тоном:
— Амброзко, ну почему ты не оставишь его в покое, ведь он еще даже в дом не успел войти.
— И даже сына еще не видел, — резко говорит жена солдата.
У Матуша просветлело лицо.
— Значит, сын?..
— Да я ведь ничего, тетка, — оправдывается гардист. — Я только так, для порядка. Что мне, спросить нельзя?
Семья молча, враждебно смотрит на человека в черной форме. Он уже отступает, уже плетется к воротам.
— Если ты случаем найдешь эту бумажку, так мне ее… — напоминает он Матушу. — Ну, оставайтесь с богом.
Матуш первым приходит в себя: круто повернувшись, он входит в дом, женщины за ним.
Лишь дед еще стоит во дворе.
Амброз у ворот обнаруживает, что его велосипед и на сей раз пострадал.
— Какая это свинья опять?.. Чтоб ему ни дна ни покрышки!..
В ярости он оглядывается по сторонам.
Ребятишек, разумеется, и след простыл.
Лишь тащится, опираясь на палку, какая-то сгорбленная бабка, да она на ладан дышит, где уж ей спускать шины велосипедов…
Достав насос и опустившись на корточки, Амброз вновь принимается за свой сизифов труд.
Над забором появляется трубочка деда.
— Слышь-ка, Амброз… На что тебе велосипед? Был бы у тебя конь, не пришлось бы то и дело надувать.
Гардист продолжает накачивать шину, даже не оглянувшись.
— Вы еще увидите, — бормочет он. — Я вам всем покажу!..
И когда оборачивается к старику, в его взгляде столько злобы и ненависти, что у того мурашки бегут по спине.
13 КАРТИНА
В горнице
В колыбели спит младенец, который родился, когда отец-солдат был в дальних краях.
— Как вы его нарекли, Анка?
— Матуш… как и ты.
В глазах жены — страх.
— Что с тобой будет, муж мой?
— Война вот-вот кончится. Не бойся… Как-нибудь обойдется.
В комнату входит дед.
— Ну, пришел, порадовался, — говорит он тихо, чтобы не разбудить ребенка. — А теперь собирайся… Тебе надо уходить.
— Уходить? — потрясенно переспрашивает Анка.
— Амброз донесет. Нельзя тебе оставаться.
Солдат не может скрыть разочарования.
— Куда я пойду? И потом, я ведь только что пришел.
Но старик уже все обдумал.
— Лучше всего на полонину, к партизанам. Там и отца увидишь.
Матуш колеблется.
— Может, вы и правы, дедушка, — соглашается он наконец. — Через день-два я исчезну.
Старик энергично качает головой.
— Нет, прямо сегодня. Сейчас.
Солдат и его жена беспомощно смотрят друг на друга: слова деда — будто приказ, жестокий приказ, который не дает им права даже на одну-единственную ночь.
14 КАРТИНА
Под Ветерной полониной
Из-за дерева высовывается дуло винтовки.
— Стой! — приказывает голос.
Матуш послушно останавливается. Он уже не в форме, на нем — старая одежда, через плечо — полотняная сумка с провизией.
Партизан выходит из-за дерева.
— Далеко ли направился?
— К вам, на полонину.
— Кто здесь тебя знает?
— У меня тут отец, — отвечает Матуш. — Ондрей Сиронь.
Человек с винтовкой заколебался.
— Что ж, может быть, — говорит он. — Ну ладно, иди.
15 КАРТИНА
В землянке
Партизаны сидят после ужина. По кругу идет бутылка.
Плечистый партизан лет пятидесяти — это Ондрей Сиронь, отец Матуша.
— Да, такой он есть… в этом весь Матуш… — объясняет он друзьям, отпив из бутылки, и видно, что он гордится сыном. — Взбрело ему в голову, плюнул — и айда домой. В дезертиры подался!
Матуш смущен этим разговором.
— Таких было много, — бормочет он.
— Не захотел воевать против русских, а?
— Нет.
— Правильно, — довольно говорит отец. — Правильно, Матуш.
Винцо Пирш чистит автомат, равнодушно прислушиваясь к разговору.
— А что ты не перебежал к русским, а? — вдруг спрашивает он.
Матуш, глубоко затягиваясь, курит сигарету.
— Не захотелось.
— Что так?
Матуш не расположен к беседе.
— Не знаю. Так просто…
Суровое лицо Пирша требует более ясного ответа.
— Тошно мне воевать, — неохотно поясняет Матуш. — Не нравится мне это…
Пирш в удивлении прищелкнул языком.
— Да что ты говоришь? Всерьез? — И обращается ко всем присутствующим. — Слыхали? Коллеге не хочется воевать. Ему это не нравится!
В Матуша впиваются злые взгляды.
— А фашисты тебе нравятся?
— Не нравятся! — отвечает Матуш и упрямо добавляет: — Но и убивать мне не нравится.
Пирш с автоматом в руке подходит к нему.
— А вот нам пришлось убивать сегодня, нравится это кому или нет, — тихо произносит он. — Кстати, и ради тебя тоже. Чтобы вызволить вас из этого поезда.
Вся землянка напряженно ждет ответа.
— Ты домой помчался, а я стрелял. Заткнулся бы ты, приятель.
— Ну, ну, Винцко, потише, — вмешался отец Матуша. — Ты его не знаешь — и не задирайся.
Пирш в упор смотрит на Матуша и его отца.
— Это и впрямь ваш сын?
Отец смущенно кивает.
— Ну что ж, не всякая работа удается… — роняет Пирш под общий смех. — Лучше пошлите-ка его домой, пускай переждет войну там, у жениной юбки.
Матуш подымается.
— Какое тебе дело до моей жены, ты!..
Отец, вскочив, встает между ними.
— Кончай, Винцо! Ты не имеешь права так вот сразу… И ты не командир!
Лицо Пирша полно презрения.
— Такие вот хуже всего… — медленно говорит он, глядя Матушу прямо в глаза. — Такие трусы, что отсиживаются дома за печкой, выжидая, пока немцев прогонят другие.
Глаза обоих мужчин встречаются — в них молчаливая ненависть.
Взгляды эти — словно лезвия отточенных клинков.
16 КАРТИНА
В деревне
В Яворье ворчат машины: нагрянул моторизованный отряд СС.
Мотоциклы и грузовики уже сосредоточиваются на маленькой площади перед лавкой.
В деревне сразу прекратилась жизнь — будто остановилось кровообращение: закрыты ворота, захлопнуты ставни. Люди словно провалились сквозь землю.
На вымершую
