Развязывает рюкзак, достает почти пустую бутылку водки.
Надо же — оставил! Грамм сто будет. Все-таки он неплохой мужик, этот Мусорщик. Альтруист. Жалко будет, когда подохнет, ей Богу. (шарит в рюкзаке; разочарованно) А огурца нету. Нету огурца! Вот ведь подлец! Водку оставил, а огурец весь сожрал! Садист хренов!
Выливает водку в стакан, выпивает; морщась, занюхивает рукавом.
Фу!.. Половинчатость эта вечная… интеллигент драный, ни то, ни се. Либо водка есть — огурца нет, либо — огурец есть — водки нема. Как, скажите, общаться с таким человечишкой? Я лично так думаю: все, что наполовину — считай, что пусто. Мне в человеке определенность важна, а коли нет определенности, то и человека нет. Вот я, к примеру, — старьевщик. Все ясно, все определено, нет места никакой вредной двусмысленности. Моя персональная койка в человеческом общежитии учтена, описана и защищена законом. А он кто? Что это вообще такое — «мусорщик»? Ни то, ни се. Водка без огурца. Тьфу! Кому нужен человек, который ни на какой вопрос однозначно ответить не может? Вы только представьте, как с ним чиновники мучаются. (смеется) Как на такое существо бланк заполнять? Он ведь ни в какую графу не лезет, этот фрукт. Да и фрукт ли он? А, может — овощ? Огурец? А коли он огурец, то где же водка? (поднимает пустую бутылку, смотрит на просвет) А водки-то и нету; значит нет, не огурец… Кто же он тогда? Проблема… Самое смешное, что он и сам не знает — кто он? Проблема самоидентификации.
Продолжая говорить, между делом извлекает из мешков костюм, рубашку, галстук; из тележки организует письменный стол. В дальнейшем говорит за себя и за воображаемого чиновника.
— Входите, присаживайтесь. Нет-нет, не дергайте стул; вы что, не видите, что он привинчен?
— Извините, я не заметил.
— Ничего. Гм… Н-да… Это-то ничего… Н-да…
— В чем дело? Что-нибудь не в порядке?
— Н-да… Боюсь, что таки да, не совсем в порядке. Я бы даже сказал — совсем не в порядке.
— А что такое? (смеется) Неужто вышел я агентом КГБ?
— Зря вы так веселитесь, уважаемый. Нету в этом ничего смешного.
Пауза.
Вас ведь никто сюда не тянул, правда? Вы ведь сюда пришли по своей собственной воле, не так ли?
— Да я бы не сказал… Что я могу поделать, если на эту работу берут только через проверку на безопасность? Да еще и на детекторе лжи. Свихнуться можно.
— Вы меня, видимо, недопоняли. Повторяю, тут совсем не до шуток, с такими-то результатами. Так что на вашем месте, я бы подходил к делу намного серьезнее.
— Да куда уж серьезнее — на моем-то месте. Не зря же оно к полу привинчено.
— Прекратите паясничать!
— Что? Послушайте, не знаю, как вас там… Кто вам дал право так со мной разговаривать? Знаете что? — Гори он огнем, этот джоб, если ради него я должен терпеть все эти невообразимые глупости. Я к вам сюда пришел по направлению, за справкой о том, что я не шпион. Курам насмех… Заполнил вашу идиотскую анкету на сто двадцать листов, прошел десяток собеседований, графологию, детектор лжи… прямо детектив, да и только! Можно подумать, что меня в джеймсы бонды принимают… А теперь вы мне еще и хамите! Идите вы знаете куда со своей дурацкой проверкой! Черт знает что!
Пауза.
— Все? Высказался? А теперь слушай внимательно. Пришел ты сюда по своей воле. Захотел — пришел; не захотел бы — не пришел бы. Но это не значит, что ты можешь теперь уйти, когда захочешь. Понятно? Ты тут изрядно испортил воздух, парень, понимаешь? Ты тут навонял, как хорек, и теперь хочешь уйти, а меня оставить с запахом. Так это у нас называется. Только вот меня такой вариант не устраивает. Придется тебе давать объяснения, дружок. Что ты головой крутишь?
— Чушь какая-то… Полнейший сюр…
— Ага… начало доходить, а? Погоди… то ли еще будет.
— Да в чем дело? Можете вы мне, наконец, толком объяснить?
— А вот вопросы здесь я задаю. Я, а не ты, окей?
Пауза.
Но уж если тебя так интересует — в чем дело — пожалуйста. Твоя проверка на полиграфе, или, как ты его называешь, — детекторе лжи — дала весьма странные результаты. Мягко говоря. Взять, к примеру, вопрос о надежности. Можешь ты меня просветить: отчего простейший вопрос — «надежный ли вы человек?» вызывает у тебя такую бурю эмоций? Аж самописец зашкаливает. А? Ну что молчишь?
— Не знаю.
— Что ты не знаешь? Что тут можно не знать?
— Ничего не знаю. Я тогда вашему человеку так и сказал: я на этот вопрос ответить не смогу. Что это значит — «надежный»? В каком смысле? Авоську на пять кило я вполне надежно донесу от супера до дому. А вот шестидесятикилограммовый мешок — навряд ли. Получается, что на пять кило я надежен, а на шестьдесят — нет. Как же тут ответишь? Он мне говорит — это в другом смысле. В каком? Ну, говорит, вы вообще врете или нет? Если врете — то ненадежный. Ну чушь ведь! Бред собачий. Я его еще спросил тогда: а вы что — никогда не врете? никогда-никогда? даже жене? Нет, говорит, это другое. Под надежностью понимается вранье «по-большому». Во как! «по-большому»! Вам это понятно? Мне — нет. Это в сортире понятно, когда «по-большому», а когда «по-маленькому», а на вашем дурацком полиграфе — уж извините.
В общем, мучились мы с ним минут десять, пока ему не надоело. Ладно, говорит, давай сведем этот общий вопрос на частный случай вранья должностному лицу. Надеюсь, местным чиновникам ты не врал? Надо было ему сказать, что даже в этом частном случае нет у меня однозначного ответа. Но так мне вся эта бодяга осточертела, что кивнул я ему, бедолаге. Ладно, думаю, пусть отдохнет, намучился ведь со мною. Ну а потом он на меня все эти проводки нацепил. Вот и все.
Пауза.
— Да-а… Ну ты и фрукт… А про связь с агентами КГБ? Как ты объяснишь свои сомнения в этом вопросе?
— Так ведь то же самое! В точности! Он меня, значит, спрашивает: находился ли я в связи с работником ГБ? А я — откуда мне знать-то? В те годы каждый пятый стучал, каждого второго пытались завербовать. Какая могла быть гарантия, что любой человек, с которым я общался — не сексот? Не было такой гарантии, и быть не могло… Тогда он мне говорит — ладно, мол, тут ты прав. Давай, говорит, спросим по-другому: работал ли ты лично на КГБ?
Что на это ответишь? А хрен его знает… тогда ведь вся страна на КГБ работала. Если не прямо, то — косвенно. Скажем, наверняка ведь были в нашей больничке всякие стажеры, которые впоследствии кололи диссидентов в спецпсихушках… Так вот — натаскивая такого студента — работал я на КГБ или нет? Вот вы, вы лично, — как бы вы ответили?
Пауза.
— Ну… не знаю…
— Вот и я сказал, что не знаю.
— Странный вы человек. С проблемой самоидентификации.
— Что вы имеете в виду? Что я меньше вашего понимаю — кто я и зачем я живу? Вот тут уже позвольте мне усомниться. И с самоидентификацией у меня полный порядок. Я себя с этой страной идентифицировал в полном здравии и по своему свободному выбору. В отличие, кстати, от вас. Вас ведь тут, видимо, родили? Вам ведь и выбирать-то было нечего, не так ли? Вы ведь, небось, слюнями обливаетесь, на заграницу глядючи? А? Что ж вы молчите, человек с железной самоидентификацией? Кто из нас двоих — странный?
Пауза.
— Так. Вот ваш пропуск. Идите. Вам позвонят.
— Нет, вы мне ответьте. Почему вы уходите от ответа?
— Послушайте, не мешайте работать. У меня сегодня еще трое таких как вы. Идите, я сказал.
— Нет, вы…
— Вон!!!
Старьевщик барабанит рукавами пиджака по «столу», затем «чиновник» вскакивает и проделывает круг диковинных па по сцене. Наконец, Старьевщик останавливается, запыхавшись. Он смеется.
(смеясь) Ну не цирк ли? Самое смешное, что джоб он таки получил. Как вам это нравится? Я бы в жизни не дал справку такому подозрительному субъекту! Знаете — почему? Потому что любовь по сознательному выбору — дело ненадежное, скользкое такое дело. Потому что он не умеет ее любить, эту землю; просто не знает — за что. Хе-хе-хе…
Начинает сворачивать костюм; аккуратно складывает его по частям.
Жара эта проклятая; незнакомые, дикие обычаи; бедность, безработица; черные люди в потных лапсердаках; непрекращающаяся война, смерть на каждом перекрестке; ненависть, ненависть, ненависть… как это полюбишь? За что? Есть причина? В Канаде не в пример красивше. В Германии не в пример удобнее. Зачем ты тут, Мусорщик? Йалла, табань! Весла на воду! Хе-хе-хе…
Весла на воду!.. Впрочем, с водой тут проблемы, кровь здесь — куда дешевле. Весла на кровь! Тормози, фраер! Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время плакать, и время смеяться. Время — собирать манатки; и время — разбрасывать их!
