Федор Сырков. Как торговый гость новгородский, к тому же и новгородский дьяк, скажу. Мы не отчина великого князя. Великий Новгород из века вольная земля.
Алексей Сырков. Великий Новгород сам себе государство, и к кому податься разбирать можем.
Мужик (звонит в колокол, кричит). Испокон Москва нас утесняет. Как занял московский князь Новгород, то отнял у нас Волхову и иные воды утечные, отнял у нас ловы уток, отнял у нас поля заячные…
Данилов. Что тысячник скажет Андрей Васильевич Тулупов?
Тулупов (звонит в колокол). Я, тысячник шелонской пятины, за новгородскую вольность.
Данилов. Ты скажи, владычин дворецкий, Неудача Цыпляев с сыном Никитою.
Цыпляев. Я, владычин дворецкий, Неудача Цыпляев с сыном Никитою Неудачиным Цыпляевым от новгородских духовных да от архиепископа Пимена имею наказ на вольность.
Данилов. Ой ли! Владыка сам не пришел на вече.
Цыпляев. Владыка занемог.
Дьяк Долматов (звонит в колокол). Жителя, не доводите до кровопролития! Царь идет с великим войском. Как донесли царю, будто хотим отложиться Литве, то прийде с великой яростью в Великий Новгород…
Цыпляев. Про Литву неразумные кричат. Мы вольности хотим от всех. От королей и от князей московских.
Тулупов. Заодно стоять будем, не возьмет нас князь московский. Новгородская кованая рать[4] по числу вдвое более опричников.
Дьяк Долматов. Опомнитесь! У царя тридцать тысяч татар и десять тысяч стрельцов!
Данилов. То вымысел. Правда, что московский князь не одних православных христиан, а и иных бьет: татар, немцев да литвинов. Про то хай Мишки скажут, беглые пушкари.
Мишка. Я, Максим Литвин, по-русски Мишка, сидел в Торжке в башнях с немцами и татарами. Царь Иван явился прежде к немцам, приказал убивать их перед своими глазами и наслаждался до ночи их муками. А ночью я с иным Мишкой побежали да добрались в Новгород в великом страхе.
Первый из толпы. И мы тут в Новгороде в великом страхе. (Шум.) Слышите, что-то сталось.
Вбегает испуганный посадский, звонит в колокол
Посадский. Жителя Великого Новгорода! Государь Иван Васильевич с передовым полком уж явился и сюда идет. (Слышно конское ржание и топот конский.)
Входит царь Иван, царевич Иван Иванович, духовник Евстафий, шут, Малюта, Василий Грязной и опричники
Иван. Ко времени поспел. (Поднимается в тишине на вечевую башню.) И мне ведь дозволено вольное слово сказать. (Звонит в колокол.) Так ли, посадник боярин Данилов? Чего затихли? Страх имеете?
Данилов. Государь, чуяли, что в ярости ты идешь, оттого и страх.
Иван. Однак, горланили. Горланьте и далее.
Первый из толпы (испуганно). Великий князь московский!
Малюта (перебивает). Не великий князь московский, а царь великий, князь Всея Руси.
Иван. Говорите. (Толпа молчит.)
Царевич ИванИванович. Отчего ж ужас такой, батюшка? Пришел православный царь в свою вотчину и оттого ужас?
Иван. Сейчас поймешь, мальчик, отчего ужас. Кто все слышал да правду государю сказать хочет?
Петр Волынец. Я, государь, затаившись, все слышал. О чем тебе в грамоте писал, тут в вече слышать удалось. Скажу о новгородцах. Яко взбесившиеся, самый бесчеловечный разум имеют. Наняли злых тех смердов, убийц, шильников[5] и прочих безыменных мужиков, подобно скотам не имеющих разума, но только могущих кричать. Называли государем Великий Новгород. А нанятые мужики, прийдя в вече, били в колокол и кричали, и лаяли как псы: «За короля хотим!»
Иван. Вот, мальчик, отчего ужас. Как узнали изменники законного государя с наследником и прочими царскими людьми.
Шут. Меня, государь, особо испужались. Помыслили: «Смерть наша приде от государева плеча и от его меча». (Вытаскивает из ножен обломок меча. Смеется.)
Иван (сердито). Помолчи, шут, не до тебя. (Толкает шута.) Что сам скажешь, посадник боярин Данилов?
Данилов (испуганно). Государь, оклеветали злые люди Новгород Великий.
Иван. Оклеветали? Дай-ка, Малюта, грамоту. (Берет грамоту.) То ваши подписи?
Данилов (берет грамоту). Государь, от подписи рук наших отпереться не можем. Но что мы к королю польскому податься хотели, того никогда не было.
Иван. Новгород – отчина наша издавна. Так ли? Скажите. (Молчание.)
Плотник. Ежели большие люди молчат, то мы, меньшие люди, скажем. Издавна Новгород – город весь вольный. (Крики: «Велик Новгород, волен город!»)
Иван (гневно). Кто-то лает.
Дьяк Долматов. Не бери в укор, государь милостивый, то меньшие люди кричат с загородного, гончарного да плотницкого конца.
Иван. Ты кто, смерд?
Плотник. Имею плотницкое ремесло.
Дьяк Долматов. Мы, государь, тут в Новгороде сами их презираем, плотников.
Плотник. Ты ябеда площадная, дьяк Долматов, подслуживаешься, а нам ни к чему… Мы, плотники, Новгород Великий издавна возводили. Новгород – деревян-город. Лес кругом. Плотницкое ремесло в цене. Наш-то город Новгород.
Иван (гневно). Что ты возносишься, смерд, передо мной, Божьим помазником. Я державу строю, ты ж деревянную избу срубную.
Шут. А вы, плотницы сущи. А приставим вас хором срубить наших… (Смеется.)
Плотник. Не одни лишь избы и церкви святые делали. Спас-на-Нередице, Успение-на-Волотве, Спас-на-Хвалеве, Михаил-на-Сковороде, Благовещение-на-Городище. Все плотницкая работа. В X веке от Рождества Христова тут первую на Руси церковь поставили. Дубовую церковь Софии о тринадцати верхах с ее соборами. А Москвы тогда и в помине не было!
Иван (гневно). Ты, посадник боярин Данилов, подучил тех смердов своих брехать?
Данилов. Государь, знаешь ли, правду плотник говорит: уж в XII веке Новгород большой город был по обе стороны Волховы. То в грамотах и летописях наших писано. Вольный город отчина наша. А княжа суздальские и ярославские в Детинце сидели и исполняли волю вечную сиречь вечью, будучи лишь воеводами.
Иван (гневно). В грамотах ваших новгородских набросано много псикофантий, сиречь ложных измышлений. А ни одно не может меня зацепить да суздальскую династию нашу Калиты!
Царевич Иван. Батюшка, новгородцы оскорбили твое достоинство, а также всего нашего суздальского корня!
Иван. Волны бьют о камни и ничего камням не сделают. Сами рассыпаются пеной и исчезают как бы на посмеяние. Так будет и с этими людьми новгородскими. Новгород – град деревян! Москва – город каменный!
Духовник Евстафий. Государь великий, все новгородские еретики жидовствующие да стригольники, сиречь несогласные. Ежели царь и великий князь не казнит этих людей, то как же нам свести срам со своей земли?
Малюта (негромко). Государь, тут посад буйствует аки при шведском короле Эрике, который с дворянством заодно против законной власти был и короля сверг.
Царевич Иван. Тот посад на пики взять, батюшка!
Василий Грязной. Позволь почать, государь!
Иван. Все ко времени, милые мои! Посадник, позволь мне, как предкам моим Ярославичам дозволяли, на новгородском вече речь сказать. Дозволяешь?
Царевич Иван. Батюшка, как же просишь у них, подвластных?
Иван. То, мальчик, будет речь московско-суздальского воеводы Парфения Уродивого. (Смеется.) Дозволяешь, посадник Данилов?
Данилов (растерянно). Говори, государь.
Иван (звонит в колокол). Новгородцы! По пословице: «Один строит, другой разоряет», приехал я, воевода, в отчину мою. Хочу каменный город делать. Чтоб стоял крепко против внешнего врага: Литвы с поляками, немцев да прочих. Деревянные стены по земляному валу хоть и ограждены рвом от врага – не спасут. Так же и улицы города беспорядочны, все к Детинцу и замощены криво, сиречь грубо.
Плотник. Мы камня не хотим. Дерево здоровей, сырости меньше. А замощены те улицы добро деревянными плахами поперек дороги на продольных подстилающих лыжнях.
Грязной. Устыдись, пес, против государя говорить!
Плотник. Здесь вече, каждый свое слово речет.
Иван. Посадник боярин Данилов, у тебя в Новгороде царят всевозможные непорядки! Самый большой – непослушание и буйство меньших людей. Бояре в Новгороде меньшими людьми наряжаться не могут, а меньшие их не слушают. А люди-сквернословы плохи и пьют много и лихо. Только их Бог блюдет за их глупость. Поэтому я, помазник Божий, приехал сюда блюсти, поскольку вы, бояре, не можете то. (Звонит в колокол, с пафосом.) Отчина моя, Великий Новгород, люди новгородские, исправьтесь! Не вступайтесь в мои земли и воды. Держите имя мое честно и грозно. Посылайте ко мне бить челом, а я буду жаловати свою отчину по старинке. Не отступайся, моя отчина, от православия, изгоните, новгородцы, из сердца лихую мысль, не приставайте к латинству и бейте мне челом. Я вас буду жаловати по старине.
