— А этот выпить предлагает… за компанию! — все более веселея, сказал Храмов: — Выпей, выпей, начальник! Для храбрости!
Алексей вырвал у старика чайник, выплеснул на снег остатки мутной жидкости. Чукча заговорил торопливо и обиженно, а потом принялся есть снег, пропитавшийся водкой.
В стойбище были пьяны все. Те, кто уже не мог держаться на ногах, лежали вповалку. На многих были странные одеяния: безрукавки поверх малахая, бейсбольные гетры поверх торбасов, на одном — даже форменная фуражка с кокардой. Из яранги выбрался ребенок лет пяти. Он сделал несколько нетвердых шагов, споткнулся, упал, поднялся и запел. Вокруг бегала и лаяла собака…
Возле склада теперь возвышалась ограда из колючей проволоки, а над ней — звездно-полосатый фанерный щит с надписью по-английски.
— Это что же такое делается? — повернулся Алексей к Храмову.
— Мистер Стенсон! — торжественно произнес тот.
— Иам учвэткылин! — голосом, полным тоски, снова прокричал чукча, так и не добившийся от своего приобретения никакой музыки. Он сидел на снегу и горько плакал.
— Знаешь что, Вуквутагин… — сказал вдруг Алексей, — снимай-ка флаг с крыши…
На палубе американского корабля собралась вся команда.
К шхуне приближалась лодка. На ее носу стоял Алексей с флагом, на веслах сидел Храмов, на корме — Вуквутагин с винтовкой.
Алексей поднялся по трапу первым, окинул собравшихся вглядом и подошел к самому толстому человеку:
— Имею объявить протест!
Человек замотал головой и кивнул на неприметного сухощавого господина.
Возле того уже стоял Храмов. Оба глядели на Алексея. Загибая пальцы, Храмов перечислял:
— Патронов роздал сорок коробок. Сахару — шесть пудов. Муки — пять мешков.
Иди-ка сюда, начальник! — обратился он к Алексею. — Вот тебе и сам мистер Стенсон!
Алексей подошел.
— С кем имею честь? — осведомился Стенсон.
— Честь-то не больно велика! — заметил Храмов.
— Начальник Чукотки!.. Согласно мандата! — Алексей протянул бумагу.
Стенсон прочел и поднял удивленные глаза.
— О!.. Комиссар Глазков! — он повернулся к своим помощникам, сказал несколько слов по-английски и, указывая на дверь каюты, пригласил:
— Прошу вас!
— Я много слышал о вас, мистер Глазков! — говорил Стенсон, разливая в чашечки кофе. — И рад приветствовать в вашем лице единственно справедливое правительство России!
— А я имею заявить протест! — непреклонно повторил Алексей.
— И оружие ко мне применил! — снова ворвался в разговор Храмов.
— Простите, — оглянулся Стенсон. — теперь мистер Храмов?
— Мистер Храмов… арестован и мобилизован переводчиком!
Чашечка кофе, направившаяся было в сторону Храмова, застыла на полпути и вернулась обратно. Храмов изумленно проводил ее взглядом.
— О складе не беспокоитесь. Сочтемся! — миролюбиво сказал Стенсон, усаживаясь в кресло напротив Алексея. — Итак, я слушаю ваш протест.
— Имею заявить протест. — Алексей встал. — Будучи со всеми правами начальником Чукотки… и блюдя… заступаясь за вверенное население… никаких самовольных действий, как то: огораживание… и спаивание несознательной части граждан — терпеть не могу… Прошу учесть вышеизложенное во избежание международного конфликта… Вот.
Стенсон улыбнулся.
— Понимаете… За всем так трудно уследить… Я не знал, что склад… использован вами. Что касается пьянства… — Стенсон развел руками. — Чукчи — они как дети… Но я приму все меры. Сухой закон!.. — Он сделал решительный жест. — Алкоголь — это яд. А кофе — здоровье! — и положил в чашечку Алексея сахар.
После этого наступила длительная пауза.
Стенсон, лучезарно улыбаясь, прихлебывал кофе.
Алексей сел и тоже взял чашечку.
— Я слышал, в Москве обсуждается вопрос о концессиях? — сказал наконец Стенсон.
Алексей важно кивнул.
— Какое вы предполагаете решение?
— Предполагаю… решат… — ответил Алексей и спросил в свою очередь: — Ну а… как здоровье президента?
— Спасибо, неплохо.
Некоторое время Алексей старательно прихлебывал кофе.
— А вице-президент?
— Что — вице-президент?
— Тоже здоров?
Стенсон поглядел на Алексея несколько озадаченно.
— Газеты сообщали, что вице-преэидент еще не совсем оправился от инфлюэнции… Но, надеюсь, это не повлияет на размеры пошлины?..
— А вы как думаете? — осторожно спросил Алексей.
— Я предполагал… что пошлина, вероятно, останется, как при мистере Храмове?..
Алексей покосился на Храмова.
— Нет, — на всякий случай сказал он.
— Какую же вы хотите?
— Другую, не как при Храмове…
— С оборота?
— И с оборота… может быть…
Стенсон удивился.
— Из какого процента?
— В настоящее время этот вопрос тоже обсуждается, — сказал Алексей и поспешно встал. — Ну, мне пора.
— А как же мне торговать, мистер Глазков?
Тоскливо переминаясь, Алексей рассматривал потолок и стены каюты.
— Запросить надо… — сказал он наконец.
— Но время, время!.. — настаивал Стенсон. — Вы же понимаете: фрахт, коньюктура рынка… Сутки вам хватит?
— Сутки? — краем глаза Алексей поглядел на Храмова. — Думаю, хватит.
— Отлично, мистер Глазков. — Стенсон тоже встал. — Кстати! По этой читинской истории — паф-паф! — не скажешь, что вы так молоды!
Алексей вытер вспотевший лоб.
— Не беда! — ободрил его Стенсон. — Я тоже начинал… резво! — засмеялся он.
Выйдя из каюты, Стенсон пропустил вперед Алексея, но тот кивнул Храмову, чтобы шел первым.
Они гуськом двинулись по узкому коридорчику. И вдруг случилось непредвиденное: Храмов распахнул дверь с двумя нулями и мгновенно скрылся за ней. Алексей остановился перед дверью как вкопанный и затряс Стенсону руку.
— Так значит, без спиртного!
— Сухой закон! О'кей!
Храмов все не появлялся.
— Тимофей Иванович! — негромко позвал Алексей.
Из-за двери послышались сопение, затем голос бывшего управителя: — Мистер Стенсон, Христом-богом прошу — дайте политического убежища!..
Алексей мгновенно отпустил руку Стенсона.
— Я не занимаюсь политикой, мистер Храмов! — обратился Стенсон к двери. — Я лоялен к властям!
За дверью наступило молчание. Стенсон требовательно постучал:
— Мистер Храмов, прошу вас!
Щелкнула задвижка. Печальный Храмов вышел в коридор.
— Эх, мистер Стенсон!
— Итак, через сутки? — спросил Стенсон, оставив упрек без ответа. — Сверим часы, мистер Глазков?
— У нас часы верные, — ответил Алексей, подталкивая Храмова к выходу.
Над домиком разнесся крик петуха. Возле курятника расхаживает Алексей. У порога — Вуквутагин с винтовкой.
— Учтите, гражданин Храмов, — говорит Алексей. — чистосердечное признание облегчит вашу участь на суде!
— Ничего я не знаю… — сумрачно отозвался Храмов.
— Как же не знаете, раз сами брали пошлину?.. Раз брали, значчит, знаете, как ее берут… Ну?
— Не знаю никакой пошлины…
— Как же не знаете!.. Раз брали — значит…
И вдруг Алексей остановился, пораженный неожиданным открытием:
— Значит, у вас деньги есть!.. А? Вуквутагин?.. Куда же они могли деться-то?..
Алексей обошел комнату, вернулся назад и заявил:
— Арестованный, я должен вас обыскать!
Он решительно направился к курятнику, загремел замком.
Храмов попятился в дальний угол, но тень Алексея надвигалась на него, и, чувствуя неотвратимость приближающейся минуты, Храмов закричал, простирая руки к иконам:
— Господи!.. Не допусти!
Вуквутагин с любопытством смотрит то на иконы, то в сторону курятника, откуда слышится деловитая возня. Лики снятых равнодушно глядят в пространство.
На столе перед Алексеем — знакомый нам пояс из полотенца. Здесь же — груда вытряхнутых из него денег.
Растерянный Храмов, покачиваясь в оцепенении сидит на полу. Алексей с удивлением и восторгом перебирает пачки долларов:
— Надо же сколько… Вот она, значит, какая, пошлина-то… Гляди, Вуквутагин! Вот из-за этих самых долларов эксплуатируют трудовой народ, негров и всякий пролетариат!
— А!..а!.. — вдруг завопил Храмов, очнувшись наконец от потрясения. Он сорвал рубаху и бросил ее Алексею. — Все забирай!.. И порты возьми! — отбив поклон, Храмов поднялся и снял штаны.
Алексей и Вуквутагин изумленно наблюдали эту картину.
— Исподнее бы отдал, да срамиться перед тобой не хочу! — В одних кальсонах Храмов проследовал в курятник, захлопнул дверцу и громко зарыдал. Алексей подошел к курятнику.
— Ну… Тимофей Иванович… Зачем же так расстраиваться… Вы же в Америку не сбежали? Не сбежали. Не успели. И деньги народные целы. Может быть, товарищ Зюкин вам это зачтет… А если расскажете, как берут пошлину, может, и совсем простит… А?
