Груше делает все в точности так, как говорит певец.
Она взяла его, как добычу,
Она унесла его, как воровка.
III
Бегство в северные горы
Певец.
Когда Груше Вахнадзе покинула город,
Она пошла по Военно-Грузинской дороге.
На север шла она, песню пела
И по пути молоко покупала.
Музыканты.
Как от убийц уйти человеку,
От злых ищеек, от псов кровавых?
Она брела в безлюдные горы,
Брела по Военно-Грузинской дороге,
Пела песню, молоко покупала.
Груше несет ребенка в заплечном мешке. В одной руке у нее узелок, в другой посох.
Груше (поет).
Четыре генерала
В Иран ушли.
Один из них не воевал,
Второй никак не побеждал,
У третьего не шли солдаты в бой,
Четвертый рад был повернуть домой.
Четыре генерала
Ни с чем пришли.
Coco Робакидзе
В Иран ушел.
Он воевал без дураков,
Он быстро побеждал врагов,
Рвались его солдаты в бой,
И сам он не спешил домой!
Coco Робакидзе
Вот это герой.
На пути Груше появляется крестьянская хижина.
(Ребенку.) Вот и полдень, пора людям есть. Мы сейчас подождем на травке, пока наша Груше не раздобудет кружечку молочка. (Сажает ребенка на землю и стучит в дверь хижины.)
Дверь отворяет старик крестьянин.
Не найдется ли у вас кружечки молочка и, может быть, кукурузной лепешки, дедушка?
Старик. Молока? У нас нет молока. Господа солдаты из города забрали наших коз. Если вам нужно молоко, пойдите к господам солдатам.
Груше. Но кружечка молока для ребенка у вас, может быть, найдется, дедушка?
Старик. «За спасибо», что ли?
Груше. Кто вам сказал «за спасибо»! (Достает кошелек.) Мы платим по-княжески. На что нам богатство, была бы спесь!
Старик, ворча, приносит молоко.
Сколько же за кружечку?
Старик. Три пиастра. Молоко теперь дорогое.
Груше. Три пиастра? За эту каплю?
Старик молча захлопывает дверь перед ее носом.
Михаил, ты слышишь? Три пиастра! Это мы не можем себе позволить. (Возвращается к ребенку, садится и дает ему грудь.) Попробуем сначала вот так. Соси и думай о трех пиастрах! Грудь пустая, но тебе кажется, что ты пьешь, и это уже не так плохо. (Качает головой, видя, что ребенок перестал сосать. Встает, идет к хижине и снова стучит в дверь.) Дедушка, отвори, мы заплатим! (Тихо.) Пропади ты пропадом.
Старик отворяет.
Я думала, ты возьмешь с нас полпиастра. Но ребенку нельзя без еды. Отдавай за пиастр, а?
Старик. Два пиастра.
Груше. Постой, не затворяй дверь. (Долго роется в кошельке.) Вот два пиастра. Неужели цены не упадут, у нас впереди еще длинный путь. Это же просто убийство.
Старик. Убейте солдат, если вам нужно молоко.
Груше (поит ребенка). Дорогое удовольствие. Пей, Михаил, это половина недельного жалованья. Они здесь думают, что мы заработали деньги задницей. Ну и обузу взяла я на себя, Михаил! (Рассматривая парчовое покрывало, в которое завернут ребенок.) Тысячное покрывало, и ни одного пиастра на молоко. (Смотрит в глубину сцены.) Вон там коляска с богатыми беженцами, надо идти туда.
У постоялого двора. Груше, в парчовом покрывале, подходит к двум знатным дамам. На руках у Груше ребенок.
Груше. Ах, сударыни, наверно, тоже решили здесь переночевать? Это просто ужасно, везде все переполнено, невозможно достать экипаж. Моему кучеру вздумалось повернуть обратно, и полверсты мне пришлось пешком идти. Босиком! Мои персидские туфли — вы же знаете, какие там каблучки! Но почему же никто к вам не выходит?
Пожилая дама. Хозяин заставляет себя ждать. С тех пор как в столице начались эти волнения, по всей стране забыли об учтивости.
Выходит хозяин, почтенный длиннобородый старик. За ним идет работник.
Хозяин. Простите старика за то, что он заставил вас ждать, сударыни. Мы с внучонком смотрели сейчас, как цветет персиковое дерево, вон там, на косогоре, за кукурузным полем. Там у нас фруктовые деревья, несколько вишен. А дальше к западу (показывает) почва каменистая. Туда крестьяне гонят овец. Посмотрели бы вы на персиковые деревья в цвету, какой изысканный розовый цвет.
Пожилая дама. Плодородные, оказывается, у вас места.
Хозяин. Благословенные. Ну а как там на юге, деревья уже зацвели? Вы ведь с юга, сударыни?
Молодая дама. Признаться, в дороге я не наблюдала за природой.
Хозяин (вежливо). Понимаю, пыль. По нашей дороге лучше ехать потихоньку, если незачем торопиться, разумеется.
Пожилая дама. Прикрой шалью шею, милая. По вечерам здесь ветер, по-видимому, довольно прохладен.
Хозяин. Это ветер с ледника Янга-Тау, сударыни.
Груше. Как бы мой сын не простудился.
Пожилая дама. Довольно просторный постоялый двор. Не остановиться ли нам здесь?
Хозяин. О, сударыням нужны комнаты? Увы, сударыни, постоялый двор переполнен и слуги разбежались. Я в отчаянии, но я никого больше не могу поместить, даже с рекомендательными письмами...
Молодая дама. Не можем же мы ночевать на улице.
Пожилая дама (сухо). Сколько это будет стоить?
Хозяин. Сударыня, вы понимаете, что сейчас, когда пристанища ищут столько беженцев, конечно, весьма уважаемых, но все же неугодных властям, я должен соблюдать осторожность. Поэтому...
Пожилая дама. Мой милый, мы не беженцы. Мы направляемся в горы, в свою летнюю резиденцию, только всего. Нам не пришло бы в голову притязать на ваше гостеприимство, если бы мы... так сильно в нем не нуждались.
Хозяин (кивает в знак согласия). В этом я не сомневаюсь. Я сомневаюсь только в том, что единственная свободная комнатушка подойдет сударыням. Мне придется взять по шестьдесят пиастров с человека. Ведь сударыни путешествуют вместе?
Груше. В некотором роде — да. Мне тоже нужно пристанище.
Молодая дама. Шестьдесят пиастров! Это же убийство!
Хозяин (холодно). Сударыни, я никого не собираюсь убивать, поэтому... (Поворачивается, чтобы уйти.)
Пожилая дама. Зачем говорить об убийствах? Пойдемте. (Входит в дом, за ней работник.)
Молодая дама (в отчаянии). Сто восемьдесят пиастров за комнату! (Оборачиваясь в сторону Груше.) Какой ужас, с ребенком вместе! А если он будет кричать?
Хозяин. Комната стоит сто восемьдесят, на двоих или на троих — все равно.
Молодая дама (другим тоном). С другой стороны, невозможно же оставлять вас на улице, моя милая. Прошу вас, пойдемте.
Все входят в дом. С противоположной стороны, из глубины сцены, появляются работник с поклажей, за ним пожилая дама, молодая дама и Груше с ребенком.
Сто восемьдесят пиастров! Ни разу я так не волновалась с тех пор, как привезли домой бедного Лухуми.
Пожилая дама. Зачем здесь говорить о Лухуми?
Молодая дама. Нас, собственно, четверо, ребенок ведь тоже будет в счет, не так ли? (Груше.) Не могли бы вы заплатить хотя бы половину?
Груше. Это невозможно. Видите ли, мне пришлось быстро собраться, а адъютант забыл дать мне достаточно денег в дорогу.
Пожилая дама. Шестьдесят-то пиастров по крайней мере у вас найдется?
Груше. Шестьдесят я заплачу.
Молодая дама. Где кровати?
Работник. Кроватей нет. Вот одеяла и мешки. Придется вам самим устраиваться. Можете еще радоваться, что вас не уложили в землю, как многих других. (Уходит.)
Молодая дама. Ты слышала? Я сейчас же пойду к хозяину. Пусть он высечет этого негодяя.
Пожилая дама. Как твоего мужа?
Молодая дама. Ты такая черствая. (Плачет.)
Пожилая дама. Как же нам устроить хоть какое-то подобие постели?
Груше. Об этом уж я позабочусь. (Сажает ребенка на пол.) В компании всегда лучше. А у вас есть коляска. (Подметая пол.) Так все неожиданно! Обычно перед обедом муж мне говорил: «Женушка, ты бы прилегла, не то снова разыграется твоя мигрень». (Тащит мешки, готовит постели.)
Дамы, следя за ее работой, переглядываются.
