ВИКТОР. А ты сомневаешься?.. Еще как…
АВГУСТ. Отец, в чём заключается правда, которую ты подтвердил на суде?
ХУДОЖНИК. Твой отец написал картину «Кровавая паутина» и назвал коммунистов — «партией примитива»…
Слышится громкий заразительный смех.
Вся обстановка гостиной преображается… Только белые, чёрные и красные тона. Загораются и мягко полыхают кресла…
АВГУСТ. И этого было достаточно, чтоб его осудили на смертную казнь?
ХУДОЖНИК. На суде он им сказал, что коммунисты обманули не только страну, они обманули всю планету… Последними его словами было — будь трижды проклята ваша власть примитива…
ПРОФЕССОР. Но вы же надеялись, что его помилуют?..
ХУДОЖНИК. Между мной и правосудием была принципиальная разница.
ПРОФЕССОР. Правосудием?
АВГУСТ. Но ведь вы были с ним друзьями. Почему же не пострадал ты?
ХУДОЖНИК. Я был официальным художником.
АВГУСТ. А другие друзья? Ведь процесс начался не сразу. Всё произошло не в один день. Почему никто не помог ему?
ХУДОЖНИК. Как только арестовали Гения, никто не переступал порога вашей квартиры. Тогда было обычным — ждать. Ждать, что же дальше? Кто будет следующим… Ты улетел из Москвы вместе с моим другом в тот же день, когда судили твоего отца, последним вечерним рейсом. Из аэропорта я вернулся к вам. Под вашими окнами играли марш. До трёх часов ночи я пробыл возле постели твоей матери. Я дал ей снотворное, она заснула. И я пешком отправился домой. Рано утром я звонил твоей матери несколько раз. Но трубку никто не снимал…
ПРОФЕССОР. Сначала ее отвезли в московскую психиатрическую клинику имени Осипова. Но через несколько дней группу больных из этой клиники отправили в Сибирь. Там предполагалось делать на них опыты…
ХУДОЖНИК. Мы были большими друзьями с Гением. Меня восхищало его мужество и независимость…
ПРОФЕССОР. Потом вам его мужество надоело?
ХУДОЖНИК. Я несколько раз спасал твоего отца, пользуясь своими связями.
АВГУСТ. Он и раньше был на подозрении?
ХУДОЖНИК. Да…
АВГУСТ. А на суде?..
ХУДОЖНИК. На суде я сказал, что твой отец — Гений и необходимо сохранить ему жизнь…
ПРОФЕССОР. Вы врете, господин Художник!
ХУДОЖНИК. Соблаговолите выражаться корректнее, господин мститель. Или я выставлю вас за дверь!
ПРОФЕССОР. Коммунисты учинили расправу над Гением по политическим соображениям. Вы, понимаете, Август, эти неграмотные ублюдки всё извратили. Не было такого искусства, такой науки, которую бы они не изуродовали. А на полотнах вашего отца они увидели свое проклятье…
АВГУСТ. Почему ты так нестерпимо хочешь оправдаться?..
ХУДОЖНИК. Меня не надо успокаивать, Август… Сегодня мы говорим о поступках людей с позиции общечеловеческой морали. Но страна жила по законам страха. Каждый ложился и просыпался с мыслью, что он преступник… И как бы я не защищал твоего отца, я бы ничего не добился…
АВГУСТ. Куда делись все его картины?
ХУДОЖНИК. Все его картины забрали в КГБ. Их дальнейшую судьбу я не знаю…
АВГУСТ. И ни одной не сохранилось?
ХУДОЖНИК. Наверное, сохранились у кого-нибудь в личных собраниях, кому он дарил. Но у меня их нет. И не было… Его живопись была для меня сфинксом. Ни в одном европейском музее я не встречал ничего похожего. У твоего отца не было ни предшественников, ни последователей. А на его холстах — ни утверждения, ни отрицания. Одна трагическая растерянность за всё живое на свете. Он владел дьявольской кистью и писал дьявольскими красками. После его картин мне становилось жутко от нечеловеческого напряжения. Его упрямство всех восторгало, но и всех раздражало. В искусстве он не признавал компромиссов. А между тем, твоя мать была одна из самых красивых женщин в России… Она нуждалась в роскоши, но ходила в стоптанных туфельках и рваной кофточке…
АВГУСТ. Почему «была»?.. Она есть…
ХУДОЖНИК. Да. Есть… Август, меня трижды вызывали на Лубянку, и я трижды отказывался подтвердить донос… Нам устраивали очные ставки, и я всячески давал понять твоему отцу, что ничего не сказал и ничего не скажу…
АВГУСТ. А мать вызывали на очные ставки?
ХУДОЖНИК. Да…
АВГУСТ. И что?..
ХУДОЖНИК. Мона молчала.
ПЕВИ. Почему вы её не вылечили?.. Почему?..
ВИКТОР. О чём ты говоришь, сестрёнка. Мы не вытянем эту тему, господа. Примитив пересажал в психушки сотни тысяч людей. Объясните им, маэстро, этим жителям Эльдорадо, что для искусства тема одной человеческой судьбы погибла. И что Ад отличается от Рая своим пышным однообразием…
АВГУСТ. А я был на суде?
ХУДОЖНИК. Ты у нас в детской играл с Виктором.
АВГУСТ. Ты его видел после пыток?
ХУДОЖНИК. На одной из очных ставок… Твой отец смеялся…
АВГУСТ. Над кем же он смеялся?
ХУДОЖНИК. Над ними…
АВГУСТ. Скрывал свою боль…
ХУДОЖНИК. Он не боялся пыток.
Август смеется.
АВГУСТ (резко оборвал свой смех). Не чувствовать боли — какое несчастье для художника… А ты не ошибаешься?..
ХУДОЖНИК. Меня не пытали…
АВГУСТ. Но его пытали.
ХУДОЖНИК. Твой отец сам себе выбрал смерть. Если бы он всё отрицал, он мог бы сохранить свою жизнь… Но он ничего не отрицал…
АВГУСТ. Но почему же он не отрицал? Ведь он знал, какой масти его противники. И разве для него было важно, что они о нём подумают?
ХУДОЖНИК. Я тебе говорил, он ни в чем не умел идти на компромиссы. И для него всегда было важнее, что он сам о себе подумает. Это он называл чувством превосходства человека над скотиной… Он относился к коммунистам брезгливо…
АВГУСТ. Его долго допрашивали?
ХУДОЖНИК. Кажется, весь апрель.
АВГУСТ. Весна — отличное время для пыток.
ХУДОЖНИК. Ему надоели их вопросы. Одни и те же. Он от них отупел. Но предать смысл своей жизни, предать самого себя, он не мог. И поэтому ничего не отрицал…
АВГУСТ. Не отрицал или признался?..
ХУДОЖНИК. Если это называется признанием, то твой отец признался из презрения к палачам… И всё-таки я не поверил…
АВГУСТ. Кому?
ХУДОЖНИК. Шантаж, обычная провокация… Они легко подтасовывали карты… Тогда ввели твоего отца…
АВГУСТ. После пыток?..
ХУДОЖНИК. Послушай, Август, я не присутствовал на пытках и режима Лубянки не знаю. Может быть — после, а, может быть — до…
АВГУСТ. Досадить своей смертью — последний протест, последняя возможность мыслящего человека положить свою свободную голову на плаху… Горькая ситуация, но она всегда, во все времена остается за нами…
ВИКТОР. Брось, Август. Это красивый жест. И никто, кроме палачей, на него не обращает внимания. А палач — тщеславен… Уважаю достойных противников — эту фразу произносят все палачи, чтобы, избави Бог, не подумали, что они отправляют на эшафот безобидное существо…
ХУДОЖНИК. Твой отец не хотел им уступать ни в чем, ни на йоту… Он и на допросе над ними смеялся…
Звонит телефон.
ВИКТОР. Але!.. Господин Профессор, вас просят к телефону.
ПРОФЕССОР. Але!.. Хорошо… Спасибо. (Вешает трубку.) Простите, господа… Август, мы будем в Москве ещё три дня… Вы можете прийти в гостиницу в любой час. «Националь», двадцать первый номер. Вот моя визитная карточка… Я не настаиваю, но через три дня мы уезжаем в Америку. Я хочу предпринять последнюю попытку спасти вашу мать. Операция сложная, не исключен летальный исход. И вы больше её никогда не увидите… Это было главной причиной нашего приезда в Москву… Если бы у меня была хоть незначительная надежда на её выздоровление, я бы переждал ещё и предпочел бы, чтобы вы встретились с ней при других обстоятельствах… А сейчас мне пора. (Выходит из-за стола.)
АВГУСТ. Всего доброго.
ХУДОЖНИК. Вы так долго добивались встречи и вдруг…
ПРОФЕССОР (смотрит на часы). Мне только что позвонила медсестра. Проснулась Мона. В шесть часов я должен сделать ей укол.
ХУДОЖНИК. Вы успеете. Сейчас только пять. До шести ещё целый час.
ВИКТОР. Не огорчайте нас, господин Профессор.
ПРОФЕССОР. Я бы с удовольствием досмотрел эту комедию…
ВИКТОР. Вы очень любезны… Но вы и есть комедиограф.
ПРОФЕССОР. Нет, в этом доме я неудачный персонаж, дорогой Виктор.
ВИКТОР. Ну, не огорчайтесь. Мы вам сочиним реплику под занавес. В нашем доме даже шаги за сценой что-нибудь да значат.
ПРОФЕССОР. Прощайте, господа. (Прошел, взял плащ; Августу, уходя.) Я надеюсь…
ПЕВИ. О, как я вас презираю!
АВГУСТ. Я сегодня буду у вас. Я вам позвоню. Я бы пошел с вами. Но я хочу дослушать до конца, как это всё было.
ХУДОЖНИК. Извините, что я вас не провожаю, господин Профессор, но вы пришли без приглашения.
ВИКТОР. До свидания, господин Профессор. Мне было приятно познакомиться с вами,
ПРОФЕССОР. Прощайте, господа! (Уходит.)
