НЕНАШИНСКАЯ. Звонят!
КСЮША. Слышим! Деня, когда отец в спальню пойдет, ты его тихонько выкинешь в подъезд!
ДЕНИС. Отца?
СОКОЛОВА. Отец вас кормит!
КСЮША(из коридора). Это не отец!
СОКОЛОВА. А кто же вас кормит, сволочи, кто?!!
КСЮША. Не отец, а Буба!
СОКОЛОВА. Да-а! накормит она вас! она в последний раз Деню накормила щавелевым супом, что его рвало!
КСЮША (кричит). Это Буба в дверь ломится!
СОКОЛОВА. Ухх! Все равно кота отнесите: лучше раньше, чем позже.
В комнату, где лежит Анастасия Кирилловна, входит Нина Борисовна. Ксюша идет впереди нее. Мы слышим финал истории, которую бабушка рассказывает спине свой внучки.
ГОЛОВАЙКО. …он мне говорит: «Жалуйтс камю хатите!». А я ему говорю: «Вот тебе и пожалуюсь!» — и этой капустой в него бросила. (Всем сразу.) А я вот шла и зашла.
НЕНАШИНСКАЯ. Здравствуйте…
ГОЛОВАЙКО. А вы все сидите?
СОКОЛОВА (входит).. Здравствуйте. А она все сидит.
ГОЛОВАЙКО. А я вот пока шла, придумала — вы возьмите плотную веревку и на пятку ее вот так, как петлю. И тяните вверх-вниз, вверх-вниз, разрабатывайте ногу, разрабатывайте. (Протягивает руку.) Дайте какую-нибудь веревку!
КСЮША. Деня — дай.
ДЕНЯ. А ты что?
КСЮША. Я — должна резать овощи.
СОКОЛОВА. Деня, не ерепенься. Отрежь от бобины кусок и принеси.
ГОЛОВАЙКО. А в туалет вы как ходите?
НЕНАШИНСКАЯ. Хожу.
ГОЛОВАЙКО. А как вы ходите?
НЕНАШИНСКАЯ. Навесу.
ГОЛОВАЙКО. Это как это?
СОКОЛОВА. Она ведь сама встать не может, она может только долбать: подними ее, да подними. А мы все не сторукие…
ДЕНИС (входя). …как Шивы.
СОКОЛОВА. Не хами. А мы не сторукие и не стоногие, чтобы как посрет — так идите. (Протягивает веревку Головайко.)
ГОЛОВАЙКО (протягивает веревку). Вот — берите.
НЕНАШИНСКАЯ. Спасибо… (Обматывает веревку вокруг шеи.)
СОКОЛОВА. Вы только посмотрите, что эта скотина делает! (Бросается к ней.) Ты, мама, меня совсем удосужить хочешь! совсем в гроб закопать! в землю забить! (Разматывает и отнимает веревку.) Вот тебе вешаться! вешаться! (Хлещет веревкой.)
НЕНАШИНСКАЯ. Ай! ай! ай!
ГОЛОВАЙКО. Алена! Алена!
ДЕТИ. Мама! мама!
СОКОЛОВА. Когда же вы все сдохните?! Когда?!
ГОЛОВАЙКО. Алена!..
СОКОЛОВА. Что «Алена»? Алена — голова зелена! Что вы к другим своим снохам не шастаете? Что вы к своему Степаньке не ходите? Потому что он со своей крашенной вас с лестницы спустил! А сынок его, Кешечка, которого вы тетешкали — где он теперь? Он с кореянкой тупорылой ребеночка слепил, а теперь хочет в Канаду уехать к сестре. А вы все «сиротинка Кешечка! сиротинка!». Да какой он сиротинка? Жопу себе на канадских харчах еще отъест! А что вы к нам ходите? Я вас сколько раз, когда молодые были, просила с детьми посидеть! А вы что? А вы: у тебя есть мать! А зонтик мой, прибалтийский, вы на пляж утащили и он весь выгорел. А он в шкафу стоял. Зачем было в шкаф! А Коленьку вы тогда квасом на жаре зачем напоили и к нам приперлись, а этот выродок мне новую обивку на диване обрыгал. А Стёпачка, сынок ваш, Денису на день рождения старые детские колготки подарил! А перед новым годом, перед миллениумом, зачем вы с Андреем из-за Ельцина поцапались? Ушел хер в отставку — ну и ушел. А Андрей в полночь зеленый сидел. Миллениум раз в две тысячи лет бывает, а вы его обгадили. Я две тысячи не проживу — вы проживете, старые суки. Вы прожив… вы… (Опускается на стул.)
Пауза. Ксюша, зыркнув на Нину Борисовну, подбегает к столику с бабушкиными лекарствами и достает сразу несколько пузырьков. Все происходит молча. Через минуту Головайко нарушает молчание.
ГОЛОВАЙКО. Извини, Алена… я зашла сказать, чтобы в субботу ко мне на день рождения…
СОКОЛОВА. Не приду. Нет.
ГОЛОВАЙКО. Я хотела в последний раз всех собрать, чтобы все сказать… все… и всем…
СОКОЛОВА (пьет капли). Уже… сказали… уже… наговорились…
Денис срывается с места, подбегает к бабушке сзади и бьет ее кулаком в спину.
ДЕНИС. Сдохни, сука!
ГОЛОВАЙКО. Ай! (Оборачивается, отталкивает внука.) Ты что — ошалел?
ДЕНИС. Ты меня не толкай, я — не холоп! (Бьет на таран бабушку головой в живот.) Лопни!
СОКОЛОВА. Денис! Денис!!
КСЮША. Деняяя! Деняяя!!
Мать и сестра оттаскивают взбесившегося Дениса от бабушки. Ненашинская бессмысленно сучит ногами и руками по воздуху.
Головайко, согнувшись от удара и держась за живот, молча уходит.
ДЕНИС. Я ей врезал. Я всем врежу.
СОКОЛОВА. Тих-тих… тих… (Поит сына валерьяновыми каплями.) ну-ка… не проглоти только бутылек…
КСЮША. Проглотишь — тебя будут разрезать, чтобы вынуть.
СОКОЛОВА. Будут ниточками тебя зашивать… как мамин желчный… а потом нитки гниют в пузе, а гной выходит в полости…
Денис затихает.
Кухня. Через некоторое время те же и Анастасия Кирилловна.
НЕНАШИНСКАЯ. Ксюшечка, подстриги мне ноготочки, пожалуйста.
КСЮША. Мне надо идти — Денис подстрижет!
ДЕНИС. Куда это тебе нужно?
КСЮША. Слушать погоду, а потом вызывать врача.
ДЕНИС. Хочешь, я за тебя послушаю и вызову?
КСЮША. Ты все перепутаешь: вызовешь погоды и послушаешь врача, потому что ты — ненормальный. (Исчезает.)
СОКОЛОВА (Денису). Давай не ленись! Бабушка для вас тоже делала.
ДЕНИС. Когда?
СОКОЛОВА. Когда вы маленькими были.
ДЕНИС. Почему всегда для меня делали, когда я был маленьким и когда я ничего не помню?
СОКОЛОВА. Потому что ты тогда еще не был подлым. А сейчас для тебя ничего делать не хочется.
НЕНАШИНСКАЯ(протягивает руки). Подстриги, Деня.
ДЕНИС. Сейчас… (Берет кусачки.) Давай…
Денис стрижет бабушке ногти.
НЕНАШИНСКАЯ. Сил у меня совсем нету… износилась я… для вас…
СОКОЛОВА (вскрикивает). Для кого ты износилась? Для меня износилась? Когда мы с Андреем поженились, как ты меня вытуривала? Помнишь? Сначала его мать меня вышвырнула, потом — ты.
НЕНАШИНСКАЯ. Я… не…
СОКОЛОВА. Ты говорила, что примак здесь не нужен! А теперь ты у него дома сидишь! Ты ради Дениса никогда и ничего не сделала! Только с Ксюшей еще возилась, а с ним — никогда.
ДЕНИС (оторопев). Нет… ты просто не помнишь, наверное… ты маленькая была…
СОКОЛОВА. Как ты меня выпроваживала, помнишь? Я с Ксюшкой гулять пошла, а ты к отцу с рюмочкой — знала, что он после рюмочки добреет. Говоришь, мол так и так, давай их вытурим отсюда, пусть на квартиру уезжают.
НЕНАШИНСКАЯ. Неправда… ты не могла знать… ты гуляла.
СОКОЛОВА. А я тогда вернулась за смесью для Ксюши и все услышала. У меня ведь тогда мастит был — грудь разрезана! Кормить не могла, из бутылочки всё!
НЕНАШИНСКАЯ. Такого не было! не было!
СОКОЛОВА. А как вы с отцом дрались! Такого тоже не было? А как я вас ребенком разнимала? Этого тоже не было? Он меня об стенку как шарахнул, что у меня кровь из головы брызнула. Я ее потом сама с косяка отмывала тряпкой! Куском отцовой фланелевой… а она ведь не впитывает…
ДЕНИС. Мама! мама! Это тебя дед Сережа так бил?
СОКОЛОВА (садится). Да… да… дедушка твой…
ДЕНИС. Но его ведь Бог наказал: он написался и с моста упал. Он ведь утонул? Так ему и надо! Так и надо!
СОКОЛОВА. Что?! Откуда ты знаешь?!
ДЕНИС. Бабушка когда-то рассказала…
СОКОЛОВА (матери). Зачем ты ребенку это говорила? Он же больной — будет кричать по ночам!
ДЕНИС. Не буду, мама! Не буду! Бабушка это так весело рассказывала: как дедушка распух и всплыл, как вы его в морге опознавали. И там еще ходил врач в халате на голое тело. Он все пел какую-то песню…
СОКОЛОВА. Замолчи!.. замолчи… (Плачет.) Я когда только родилась, у них даже кроватки для меня не было. Они положили меня в чемодан. Но потом туда окотилась кошка и меня перенесли в шкаф.
ДЕНИС. Я тоже живу за шкафом. Не плачь.
СОКОЛОВА. А я лежала на полке в самом шкафу. И его все время держали открытым, чтобы я не задохнулась. (Молчит.) У меня грудь искромсана, ребенок на руках, а она меня с мужем на все четыре стороны выставляла… Теперь вот: с унитаза сама встать не может.
ДЕНИС. А царица Екатерина умерла на унитазе, а Мартину Лютеру явилось откровение и все девяносто пять тезисов…
СОКОЛОВА (вытирает слезы). У бабушки твоей два тезиса: Алена принеси, Алена унеси…
ДЕНИС (гладит мать по голове). Хочешь, я Шызика от соседки принесу? Она его все равно не кормит. Он к нам ходить любит.
