Ознакомительная версия.
1-й ПОЭТ
2-й ПОЭТ
ПЛУТОН
Откуда вы, из времени какого?
1-й ПОЭТ
(смеясь).
Не знал я, в звездах проносясь.
Не знал я, стоя на горе.
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе.
2-й ПОЭТ
(смеясь).
Кто тропку к двери проторил
В саду, засыпанном крупой,
Пока я с Байроном кутил,
Пока я пил с Эдгаром По?
ЛЕВА
Да это наши поэты! К столу, к столу, ребятишки!
Поэты подходят к столу, поднимают бокалы.
ПУШКИН
Поднимем бокалы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Окруженный ликующими, танцующими Лягушками на сцену вступает Дионис.
Конец
Цапля
Комедия с антрактами и рифмованной прозой
1979, январь—апрель
Посвящается друзьям, участникам альманаха «Метрополь»
Средь мирозданья, как инсект, полз «жигулек» в шоссейном гаме. В нем ехал молодой субъект, международник Моногамов, сорокалетний мотылек, юнец с большим партийным стажем. В свой край родной на месяцок он завернул. Обескуражен он был избытком простоты и недостатками асфальта и тем, что городок Хвосты так не похож на остров Мальта.
Он ехал из Москвы в Литву, смиряя резвость «жигуленка», вздыхал на пыльную листву и вспоминал жену с ребенком.
С воспоминаньями в разлад рычала Минская дорога, бесшумный чиркал звездопад, и в унисон росла тревога.
Иван Владленыч был непрост, хотя в анкете безупречен. Скромнейший ум и средний рост, благопристойность тихой речи вне подозрений, ясен он, но вот беда, судите сами, он был с рожденья наделен необычайными глазами незаурядной синевы и нестандартного размера.
На глыбах сталинской Москвы в семье большого офицера росло глазастое дитя. Питомец будущий ВИЯКа среди чугунного литья вдруг видел влажной сути знаки и задавал себе вопрос: случайна ль жизнь средь химий диких?
Меж тем он полностью возрос, освоил множество языков, женился, родину любя, служа стране, ребенка сделал, возрос, как стебель от стебля, и вскоре отбыл за пределы одной шестой туда, туда, к пяти другим шестым, туманным, где есть другие города, но нет Москвы и Магадана.
Как водится, родных берез он не забыл в фальшивом блеске и все, что следует, пронес на службе у мадам ЮНЕСКО.
Однако вес родных погон с годами забывают плечи. Сегодня джунгли видит он, а завтра созерцает глетчер. У Сакса с Пятой авеню он покупает чемоданы, у Чао Дзы берет меню, у Сен-Лорана кардиганы… Года проходят, Ы и ЩА все реже посещают разум, у нашего товарища слабеет классовый созназм. И вот теперь на «жигулях» корячась по ночной Сморгони, он удивляется впотьмах отличием от калифорний.
Как много выиграл «Фиат», переменив свое названье! Вот в самом деле – что за фарт! Ведь множественное окончанье у «Жигулей» куда сильней пистонов пожилого фата, и общность наших «Жигулей» бьет себялюбие «Фиата».
Какой же русский, спросим мы, не любит жигулей с похмелья? Какие жигули из тьмы в разгаре классовых веселий, от Пугачева, от Емели, какие жигули летели над нашей тихой стороной!
Вздохнешь невольно над строкой…
Всем жиголо, блядям Европы, не по зубам простая суть – у нас своя большая опыт, нам жигули проложат путь в эпоху новых скоростей, но не хватает запчастей.
Меж тем, в пансионате «Швейник» на берегу остзейских вод его не ждут ни кот, ни веник, жена, и та его не ждет.
Мятежный край чухны и жмуди отнюдь-отнюдь его не ждет, не ждут ответственные люди, да и простой народ не ждет.
Быть может, будет бал в курзале, когда к толпе, вошедшей в раж, с картины Репина «Не ждали» сойдет заезжий персонаж.
Среди лесов, его не ждущих, не ждет его ни волк, ни крот; не ждет ни пьющий, ни жующий; быть может, только Цапля ждет… Ведь сотни лет ждала здесь принца болотная сия жар-птица.
ИВАН МОНОГАМОВ, международник,
слегка уже описанный выше сорокалетний юнец. Несет в своем облике и поведении признаки долгого пребывания за границей и некоторые особенности личной психоструктуры. Огромные, размером с солнечные очки, ярко-синие глаза. Личность, словом, несколько странная, выказывающая временами полную принадлежность к своему сословию, временами ужасный с ним разлад.
СТЕПАНИДА, его жена,
является крупным женским общественником, хотя и не показана в этой своей деятельности по причине пребывания на курорте.
В первом акте это вневозрастная худощавая с твердым легким шагом кобыленка. Некоторые признаки задорца по принципу «не-спи-вставай-кудрявая». В дальнейшем распухает прямо на глазах у зрителей: груди, ягодицы и живот превращаются в объемистые шары, и вместе с этим в облике обнаруживаются черты мрачного величия.
БОБ, их сын, прыгун в высоту,
подобно всем его товарищам по профессии, дитя очень нервное и сосредоточенное на одной идее – прыгнуть выше. Замкнут, общается с окружающими только по делу, постоянно пружинит ноги, что-то подсчитывает, «ловит темп», иногда делает махи то левой, то правой.
В пансионате «Швейник» проводит короткий перерыв между ответственными стартами.
ФИЛИП ГРИГОРЬЕВИЧ КАМПАНЕЕЦ, директор пансионата «Швейник».
Полнокровный жизнерадостный мужчина за шестьдесят, сторонник реалистического подхода к действительности. За плечами, фигурально говоря, «Орел и Каховка», но это не означает, что сейчас якоря уже брошены в тихой пристани. Постоянно на телефоне. Постоянная связь с важными промышленными центрами страны. Можно было бы дать Ф.Г.К. звание «короля бытовой химии», если бы это не звучало слишком иронически. В осанке персонажа и впрямь есть что-то королевское, только иногда глазки начинают блудливо бегать, да рот изредка открывается, и видно, как внутри полости язык производит мощную очистительную работу.
ЛАЙМА, РОЗА, КЛАВДИЯ, дочери Кампанейца от разных браков.
Всем трем по тридцать лет с разницей в несколько дней. Пристроены папашей на различные должности в пансионате (Лайма – кастелянша, Роза – культработник, Клавдия – диетсестра, плюс каждой еще полставки по пищеблоку), но главное для сестер – поиски оправдания своего существования.
Огромная неудовлетворенность, тяга к чему-то светлому, чистому сближает их, может быть, больше, чем сомнительное родство.
Лайма, крупная блондинка, склонная к рассудительности, пытается внести нечто рациональное в нравственные поиски.
Роза, напротив, стройная брюнеточка с вечной сигаретой в углу рта, агрессивно мечтательна, вызывающе аристократична духом.
Клавдия, несколько опустившееся растрепанное существо неопределенной масти с дерзкими манерами, что называется «сама непосредственность».
Общее для сестер – состояние сильной недодоенности.
ЛЕША-СТОРОЖ, подозрительная фигура лет под сорок.
Все в нем вызывает недоверие: фирменные джинсы на подтяжках, длинные волосы, борода, монокль. Еще более подозрительны простонародная речь и русофильские мотивы. Самое сомнительное – сушка грибов, чем он занимается постоянно, увлеченно и деловито.
ЛЕША-ШВЕЙНИК, кристально чистый трудящийся с путевкой.
Единственный отдыхающий на законных основаниях. Улыбчивый, очень удовлетворенный своими правами и обязанностями. Подчеркнуто отстранен от нервного сюжета. В общем, еще более подозрителен.
ЦИНТИЯ и КЛАРЕНС ГАННЕРГЕЙТЫ, старики-хуторяне,
быть может, последние представители обанкротившейся в Прибалтике системы изолированных хозяйств.
Являются из леса и в первые минуты после появления кажутся ожившими лесными кочерыгами, замшелыми и нелепыми. Потом, правда, в них появляется огонек. В воздухе начинает попахивать серой.
ЦАПЛЯ,
представитель вымирающего вида пернатых, швея комбината «Красная Рута».
Действие развивается, происходит и замирает в наши дни вблизи от нашей западной границы в одном из наших профсоюзных пансионатов, предназначенных для отдыха наших трудящихся.
Пансионат называется «Швейник». Это двухэтажный дом с мансардами, чудо комфорта среди местного захолустья. Он стоит на изумрудно-зеленой равнине, отлого уходящей к гребешкам дюн и встающему за ними открытому морю. По краям равнины поодиночке и композиционными группами расположены огромные европейские деревья, каштаны. Купы их создают настроение заброшенной усадьбы, былого великолепия, хотя никакой усадьбы здесь не было, как не было и великолепия, а была здесь в течение всей истории, во все века иностранного владычества и в короткие годы независимости одна лишь глухомань, ныне, благодаря недалеким индустриям, только усугубившаяся.
Ознакомительная версия.