Светлана Александровна Кузнецова
Избранная лирика
Стихи молодой поэтессы Светланы Кузнецовой вызывают душевное волнение, и невольно начинаешь повторять запавшие в память строки. В чем же секрет обаяния лирических раздумий их автора? В той доверительности, с какою она делится своей признательностью к родной сибирской природе, к людям, радостями и горестями молодой любви? В неутоленной ли нежности ко всему живому, какая разлита в этих строках? В певучести ли русской речи, так ласкающей слух? В акварельной ли прозрачности самих образов, как будто сотканных из любви и света, доносящих аромат, краски, звуки жизни, образов, почти осязаемых и в то же время растворяющихся в общем настроении? Вероятно, и в том, и в другом, и в третьем. Чувства автора и способность к выражению этих чувств сочетанием слов образуют единое целое, являются нам в живой форме:
В сердце синий край растим
С самого рожденья.
Из чего река Витим?
Из синих отражений?
Из чего река Витим?
Может, из раздумий?
Хочешь, завтра улетим,
Сто костров раздуем.
Хочешь, просто погрустим,
Никуда не деться…
Из чего река Витим?
Может быть, из детства?
Стихотворение это мало что сказало уму, но многое сказало чувству — и о человеке, которым оно написано, и поманило нас самих в дальние края.
Светлана Кузнецова — коренная сибирячка. Ее детство прошло на берегах Витима в Бодайбо — центре Ленского золотопромышленного района. В ее стихах картины родного края — «елей колючих нежность, кедров тяжелых щедрость», свет золотоносных рек, могучий Енисей, что «несет суда, как грузчик, на спине своей широкой», — предстают перед нами в их первозданной приманчивой красоте. Любимая ею Сибирь — это Сибирь сегодняшнего дня, край молодых и сильных, где в свете таежных костров рядом с исконными северянками, у которых глаза, «как две льдинки, удлиненные к вискам», «девчонки из Орла тонкорукие», «длиннобровые красавцы, парни с Каспия», Увлеченные широтой и новизной необъятных просторов, они «раскрывают до дна земли рудные», завоевывая и общее трудное счастье.
Мне кажется, что прелесть стихов Светланы Кузнецовой создается тем, что поэтический образ в них конкретен, возникает из явлений живого реального мира,
Жаждой жизни, большими путями, радостью расстояний и возвышающих душу тревог, не утраченной близостью счастья веет от стихов Светланы Кузнецовой. И потому после прочтения их тепло чувствуется, хорошо верится.
Александр Макаров
Какие каши не заваривали
В краю отчаянных отцов!
«Закон — тайга, — тогда говаривали. —
Закон — тайга, и нет концов».
Какая даль, какое лихо —
Теперь и следа не найти!
Оранжевою облепихой
Позарастали те пути.
А я топчу другие травы,
Другие промыслы торю,
Но нынче с самым полным правом
«Закон — тайга» я повторю.
Закон — тайга! Она крутая,
Она охоча до добра.
Закон — тайга! Она густая,
Гостеприимна и щедра.
Она не зря людей сдружила.
Она награда за труды,
Свет рек и золотая жила,
Куски тяжелые руды.
Она мой мир, а не икона,
Моя надежная судьба.
Ее великие законы
Беру законом для себя.
Смеюсь и падаю на белые,
На очень белые снега.
Всему, что делаю и сделаю,
Я говорю: «Закон — тайга!»
Если боль, в Сибирь ухожу…
Если боль, в Сибирь ухожу,
На ее берегах тужу,
На безлюдьях ее огромных,
На загруженных аэродромах,
На дорогах ее неустроенных,
В городах ее недостроенных.
Обнимаю ее, зеленую,
Неизбывную, окрыленную,
И горячею головой
Прижимаюсь к ней, снеговой.
Пусть вся боль от меня уйдет,
Пусть тебя моя боль найдет!
Это боль моя речью сладкою
И тебя в тайгу завела,
Это боль моя новой складкою
У тебя на лбу залегла.
Ты со мной через боль пройди.
Ты пойми меня, ты прости.
Я лишь недавно приняла
Наследство, дедами завещанное.
Я лишь недавно поняла,
Как вы сложны, простые вещи.
Мне стала радость по плечу,
Которой проще не найдется;
Теперь я дорого плачу
За все, что мне легко дается.
Плачу за устье, за исток.
Плачу за мутное, за чистое.
За каждый сорванный листок
Сажаю деревце ветвистое.
За каждую чужую боль
Плачу трехкратною своею.
Я долю выбрала из доль
И, что таить, довольна ею.
Веду с ветрами разговор,
В студеных реках руки мою
И жгу костры средь Синих гор,
Мной завоеванных.
Самою.
Холодный ветер краски леса стер…
Холодный ветер краски леса стер,
И долго мелкий дождь шумел потом.
Давай зажжем на берегу костер,
На северном, на тихом, на пустом.
Хочу с тобою думать у костра
Все ту же думу ясную одну,
Что осенью особенно остра
Тоска людей по яркому огню.
Хочу, чтоб в обесцвеченный простор
Летели тучи острых желтых стрел.
Давай зажжем на берегу костер.
Давай зажжем костер, чтоб он горел!
Сны водою из ручья запивали…
Сны водою из ручья запивали.
Вместе песни про тайгу запевали.
Про хорошую страну, необжитую,
Всю холодными ветрами прошитую,
Всю прогретую горячими ветрами,
Полоненную лесными цветами.
Длиннобровые красавцы, парни с Каспия,
О своем в той песне сказ вели.
Пели девушки о чем, о разлуке ли?
Ах, девчонки из Орла тонкорукие!
Раскрывались вам до дна земли рудные,
И ложилось на ладонь счастье трудное.
Плыли белые снега в глазах черных,
Широтой и новизной увлеченных.
И плыла, плыла Сибирь в глазах синих…
Сколько, сколько молодых, сколько сильных!
Сердцу навеки близки
Солнца литые блики.
Елей колючих нежность,
Кедров тяжелых щедрость.
Сердцу покой не важен,
Сердце никто не свяжет.
На сердце вспышки радуг,
Горе мое и радость.
Много в нем накопилось.
Хочешь, чтоб поделилась?
Енисей — река рабочая.
Посмотри-ка вниз с откоса,
Как несет он озабоченно
Баржи, груженные тесом.
Разорвав туманы грудью,
Засучив рукав по локоть,
Он несет суда, как грузчик,
На спине своей широкой.
День его трудом наполнен,
Дел стремительным размахом,
Ходят мускулами волны
Под холщовою рубахой.
Спящий город сутулится,
Видит странные сны.
Перечеркнуты улицы
Зорким взглядом луны.
Подытожена с вечера
Дня обычного жизнь.
Бредя сказками вечными,
Гасят свет этажи.
Даль, туманами смятая,
Скроет рек берега,
И на город косматая
Наступает тайга.
В ярой радости щедры,
Словно счастье само,
Исступленные кедры
Гладят щеки домов.
После долгой разлуки,
Стосковавшись всерьез,
К окнам тянутся руки
Легких, светлых берез.
И под хвойными ливнями,
В непонятном хмелю,
Я губами счастливыми
Свежесть сосен ловлю.
Вот и кончилась моя тягота,
По плечу затеи любые.
Голубика, лесная ягода,
Раскрывает глаза голубые.
Будут тучи, и будет вёдро.
Будут вспышки зарниц во мгле.
Будут ягоды спелой ведра
Руки женщин тянуть к земле.
К той земле, над которой встали
Золотые цветы, жарки,
По которой любые дали
Так знакомы мне и легки.
Брови тоньше хвоинок сосновых…
«Брови тоньше хвоинок сосновых
И темней соболиных мехов».
Сердце тянется снова и снова
К неоконченным строкам стихов.
Позабыть бы давно их, и точка.
Разве мало на свете других?
Что мне в этих доверчивых строчках,
Привезенных из дальней тайги?
Издалека, из синей тревоги,
Из забытого детского сна,
Где в распадках медвежьи берлоги,
Где хозяйка всему — тишина.
Где доныне живет на заимке
Та, что парня любого смелей,
Та, чьи брови тонки, как хвоинки,
Та, чьи брови темней соболей.
Как хороши глаза у северянок…
