«Бесспорен только спорт…»
Бесспорен только спорт.
Все остальное спорно.
И смотрим мы в упор,
Печально и покорно,
На скользкий, блесткий лед
И на лыжню по насту,
На цирковой полет
Стремительных гимнастов.
От музыки и книг
Уходим мы туда,
Где решены, как миг,
У финиша года.
Где ясность с давних пор,
Где пот весом, как зерна.
Когда бесспорен спорт,—
Все остальное спорно.
Долинная страна,
Мой долгий дом,
Опять сквозь сон меня к себе покличет.
Для азиатки Азия как долг,
Долг крови,
Долг земле
И долг обличью.
Не считано,
Не взвешено,
Не меряно,
А просто так вот, взято и доверено,
Но, может, нет сегодня тяжче бремени,
Чем пониманье Азии во времени.
«Чтоб было все в конце как у людей…»
Чтоб было все в конце как у людей,
Не ставят в старости на темных лошадей.
Не ставят, не играют в дураков,
Рук не сжимают у седых висков.
Мои родители всю жизнь удачу славили.
Мои родители всегда на темных ставили.
Село — на город, город — на село.
Моим родителям ни разу не везло.
Мне выпало похмелье в том пиру,
Обязанность доигрывать игру,
Обязанность проигрываться всласть
И не смотреть на то, какая масть.
«Не объясняй, как мир мой мал…»
Не объясняй, как мир мой мал
И что ты хочешь дать мне.
Захлебываюсь по Урал
Такою благодатью.
И за приют не благодарствуй.
Страда моя долга.
Я под охраной государства
Не больше, чем тайга.
«Так на чем же стоит земля…»
Так на чем же стоит земля,
На слонах, на китах ли,
Суетливость свою хваля,
Дождевые глотая капли?
Кто главнее в этом году?
Ах, смешная задача детства!
Снова в каждом детском саду
Повторяется наше действо.
Не решен вопрос до сих пор,
Хоть и жизнь уже под уклон.
Продолжается тот же спор —
Кто сильнее: кит или слон?
«Что это — ни сон и ни явь…»
Что это — ни сон и ни явь…
Уходит из жизни забота.
Мечта — венценосный журавль
Свое покидает болото.
Родное болото свое,
Со всеми его камышами…
Зачем зачиналось житье?
Зачем колыбель колыхали?
Качать колыбель над водой
Неумное, в общем, занятье…
И хочется быть молодой,
И молодость словно заклятье.
Куда меня сердце вело,
Сама я теперь забываю…
Ах, как на рассвете светло,
Когда журавлей зазываю!
«Ах, какое было время!..»
Ах, какое было время!
Можно было — ногу в стремя.
Можно — черный флаг на рее.
Ах, какое было время!
Надевали люди латы.
Добывали люди злато.
Те, кто не были богаты,
Шли немедленно в пираты.
«Своротила на этом веку…»
Своротила на этом веку
Я великие горы песку.
А когда бы вокруг не песок,
Был бы путь мой и прям и высок.
Не из глины и я — из ребра,
Оттого-то не в меру добра,
А была бы, наверное, в силе,
Коль на глине б меня замесили.
Все вот так и живу налегке,
Только матерью величанна.
Строю дом на песке,
Ибо наша округа песчанна…
Два горошка на ложку.
Две слезы на ладошку.
По слезинке на брата.
Чем богата — тем рада.
Неспроста спозаранок
Две слезы мои канут.
Две обиды остынут.
Две тоски моей минут.
Две печали пройдут.
Две весны пропадут.
Пропадут задарма,
Как хотела сама.
Два горошка на ложку.
Две слезы на ладошку.
«Все было чистое и раннее…»
Все было чистое и раннее,
Пусть вам обоим не везло.
Зачем ты походя поранил
Ее рассветное крыло?
И закружились каруселью,
Как радужные облака,
Ее залетное веселье,
Ее залетная тоска.
Ах, закружили, окружили,
Тебя высоко вознесли,
Но в настоящем прошлым жили
И всё просили: — Воскреси!
«Снова зори схвачены окалиной…»
Снова зори схвачены окалиной,
И за все ответственна вдвойне,
Снова я затянута окраиной
Города, нерадостного мне.
Хорошо, что в эти дни расплаты
Все забыла мудро и легко,
И что имя у тебя крылато,
И что небо слишком высоко.
«В заботе о земных своих долгах…»
В заботе о земных своих долгах
Слети ко мне, архангел!
Я сплю, и у меня Сибирь в ногах,
А в головах — Архангельск.
Мне потому твоя печаль видна,
И ширь ее, и длинность,
Что у меня самой в ногах — вина,
А в головах — повинность.
Ты правою неправотою жив
И эту кару разделил со мною.
Я сплю, ресницы влажные смежив,
Захлебываясь белой тишиною.
Я сплю среди покоя и снегов,
Я в них судьбу зарыла.
А ты глядишь глазами всех богов,
И трезво и бескрыло.
«Смятение мое, сметение…»
Смятение мое, сметение
Всего того, чем я жила.
Морозы белые с метелями,
Мои напрасные дела.
Моя условная услада
Тем, что усталой не слыла.
Вот и доделала, что надо.
А что, и вспомнить не смогла.
И ничего не знаю кроме,
Что, зиму новую кляня,
Уже замерзли окна в доме,
В единственном, где ждут меня.
«Что ты глазами серыми мглисто…»
Что ты глазами серыми мглисто
Смотришь, как на подследственную?
А мне и цветисто, и голосисто
По давней веселой наследственности…
И я отвечаю глазами раскосыми,
Что мне это все не важно,
Ведь мне за теми большими откосами
Важно прослыть отважной.
Мне важно снег приложить к виску,
Чтоб голова не шумела.
Ведь я не зря на своем веку
Делала, что хотела.
«Взоры твои любопытны, но благостны…»
Взоры твои любопытны, но благостны.
Что же, смотри.
Русские церкви снаружи радостны,
Мрачны внутри.
Ты это знать по крови обязан.
Знаешь — гляди!
Ты еще верой чужою не связан.
Всё впереди.
«Единоверие. Единовластие. Единокровие…»
Единоверие.
Единовластие.
Единокровие.
Книгу закрыла и отложила,
Сдвинула брови я.
Чуть повела плечьми,
Сбросила тяготы.
Вспомнила красные,
Спелые ягоды.
Мох на болоте.
Вздох о заботе
Духа и плоти.
Красные ягоды,
Вязкие соки.
Самые краткие,
Крайние сроки.
Губы запачканы.
Руки замараны.
Встало густое,
Гудящее марево
Мох на болоте.
Вздох о заботе.
«Ах, быть, ах, слыть, казаться дурой…»
Ах, быть, ах, слыть, казаться дурой.
Молчать на эти: — Почему? —
Накрою ноги волчьей шкурой,
Роман зачитанный возьму.
И, словно вновь перелистаю
Судьбу неладную свою,
Просчеты все пересчитаю
И жизнь легко перекрою.
«А нашим семьям не до нас…»
А нашим семьям не до нас.
И вот, едва кивнув друг другу,
Мы прогибаем прочный наст
И вновь пускаемся по кругу.
И сильный снег идет, не тая.
И сладко сонно повторять:
— Ах, дорогой, приобретая,
Мы всё сумели потерять.
Но снова любим, снова дружим,
И липнет жизнь сама к рукам,
Не открывая нам, что кружим
По концентрическим кругам.
