Благотворительное издание
в пользу жертв
Чернобыльской катастрофы
Humanity for Chernobyl , 2006
www.humanityforchernobyl.com
Всю свою жизнь поэт Михаил Сопин говорил от имени
военного поколения детей - тех, кого сначала калечила война, а
потом добивала государственная система. Кто «не дополз,
упал, не додышал», кто не должен был выжить… Мы надеемся,
что стихи Михаила Сопина будут самым лучшим подарком для
всех, кто купил это благотворительное издание книги для
оказания помощи жертвам Чернобыльской катастрофы.
2
ВЫЗОВ СУДЬБЕ
О поэте рассказывает Татьяна Сопина
ВСТУПЛЕНИЕ
В 1967 году я была принята
младшим литературным сотрудником
идеологического отдела газеты
«Молодая гвардия» Пермского обкома
ВЛКСМ. В это же время я переписы-
валась с заключенным одного из
северных пермских лагерей. Иногда он
присылал стихи. Тематика обычная для
заключенных, но какая
выразительность!
Я загинул до срока
Клеверинкой у ржи.
Черный во поле колос,
Меня удержи...
Весной 1968 года наш редактор ушел в отпуск, заместителем назначили сотрудника,
к которому я могла обратиться с просьбой. Я попросила дать мне неделю «без содержа-
ния», чтобы выбраться на север и увидеть автора необычных стихов, на что временный
начальник ответил:
- Зачем без содержания? Я тебе подпишу командировку.
- Но это - лагерь. Маловероятно, что будет материал для газеты.
- И не надо. Этот материал у тебя «не получится». Может же что-то у журналиста не
получиться!
Так я выехала по командировке на поселение Глубинное Чердынского района, что
имело многозначительные последствия.
Роковым оказалось слово «командировка». Дело в том, что как только началась зо-
на, с меня не спускали глаз, приставляли охрану, рассказывая, какие ужасы могут при-
ключиться: изнасилуют, убьют и прочее. Когда я, наконец, добралась до Глубинного, по-
селили в гостевой административной комнате, а автора стихов Михаила Сопина привели
под конвоем.
Охранник ходил за нами по пятам до вечера. Но он был обыкновенным призывни-
ком. Михаил отозвал его в сторону, тихо побеседовал. Может быть, солдату даже стало
стыдно... И он оставил нас в покое.
Когда мы остались вдвоем, Миша сказал:
- Они боялись выпустить тебя из поля зрения не потому, что опасно. И конвой здесь
не положен – это же не лагерь, а поселение. Они не за тебя, а ТЕБЯ боятся как представи-
теля прессы. Вдруг увидишь то, что НЕ НАДО ИМ... Тут у нас много чего можно уви-
деть и узнать. Тебе надо приезжать просто как женщина к мужчине, и тогда всем будет
все равно.
Впоследствии я так и делала. Когда у Михаила закончился срок, мы поженились.
Рассказывать о нравах тех мест можно много, но сегодня речь о стихах.
3
ЖЕЛТЫЕ ТЕТРАДИ
Первые тетради со стихами не
сохранились: зная, что отберут перед
отправкой на этап, автор их сжигал. На
поселении писать не запрещалось, но
тетради могли быть украдены, погибнуть
при пьяной казарменной драке...
Когда мы познакомились, Михаилу
было 37 лет. Писал он в общих тетрадях
в клеточку, и первое, что попросил:
- Увези отсюда мои тетради.
Впоследствии пересылал их по
почте.
Я начала разбираться и поняла, насколько это трудно. Бисерный почерк в каждую
строку, карандашный текст на пожелтевших страницах местами полустерся. Величайшая
экономия бумаги - на одной странице по два столбика. Только в одном месте я нашла не-
сколько страниц дневниковых записей в прозе, но тут же все обрывалось. Было очевидно, что автору этот стиль самовыражения не близок.
По структуре стихи казались похожими: длинное «разгонное» начало, и вдруг (обы-
чно концовка) - поражающее. Как будто автор долго пробирался через дебри, чтобы уяс-
нить для самого себя какой-то очень важный смысл… Со временем я поняла: чтобы выя-
снить, стоящее ли это стихотворение, надо сразу заглянуть в конец. Но иногда хотелось
задержаться на строчках и посередине:
Я хотел бы забыться
От всего и от всех,
Я хотел бы забиться
В березняк, словно снег...
На моих глазах он очень быстро рос профессионально. Что для меня несомненно -
лагерные тетради заслуживают отдельного издания. И такая попытка была предпринята
еще в Перми. Михаил был еще в заключении, когда я сделала выписки удачных стихов и
строчек – получился выразительный сборник с неповторимым лицом.
В свернутом виде здесь были почти все основные мотивы последующего творчества
Сопина («А около - тенью саженной былое, как пес на цепи», «Тысячелетья стих мой на
колени ни перед кем не встанет, словно раб...»). Прорывается и такое: «...На душу всей
страны России мой путь упреком горьким упадет». Но это именно лишь УПРЕК, до обви-
нительной позиции еще далеко. В эти и несколько последующих лет ему будет ближе Руб-
цовское: «Россия, Русь! Храни себя, храни…», присягание Родине в верности, объяснение
ей в любви.
В сохранившихся тетрадях подъем приходится на конец 1968 года. Это был какой-то
взрыв творческих удач, стихи текут на едином дыхании, ярко, на высокой нравственной и
эмоциональной волне. Знаю читателей, которые этот цикл по искренности и напряженно-
сти считают лучшим в творчестве Михаила Сопина. Так ставить вопрос – что лучше? – на-
верное, нельзя. Поэт был в поиске всю жизнь, и в каждый творческий период были свои
удачи. А понять его можно только прожив – мысленно - вместе с ним его жизнь.
4
Конечно, о публикациях мы и не мечтали, но знакомый физик сделал ксерокопии, и
