Новый год
Всё никак войти не решится
В лавку старьёвшика.
Грязь под ногтями
Перед свежей петрушкой и то
Как-то неловко.[1]
Тает снег.
В небе ночном — умытая
Пухленькая луна.
Эй, сова,
Гляди веселее. Льётся
Весенний дождь.
Вот радость-то!
Первый день года, и первый комар
Меня укусил.
Растаял снег.
Смотрится в лужи, тараща глаза,
Шалунья — луна.
Снова весна.
Приходит новая глупость
Старой на смену.
Жемчужиной светлой
Новый год засиял и для этой
Маленькой вошки.
Кровельщик.
Зад ему обвевает
Весенний ветер.
Первая бабочка.
Всю ночь она проспала
В миске собачьей.
Пчёлка в траве,
И в следующий раз родись
На меня непохожей.
Прохладно!
Ведь мне ещё так далеко
До Амида-будды.
Беззаботно-бездумно
Кружатся в воздухе бабочки,
А скряга сидит один.
Громко пукнув,
Лошадь подбросила кверху
Светлячка.
От людских голосов
Пугливо вздрагивают по вечерам
Красавицы вишни.
Прохладный ветер,
Пригнувшись к земле, изловчился
Достать и меня.
Тишина.
На дне озера белеет
Облаков гряда.
Летний дождь.
Горы Титибу[2] увижу вдали -
Сжимается сердце.
После ванны
К голому заду прилип
Листик аира.
Глянь-ка, монах
В поле справляет нужду,
Прикрываясь зонтом.
Если гость забредёт,
Поскорее прикинься лягушкой,
Спелая дыня.
В полуденный час
Растворяюсь — один-одинёшенек -
В лазурном небе.
Как на ветру
Лепестки мака, колышутся
Передние зубы.
Белые росы
Решительно топчет ногами
Большая ворона.
За пятьдесят лет ни одного дня не прожил в довольстве, но вот этой весною взял себе жену…
Эй, кукушка,
Не стукнись, смотри, головою
О месяца серп!
Лунная ночь.
Нагишом воздушные ванны
Принимают улитки.
"Во-от такой!" -
Разводит дитя руками,
Показывая пион.
Снова напрасно
Клюв широко раскрывает
Птенец неродной.
Осенний вечер!
За иголку, вздохнув, берётся
Путник усталый.
Деревня в горах.
В каждой миске с похлёбкой -
Полная луна.
Снова зарница.
Даже ночью спрятать непросто
Свои морщины.
Кузнечики,
Усы по плечам распустив,
Звонко стрекочут.
Стали сегодня Вы японскими.[3]
Спите спокойно
Дикие гуси!
Сегодня утром
Тихонько упал на землю
С дерева лист.
Тсс… Хоть на миг
Замолчите, сверчки луговые.
Начинается дождь.
Пути мирские опаснее горных и водных…
Холодный ветер.
Ночь на скрещенье дорог встречает
Нищий певец.
Ради людей
Под зимним дождиком мокнет
Великий Будда.
Первый иней.
С прошлого года не по зубам
Солёная редька.
Первый снег.
С веранды упали на землю
Старые дзори.[4]
Первый снег
Лежит, всеми забытый,
На заднем дворе.
Ночью под снегом
Спят, прижавшись друг к другу,
Горы Синано.
К задней стене
Прильнули — авось не прогонят -
Нищенки-снежинки.
Круглится
Ямка от струйки мочи.
Снег у ворот.
Клюв свой раскрыв,
Запеть не успел крапивник.
Кончился день.
Тлеют угли.
Вода — тин-тин — в котелке.
Ночной дождь.
Луна в горах
Льёт свой свет благосклонно
На крадущих цветы.
На чумазых котят
Так похожи серёжки ивы,
А ведь тоже цветы!
"Вишни, вишни цветут!" -
И об этих старых деревьях
Пели когда-то…
Будда изволит
Почивать, а тут этот шум -
Деньги, цветы…
В монастыре Мёсэндзи был мальчик-монах по имени Такамару…
В монастыре Мёсэндзи был мальчик-монах по имени Такамару. В нынешнем году ему исполнилось одиннадцать. Так вот, этот мальчик на седьмой день третьей луны, воспользовавшись тем, что погода стоит тёплая и ясная, отправился в Араисака; сопровождал его монах по имени Канрё, человек крепкого телосложения, грубый и сильный. В Арасаика собирали они омежник, пастушью сумку и другие травы, как вдруг с горы Иидзуна налетел ветер и хлынули чёрными потоками талые воды, бурля и полня окрестности диким рёвом. Не знаю уж, как это случилось, но только, проходя по мосту, мальчик внезапно оступился и упал в реку. Над водой то показывалась его голова и слышались крики: "Эй, Канрё, помоги, помоги!" — то, уже в другом месте, появлялась рука, но голос был всё слабее и очень скоро, подобно комариному писку, замер вдали. Таково было последнее проявление его в этом мире. Печально, право! Поглощённый бурным потоком, мальчик исчез, будто и не было его. С громкими криками поспешили к месту несчастья жители ближайшей деревни, зажгли факелы, стали искать повсюду и в конце концов обнаружили зажатое утёсами тело. Когда, вынеся мальчика на берег, они всевозможными средствами пытались вернуть его к жизни, из рукава платья выпало несколько ростков подбела. Многие сразу же представили себе, как, вернувшись домой живым и невредимым, мальчик принёс бы эти ростки своим домашним, — и даже грубые жители гор, которым сам чёрт не страшен, все как один принялись выжимать враз промокшие от слёз рукава. Однако делать нечего — положили они тело на носилки и поздно ночью принесли в монастырь. Отец и мать мальчика выбежали навстречу: "Наконец-то!" — но тут же зарыдали громко, глаз людских не стыдясь.
Вот так, перед лицом несчастья, даже тот, кто неустанно проповедует людям тщетность всего мирского, сам оказывается во власти земных привязанностей, мешающих ему достичь душевной чистоты. Утром этот мальчик, смеясь, вышел за ворота, а вечером его принесли обратно бездыханным. Разве можно было остаться ко всему этому равнодушным?
На девятый день состоялся обряд погребения, и я тоже шёл вслед за гробом.
Думал ли я,
Что увижу, как в дым обратится
Нежный росток,
Едва развернуть успевший
Первый зелёный лист?
Подбел, одуванчики долгие дни и луны прятались под снегом и вот, дождавшись первого весеннего ветерка, весело подняли над проталинами свои головки навстречу свету этого мира, но безжалостная рука оборвала их. Право, их жалко не меньше, чем родителей мальчика-монаха Такамару. Ведь Учение гласит, что просветления могут достичь и травы, и деревья, и земля, и камни. Значит, все они таят в себе частицу Будды.
Лягушка
В гляделки, наверно, решила,
Со мной поиграть.
Толстый кот,
Лениво хвостом шевеля,
Дразнит бабочек.
Чтоб соловья
Достойно принять, с ограды
Сметаем пыль.
Первую дыню
Крепко сжимая в объятьях,
Уснуло дитя.
В доме удача.
Посиди же, муха, на рисе
Ещё немного.
За старца глухого
Меня принимает, должно быть, комар -
