Валерий Брюсов - Миг

Смотреть в былое, видеть все следы,

Что в сушь песка вбивали караваны

В стране без трав, без крыш и без воды,

Сожженным ветром иль миражем пьяны;

Припоминать, как выл, свистя, самум,

Меня слепя, ломая грудь верблюду,

И, все в огне, визжа сквозь душный шум,

Кривлялись джинны, возникали всюду;

Воссоздавать нежданный сон, оаз,

Где веер пальм, где ключ с душой свирели

И где, во мгле, под вспышкой львиных глаз,

Проснешься, когти ощущая в теле!

Смотреть вперед и видеть вновь пески,

Вновь путь в пустыне, где желтеют кости…

Уже не кровь, года стучат в виски,

И зной и смерть слились в последнем тосте.

Но, сжав узду, упорно править ход,

Где холм не взрезан скоком туарега,

Опять, еще, где океан ревет,—

В лед волн соленых ринуться с разбега!

17 января 1921

Книг, статуй, гор, огромных городов,

И цифр, и формул груз, вселенной равный,

Всех опытов, видений всех родов,

Дней счастья, мигов скорби своенравной,

И слов, любовных снов, сквозь бред ночей,

Сквозь пламя рук, зов к молниям бессменным,

Груз, равный вечности в уме! — на чьей

Груди я не дрожал во сне надменном?

Стон Клеопатр, вздох Федр, мечты Эсфирей,

Не вы ль влились, — медь в память, — навсегда!

Где фильмы всей земли кружат в эфире,

Еще звучат, поют векам — их «да»!

Взношу лицо; в окно простор звездистый,

Плечо к плечу, вздох нежный у виска.

Миг, новый миг, в упор былых вгнездись ты!

Прибой швырнул на берег горсть песка.

Сбирай в пригоршни книги, жизни, сны,—

Своих Голландии в гул морской плотины,—

Вбирай в мечты все годы, — с крутизны

Семи холмов покорный мир латаны!

А им, а тем, кто в буйстве ветра ниц

Клонились, лица — «Страшный суд» Орканий,

Им — в счет слепот иль — в ряд цветных страниц;

Горсть на берег, лот в груз живых сверканий!

10 октября 1921

Снова сон, векам знакомый!

Где-то там, в небесной сфере,

Повернулось колесо,

Вновь, как древле, Одиссея,

Дея чары и слабея

Дрожью медленной истомы,

В сталактитовой пещере

Молит нимфа Калипсо.

Девы моря, стоя строем,

На свирелях песню ладят,

Запад пурпуром закрыт;

Мореход неутомимо

Ищет с родины хоть дыма;

А богиня пред героем

То сгибается, то сядет,

Просит, плачет, говорит:

«Муж отважный, посмотри же!

Эти груди, плечи, руки,—

В мире радостном, — даны

Лишь бессмертным, лишь богиням,

Губы в ласке теплой сдвинем,

Телом всем прильни поближе,

Близ меня ль страдать в разлуке

С темным теремом жены?»

Но скиталец хитроумный,

Как от грубого фракийца,

Лик свой, в пышности седин,—

От соблазнов клонит строже…

Ах, ему ли страшно ложе?

Но он видит — праздник шумный,

Где в дверях отцеубийца,—

Калипсо прекрасный сын!

16 марта 1921

В твоем, в века вонзенном имени,

Хранимом — клад в лесу — людьми,

Кто с дрожью не расслышит, Римини,

Струн, скрученных из жил любви?

В блеск городов, где Рим с Венецией,

Где столько всех, твоя судьба

Вошла огнем! Венец! Венец и ей!

И в распре слав — весь мир судья!

Вы скупы, стены! Башни, слепы вы!

Что шаг — угрюмей кровли тишь.

Но там есть дверь и портик склеповый,

И к ним мечта, что в храм, летит.

Что было? Двое, страстью вскрылены,

Над тенью дней чело стремя,

Сон счастья жгли, чтоб, обессилены,

Пасть, — слиты лаской острия.

И все! Но ввысь взнеслись, гиганты, вы,

Чтоб в жизни вечно хмелю быть,

И держат вас терцины Дантовы,—

Вовек луч тем, кто смел любить!

11 июля 1921

Закатной яркостью взнесенный

Из душной сладости темниц,

Забудь обет, произнесенный

Пред жертвенником, лежа ниц.

Просторам сумрачным послушен,

Как облачко, плыви, плыви,

На высях у орлов подслушай

Слепые клекоты любви.

Впивай всю влагу побережий,

Что оживит за лугом луг,

Где волю бега перережет

Тоска опаляемых излук.

Когда ж мечты ночные смесят

В страсть все земные голоса,—

На грань захватывая месяц,

Врачуй влюбленные глаза.

И смерть, иных смертей безмолвней,

Как облачко, в просторах встреть,

За фосфорным изломом молний

Сквозь ночь, чтоб гибель досмотреть.

6 июля 1921

Кто поет, мечта ль, природа ль?

Небо — нежный сон свирели,

Каждый листик вылит в трели,

Свет и тень звенят в апреле,—

Ветр, лишь ты, всех неумелей,

В медь трубы дудишь поодаль.

Давний гимн! припев всемирный!

В дни, где мамонт высил бивни,

В первом громе, в вешнем ливне,

Был ли тот же зов призывней?

Жди весны, ей верь, лови в ней

Флейты ропот, голос лирный.

Песнь вливаешь в струны ль, в слово ль,

Все ж в ней — отзвук вечной воли.

С ланью лань спозналась в поле,

Змей с змеей сплелись до боли,

Лоб твой влажен вкусом соли,—

Всех мелодий — вдоволь, вдоволь!

30 апреля — 2 мая 1921

Красивые девушки еврейского племени,

Я вас наблюдал с тайной дрожью в мечтах;

Как черные волосы упруги на темени,

Как странен огонь в ваших черных зрачках!

В Варшаве, и в Вильне, и в задумчивом Тальсене

За вами я долго и грустно следил.

И все мне казалось: стремитесь вы в вальсе

Неизбежном, над тайной бессмертных могил.

Как будто в вас ожили виденья библейские,

И матерь Ревекка, и дева Рахиль,—

Отвеяны помыслы ненужно-житейские,

И в новом жива вековечная быль.

Еврейские девушки! в холодной России

Вы — бессонная память о знойной стране,

Живое преданье о грядущем Мессии вы…

Девушки-матери, близки вы мне!

Август 1914. Вильно

Солнце летит неизмерной орбитой,

Звезды меняют шеренгами строй…

Что ж, если что-то под солнцем разбито?

Бей, и удары удвой и утрой!

Пал Илион, чтобы славить Гомеру!

Распят Христос, чтобы Данту мечтать!

Правду за вымысел! меру за меру!

Нам ли сказанья веков дочитать!

Дни отбушуют, и станем мы сами

Сказкой, виденьем в провале былом.

Кем же в столетья войдем? голосами

Чьими докатится красный псалом?

Он, нам неведомый, встанет, почует

Истину наших разорванных дней,

То, что теперь лишь по душам кочует,

Свет, что за далью полней и видней.

Станут иными узоры Медведиц,

Станет весь мир из машин и из воль…

Все ж из былого, поэт-сердцеведец,

Гимн о былом — твой — восславить позволь!

Ноябрь 1921

Есть месяцы, отмеченные Роком

В календаре столетий. Кто сотрет

На мировых скрижалях иды марта,

Когда последний римский вольнолюбец

Тирану в грудь направил свой клинок?

Как позабыть, в холодно-мглистом полдне,

Строй дерзких, град картечи, все, что слито

С глухим четырнадцатым декабря?

Как знамена, кровавым блеском реют

Над морем Революции Великой

Двадцатое июня, и десятый

День августа, и скорбный день — брюмер.

Та ж Франция явила два пыланья —

Февральской и июльской новизны.

Но выше всех над датами святыми,

Над декабрем, чем светел пятый год,

Над февралем семнадцатого года,

Сверкаешь ты, слепительный Октябрь,

Преобразивший сумрачную осень

В ликующую силами весну,

Зажегший новый день над дряхлой жизнью

И заревом немеркнущим победно

Нам озаривший правый путь в веках!

1920

Под вопль вражды, под гулким гневом

Недаром вы легли в веках,—

Упал над миром тучным севом

Ваш огненно-кровавый прах.

Вы, лабиринтцы, в дни позора

Под дерзким эллинским копьем;

Ты, круг священный Пифагора,

Поющий на костре своем;

Вы, все, что восставали, тая,

Вальденцы, Виклеф, Гуса стан,

Пророки нового Синая,

Ты, исступленный Иоанн;

И вы, кто жертвой искуплений

Легли в Париже, у стены,

Чьи грозно вопящие тени

В лучах побед вознесены!

Как в басне, из зубов дракона