Георгий Иванович Чулков
Избранные стихотворения
Стоит шест с гагарой,
С убитой вещей гагарой;
Опрокинулось тусклое солнце:
По тайге медведи бродят.
Приходи, любовь моя, приходи!
Я спою о тусклом солнце,
О любви нашей чёрной,
О щербатом месяце,
Что сожрали голодные волки.
Приходи, любовь моя, приходи!
Я шаманить буду с бубном,
Поцелую раскосые очи,
И согрею тёмные бёдра
На медвежьей белой шкуре.
Приходи, любовь моя, приходи!
Не бойся, мальчик мой, не плачь!
Иди ко мни, мой гость желанный.
Смотри: на ветке – чёрный грач,
Весны глашатай неустанный.
Пойдём-ка в хижину скорей.
Грохочет звонко половодье,
И плещет в солнце меж камней
Русалок пенное отродье.
Омою ножки я вином,
И поцелую мягкий локон;
Под шум весенний мы уснём
У распахнутых настежь окон.
И там – во сне – увидишь ты:
Воскреснут на живых полянах
Преображённые цветы
В лучах сверкающих и рдяных.
Весна над миром прошумит
Освобождёнными крылами,
Деревья, солнце и гранит
Зажгутся новыми огнями.
Твоя стихия – пенный вал,
Твоя напевность – влага моря,
Где, с волнами сурово споря,
Ты смерть любовью побеждал
Твоя душа – как дух Загрея,
Что, в страсти горней пламенея,
Ведет к вершине золотой,
Твоей поэзии слепой.
О Друг и брат и мой вожатый,
Учитель мудрый, светлый вождь,
Твой стих – лучистый и крылатый —
Как солнечный весенний дождь;
И опьяненная свирель —
Как ярый хмель.
Между 1905 и 1907
Дымятся обнаженные поля,
И зарево горит над сжатой полосою.
Пустынная, пустынная земля,
Опустошенная косою!
И чудится за лесом темный крик,
И край небес поник:
Я угадал вас, дни свершенья!
Я – ваш, безумные виденья!
О зарево, пылай!
Труби, трубач!
И песней зарево встречай.
А ты, мой друг, не плачь:
Иди по утренней росе,
Молись кровавой полосе.
Между 1905 и 1907
«Пьяный бор к воде склонился…»
Пьяный бор к воде склонился,
Берег кровью обагрился:
Солнце стало над рекой,
Солнце рдеет над рекой.
Взмахи вижу сильных вёсел,
Кто-то камень в воду бросил…
Снова тягостная тишь;
Над водою спит камыш.
Не хочу унылой доли,
Сердце жаждет дикой воли,
Воли царственных орлов.
Прочь от мёртвых берегов!
«Приникни, милая, к стеклу…»
Приникни, милая, к стеклу,
Вглядись в таинственную мглу:
Вон там за тёмною стеной
Стоит, таится спутник мой.
Я долго шёл, и по пятам
Он тихо следовал за мной.
И на углу был стройный храм.
Я видел белые лучи
Едва мерцающей свечи;
Я видел странный бледный лик
И перед ним, как раб, поник.
Приникни, милая, к стеклу,
Вглядись в таинственную мглу.
Он за стеною там стоит,
Молчит темнеющий гранит.
Но мы – вдвоём с тобой, вдвоём…
Мы будем жить? Мы не умрём?
«И смерть казалась близкой, близкой…»
И смерть казалась близкой, близкой,
И в сердце был и свет, и сон.
И опустились звёзды низко
На полунощный небосклон.
Из комнаты звучало пенье
Моей тоскующей сестры.
Под звёздами мои мученья
Горели, как в полях костры.
И пахло влагою и сеном.
Хотелось землю лобызать,
И, опьянившись милым тленом,
Здесь на земле, дышать, дышать…
И опять она стучит
Через толщу старых плит.
Стуком мерным,
Стуком верным
Сердце слабое туманит.
Часовой в оконце взглянет:
Тихо станет.
Но опять упорный стук;
Два и три, два и три —
Неизвестных милых рук
Мерный стук:
Два и три, два и три.
Только раз в моё оконце
Мне пришлось – весной – при солнце
Видеть ясное лицо
Арестантки чернобровой…
«С той поры мои оковы —
Обручальное кольцо».
Слова и облачны, и лживы,
Как на болоте злой туман;
Но я – лукавый и ленивый —
Их сочетаньем вечно пьян.
Жилища я себе не строил
И не сжимал рукой сохи,
И сказкой сердце успокоил,
И песней – тёмные грехи.
Томление на плахе страсти
Я словом оскорблял не раз;
В словах не раз искал участий
И соблазнял бряцаньем фраз.
И пред лицом премудрой смерти,
Быть может, прошепчу слова.
Но даже им, друзья, не верьте:
Не ими жизнь моя жива.
Слова – надёжная защита
И от себя, и от друзей.
В могиле слов змея зарыта —
Змея влюблённости моей.
Хрусталь моей любви разбился с тонким звоном,
Осколки милые звенят-поют во мне;
Но снова я пленён таинственным законом:
Пою любовь мою в заворожённом сне.
Осколок хрусталя мне больно сердце ранит,
Но хрупкость нежную люблю я вновь и вновь;
Цветок мечты моей от боли томно вянет,
Но славлю алую струящуюся кровь.
Когда в ночной тиши приходит демон злой
В мою таинственную келью,
И шепчет дерзостно, нарушив мой покой,
Призывы к грешному веселью;
Когда с небрежностью восторженную страсть
Он предлагает мне лукаво,
И лживо говорит, что надо тайно пасть,
Дабы вернуться к жизни правой;
Когда под маскою блестящей суеты
Скрывая мир уныло-дикий,
Он навевает мне неверные мечты
О жизни лёгкой и двуликой:
Я вспоминаю дом, поля и тихий сад,
Где Ты являлась мне порою, —
И вновь сияет мне призывно-нежный взгляд
Путеводящею звездою.
И верю снова я, что путь один – любовь,
И светел он, хотя и зыбок;
И прелесть тайная мне снится вновь и вновь
Твоих загадочных улыбок.
Жара была такая, что в мае колосилась рожь,
чего не запомнят старожилы.
Из хроники
Иссякли все источники. Всё сухо
И май – не май, и не жива весна.
И колос пуст на пажитях. И глухо
Трава шуршит – мертва и сожжена.
И солнце душное – как злая рана.
Томится мир в тяжёлом полусне,
Как тайный мир былого океана,
Раскрывшийся в безводной глубине.
Так и в душе нет влаги и волненья,
И смутен гул невозвратимых дней,
Среди ужасного оцепененья
Могилами отмеченных путей.
Май 1920
«Живому сердцу нет отрады…»
Живому сердцу нет отрады,
Когда в бреду безумный мир,
Когда земные дети рады
Устроить на кладбище пир.
Для них слепой, для Бога зрячий,
Томится мудрый человек…
Твои сомнительны удачи,
Шумливый, суетливый век.
И кажется порой, что где-то,
В неизмеримой вышине,
Для нас незримая комета
Горит в потустороннем сне.
И кажется, в миг пробужденья,
Она падёт, как алый змей,
На тёмный пир без вдохновенья
Разочарованных людей.
15 июня 1920
Я не мирюсь с своей судьбою,
Мне душен полунощный плен.
Как очарован ворожбою
Тяжёлый камень белых стен!
И я от чар безумно тихо
Изнемогаю и клонюсь…
И в лунный морок злое лихо
Ведёт кладбищенскую Русь.
Ужели, Русь, погибнем вместе —
Я пленник, ты, страна моя,
Подобная слепой невесте,
В глухую полночь бытия.
6 июля 1920
«Прости, Христос, мою гордыню…»
Прости, Христос, мою гордыню,
Самоубийственный мой грех,
И освяти мою пустыню,
Ты, жертва тайная за всех.
Надменье духа гаснет в страхе
Пред чудом вечного креста,
А жизнь давно уже на плахе,
И смерть – близка, глуха, проста.
Узнав её лицо, бледнею,
На я дышу и снятся сны,
И вижу нежную лилею
В руках Таинственной Жены.
Распятый! Укажи пути мне,
Дай знак, где истина, где ложь,
Услышь мой голос в тихом гимне.
И силы ангелов умножь.
22 июня 1920
«В жизни скучной, в жизни нищей…»
В жизни скучной, в жизни нищей
Как желанен твой уют…
В этом сказочном жилище
Музы нежные поют.
В старых рамах бледны лица,
Как в тумане странный быт.
Здесь былое тайно снится,
Злободневное молчит.
Ты среди своих игрушек —
Как загадочный поэт.
В мире фижм и в мире мушек
Отраженье давних лет.
Ты – художница. С улыбкой
Оживляя век любви,
В жизни призрачной и зыбкой
Куклы чудом оживи.
Век безумный Казановы,
Дни дуэлей и страстей
Вечно юны, вечно новы
В милой комнатке твоей.
Август 1920