Генрих Гейне
Романсеро
Книга первая
ИСТОРИИ
Когда изменят тебе, поэт,
Ты стань еще вернее -
А если в душе твоей радости нет,
За лиру возьмись живее!
По струнам ударь! Вдохновенный напев
Пожаром всколыхнется -
Расплавится мука, -- и кровью твой гнев
Так сладко изольется.
РАМПСЕНИТ
Лишь властитель Рампсенит
Появился в пышном зале
Дочери своей -- как все
Вместе с ней захохотали.
Так и прыснули служанки,
Черным евнухам потеха;
Даже мумии и сфинксы
Чуть не лопнули от смеха.
Говорит царю принцесса:
"Обожаемый родитель,
Мною за руку был схвачен
Ваших кладов похититель.
Убежав, он мне оставил
Руку мертвую в награду.
Но теперь я раскусила
Способ действий казнокрада.
Поняла я, что волшебный
Ключ имеется у вора,
Отпирающий мгновенно
Все задвижки и затворы.
А затвор мой -- не из прочных.
Я перечить не решилась,
Охраняя склад, сама я
Драгоценности лишилась".
Так промолвила принцесса,
Не стыдясь своей утраты.
И тотчас захохотали
Камеристки и кастраты.
Хохотал в тот день весь Мемфис.
Даже злые крокодилы
Добродушно гоготали,
Морды высунув из Нила,
Внемля царскому указу,
Что под звуки трубных маршей
Декламировал глашатай
Канцелярии монаршей:
"Рампсенит -- король Египта,
Правя милостью господней,
Мы привет и дружбу нашу
Объявить хотим сегодня,
Извещая сим рескриптом,
Что июня дня шестого
В лето тысяча сто третье
До рождения Христова
Вор невидимый похитил
Из подвалов казначейства
Груду золота, позднее
Повторив свои злодейства.
Так, когда мы дочь послали
Клад стеречь, то пред рассветом
Обокрал ее преступник,
Дерзкий взлом свершив при этом.
Мы же, меры принимая,
Чтоб пресечь сии хищенья,
Вместе с тем заверяв вора
В чувствах дружбы и почтенья,
Отдаем ему отныне
Нашу дочь родную в жены
И в князья его возводим,
Как наследника короны.
Но поскольку адрес зятя
Неизвестен нам доселе,
Огласить желанье наше
Мы в рескрипте повелели.
Дан Великим Рампсенитом
Сентября двадцать восьмого
В лето тысяча сто третье
До рождения Христова".
Царь исполнил обещанье:
Вор обрел жену и средства,
А по смерти Рампсенита
Получил престол в наследство.
Правил он, как все другие.
Слыл опорой просвещенья.
Говорят, почти исчезли
Кражи в дни его правленья.
БЕЛЫЙ СЛОН
Махавасант, сиамский раджа,
Владычит, пол-Индии в страхе держа.
Великий Могол и двенадцать царей
Шлют дани Сиаму свои поскорей.
В Сиам ежегодно текут караваны,
Знамена шумят, гремят барабаны.
Горою плывет за верблюдом верблюд.
Они драгоценную подать везут.
При виде верблюдов -- взглянуть
не хотите ль? -
Хитрит ублаженный сиамский властитель
И вслух сокрушается: сколько казны...
А царские все кладовые полны.
Но эти сокровищницы, кладовые
Восток изумленный узрел бы впервые:
И Шахразаде в мечтах не создать
Подобную роскошь и благодать.
Есть зал, что зовется "Индры оплот",
Там боги изваяны, целый кивот,
Стоят на столбах золотого чекана,
Унизанных лалами без изъяна.
Вы только подумайте -- тридцать тысяч
Этих фигур устрашающих высечь,-
Полулюдей, получудищ суровых,
Тысячеруких и стоголовых...
В "Пурпурном зале" алеет мглисто
Деревьев коралловых -- тысяча триста.
Шумит, как пальмовый навес,
Сплетая ветви, багряный лес.
Легчайший ветер, ничуть не пыля,
Гуляет над полом из хрусталя.
Фазаны, птичий знатнейший род,
Торжественно движутся взад и вперед.
Махавасантов любимый макак -
Весь в шелковых лентах, разряжен,--да как!
На шейной ленточке -- ключик сусальный
От Высочайшей Опочивальни.
Рубины рассыпаны там, как горох.
Лежит и топаз, он собою не плох,
Алмазы -- размером с хорошую грушу.
Так тешит раджа свою вольную душу.
Владыка, откушав обильный свой ужин,
Возлег на мешок, где сотни жемчужин.
И с ним обезьяна, приближенный раб,
До поздней зари задают они храп.
Но самое дивное из сокровищ,
Едва ль не важнее богов-чудовищ,
Дружок закадычный, в кого он влюблен,
Это -- прекрасный белый слон.
Раджа построил чудесный дворец,
Чтоб жил в нем этот дивный жилец,
И держат свод золотой, высочайший
Колонны с лотосовой чашей.
И триста стражей высоких, здоровых
Дежурство несут у покоев слоновых.
И ловит, обратившись в слух,
Его желанья негр-евнух.
Слону дана золотая посуда,
И нюхает он пахучие блюда.
И вина, с добавкой индийских приправ,
Он тянет, свой царственный хобот задрав.
Он амброй и розовою водицей
Ухожен, цветами увенчан сторицей.
Под ноги слоновьи кашмирскую шаль
Владыке щедрейшему бросить не жаль.
Но в мире нет счастья и совершенства.
Слона не радует блаженство.
И зверь благородный уже с утра
Грустит, и его одолела хандра.
Да, словно кающийся католик,
Уныл этот белый меланхолик.
И в царских покоях о том и речь,
Как бы увлечь его и развлечь.
Напрасно вьются, поют баядеры, ..
Напрасно, исполнены пламенной веры
В искусство свое, бубнят музыканты.
Слона не радуют их таланты.
Он все мрачнеет, тоскою ужален.
Великий Махавасант опечален,
Велит он, чтобы" к ногам его лег
Мудрейший в державе астролог.
"Тебе, звездогляд, отсеку я башку,-
Царь молвит, -- иль ты разгадаешь тоску,
Которая мучит царева слона.
Откуда печаль? И что значит она?"
Но трижды склонился к земле астролог
И думою важной чело заволок.
"Тебе, государь, все скажу, что открылось.
Но сам поступай,-- как решит твоя милость.
На севере блещет красою жена.
Она высока; как богиня, стройна.
В Сиаме сияет твой слон, как зарница,
Но с ней он, бесспорно, не может сравниться.
Лишь белою мышкой он может предстать
В сравнении с ней, чья фигура и стать
Точь-в-точь как у Бимы из "Рамаяны",
Могучей сестрицы эфесской Дианы.
Округлые плечи прекрасны, как свод,
И грудь, словно купол белейший, встает.
И дивное тело, белей алебастра,
С достоинством держат два гордых
пилястра.
Я думаю, лично, il dio Amori
Воздвигнул такой колоссальный собор
Любви. И лампадой под храмовой сенью
Здесь сердце горит, пробуждая томленье.
Поэт от сравнений готов угореть,
Но как белизну этой кожи воспеть?
И сам Готье n'est pas capable2.
О, белоснежная implacable!3
----------------
1 Бог Амур (ит).
2 Неспособен (фр.).
3 Неумолимая (фр.).
Вершина твоих Гималаев-- бела,
Но с нею в соседстве она -- как зола.
В ее ладони лилеи озерной
Цветок -- пожелтеет от зависти черной.
О, светлая, стройная иностранка!
Зовется она -- графиня Бианка.
В Париже, у франков -- ее жилье.
И этот слон -- влюблен в нее.
О, избирательное сродство!
Во сне она взором ласкала его.
И сердце его мечтой' запылало
От вкрадчивой близости идеала.
И сразу его опалила страсть:
Здоровяку суждено пропасть.
Наш бедный Вертер четвероногий
О северной Лотте вздыхает в тревоге.
О, тайных, мощных влечений закон!
Ее он не видел,-- в нее он влюблен.
И в лунном свете блуждает бедняжка.
И все вздыхает: "О, был бы я пташкой!"
Туда, где франки, к любимой Бьянке
Спешит его мысль быстрей обезьянки.
А тело, как прежде, в Сиаме живет.
Поэтому страждет душа и живот.
Он в лакомых блюдах находит изъян:
Нужны ему клецки да Оссиан.
Он кашляет, он исхудал до предела,
И страсть изнуряет юное тело.
Ужели его, государь, не спасти?
Подобный урон невозможно снести
Животному миру. Отправь непременно
Больного скитальца на дальнюю Сену.
И если его обрадует там
Облик прекраснейшей из дам,
То он, в нежнейшем любовном чувстве,
И думать забудет о прежней грусти.
Ему, бедняге, теперь в Самый раз
Увидеть сиянье любимых глаз.
Ее улыбка прогонит тени,
Излечит слона от недуга и лени.
А голос, как зов волшебный в тиши,
Врачует разлад его бедной души.
И сразу у этой веселой туши
Захлопают радостно дивные уши.
Как чудно живешь, как чудно шалишь,
Попав в завлекательный город Париж!
Твой слон отшлифует манеры славно
И время свое проведет презабавно.
Но прежде, раджа, не помедлив ни часу,
Наполни его дорожную кассу,
Открой ему письменно кредит
Chez Rotshild freres1 на рю Лафитг.
Открой кредит на миллион
Дукатов, -- господин барон
Джемс Ротшильд скажет о нем, пожалуй:
"Да, этот слон -- отличный малый!"
