Спокойно море. Ветра нет.
Ладьям далёким шлет привет
Утёс гранитный. А на нём
Спит вождь афинский вечным сном.
Когда-то спас он край родной…
Родится ль вновь такой герой
Блаженный край! Весь год весна
Бессменно тут царит одна —
На островах, что там вдали
Видны с аттической земли
Уединенной жизни дни
В блаженство превратят они:
Вершины гор отражены
В кристалле синей глубины,
В плену смеющейся волны.
3емкой эдем, чудесный край,
Где всё в цвету, где вечный май!
И если легкий бриз порой
Порхнет над синевой морской,
То аромат цветов с собой
Он принесет издалека.
Летит на крыльях ветерка
Дыханье розовых садов,
Привет царицы соловьев,
Ей сотни песен соловей
Поёт, и каждая — о ней!
И пенью соловья внимая,
Краснеет роза молодая.
Садов царице, розе роз
Не страшен ветер и мороз.
Зимы не зная, круглый год
Она красуется, цветет.
И неба, райский аромат
Она вернет ему стократ,
А небо улыбнется ей,
Цветущей с каждым днём пышней,
Так много разных здесь цветов,
Манит влюбленных тень садов,
Но много и пещер глухих —
Приют разбойников морских
Чьи лодки скрыты средь камней
От проходящих кораблей,
Пока гитара моряка
Не зазвенит издалека.
Но лишь вечерняя звезда
Зажжётся на небе — тогда,
Плывут пираты в мрак ночной,
Подобны теням под скалой,
Закутав вёсла. Вдруг толпой
Напали — смолк гитары звон,
и песня превратилась в стон.
Как странно: этот край таков,
Что быть жилищем для богов
Его удел: здесь жизнь светла
Но человек, что кроме зла
Не любит в мире ничего,
Все губит: под ногой его,
Как под копытами скота
Природы гибнет красота.
Весь этот дивный край цветет
Без человеческих забот,
Все здесь природа отдаёт,
И просит лишь о том людей,
Чтоб только не мешали ей!
Как странно — мирный край, и он
Людским безумьем омрачен,
Он край разбоя и страстей,
Кипящих в гордости своей,
Так, словно натиск тёмных сил
Строй серафимов сокрушил,
И адской злобой ослеплён,
Сел дьявол на небесный трон!
Так вечной радости страна
Тиранами разорена!
Тот, кто над мертвецом склонясь,
Увидел смерти первый час,
Последний час трудов и бед,
Когда подходит мрак, и нет
Дыханья жизни,(в те мгновенья,
Пока не властно разложенье,
Пока ещё его персты
с лица не стерли красоты,)
Кто видел ангельский покой,
И взгляд, что замутнен тоской,
Кто смерть в лицо увидел, тот
Душою дрогнувшей поймет,
Что мертвого прекрасен лик
Лишь потому, что в этот миг
Тирану неподвластен он,
Но смерть еще не смерть — а сон
Да, так невозмутимы покой
На мертвом облике, такой
Весь этот берег, такова
Вся Греция: она — мертва!
Так холодна, и так она
Последней красотой полна:
Огонь в душе едва угас,
Но как прекрасен этот час!
Ещё последний луч горит
Над скалами… Ужасный вид:
Сверкая, мрачный ореол
Вокруг надгробия расцвел,
Но вот затух последний блеск,
И луч сознания исчез,
И только искра, павшая с небес,
Над той землей, которую хранила,
Мерцает, но согреть ее не в силах!
Край подвигов, навек живых,!
Весь от полей до гор седых
Надгробие свобод былых!
Могучих повергал ты в страх,
А что осталось? Только прах!
Эй. жалкий раб! Ты позабыл
О грозной славе Фермопил,
А этот берег? чем он был?
И ты, свободы рабский сын,
Забыл, что это — Саламин?!
Так сделай память давних дней
Живою славою своей,
В душе, а не в золе храни
Отваги дедовской огни!
Да, ты и себе их разожжёшь,
И деспотов охватит дрожь,
Восстань! И жизнь отдай в бою,
Надежду завещай свою
Потомкам, пусть на смерть идут,
Иначе — от стыда умрут!
Был за свободу поднят меч,
И тот, кому в сраженье лечь
Пришлось, кто кровью истекал —
Борьбу потомкам завещал,
И как бы не была трудна,
Победой кончится она!
О, Греция! Свидетель в том
Один твой день! И этим днем
Бессмертье заслужила ты!
А все цари, что с высоты
Во мрак забвения судьбой
Низвергнуты? Лишь прах седой
Потомкам вечность сохранит
Во мгле безвестных пирамид.
Всеобщим роком пощажен
Лишь твой герой: воздвигнул он
Столп вечной славы над собой,
Столп выше гор земли родной:
В бессмертных песнях старины
Для нас живут твои сыны!
Как проследитъ за шагом
Твоё паденье? Ведь не враг
Тебя сломил, а ты сама,
Под ставив шею для ярма
Унизила свой дух навек.
Так раболепный человек
Рад цепи на себе замкнуть,
Тирану открывая путь.
А те, кто ходит в эти дни
Рабами по земле своей,
Что смогут рассказать они
О славе легендарных дней?
Нет больше среди них людей,
Достойных родины своей!
Где души пламенные их,
Что звали из долин твоих
На подвиги бойцов?
От колыбелей до могил
Они без чести и без сил
Ползут, рабы рабов.
Любой порок и грех людской
Владеют низменной душой,
Нет больше доблести в сердцах,
Нет человечности в глазах,
Одним прославился в наш век
Торгаш коварный, — хитрый грек:
Лишь древней ловкостью своей
Известен он среди людей,
И к голосу свободы глух
Его забитый, рабский дух.
Ярмо ему не враг, а друг
О нём жалеть не стану я.
Вот повесть мрачная моя,
И первый, кто её слыхал,
Не зря, поверьте мне, рыдал.
Вдали темнеет синь морская.
И тень, с прибрежных скал сползая.
Растет, пугает рыбака.
И кажется издалека
Что лодку там укрыл пират.
Рыбак поворотил назад,
И хоть уловом отягчен,
Н весла налегает он,
Пока далекий Порт Леон
Огней слепящие лучи
В восточной расплеснёт ночи.
Чей чёрный конь летит как гром,
И эхо гулкое кругом
То стуком кованых копыт
В ущелье диких скал кружит,
То звонкою уздой звенит?
Весь в пене конь, он словно вал
Прибоя у прибрежных скал.
Смолкает и морской прибой,
Но всадник позабыл покой:
Ничтожны бури всех морей
Пред бурею в груди твоей,
Гяур, безвестный назарей!
Но вижу я в чертах твоих
След потрясений роковых,
Ты юн, но бледный, мрачный лик
Страстями опален, и дик
Озлобленно горящий взор.
Вот он скользнул как метеор,
Я понял: ненависть и страх
Внушит османам этот враг.
Всё ближе он, его полет
Мой изумленный взгляд влечет.
Как демон в полуночный час
Промчался он и скрылся с глаз,
Оставив до скончанья дней
Тревожный след в душе моей,
И топот черного коня
В ушах остался у меня.
Он тронул скакуна уздой
И разом скрылся за скалой,
Нависшей над морской волной,
Ему, должно быть, страшен тот,
Кто увидал его полет!
В беззвездном небе мрак и мгла,
Но слишком ночь ему светла!
Промчавшись, бросил он назад
Как будто бы прощальный взгляд:
На миг он скакуна сдержал,
На миг на стременах привстал,
На миг… Но что в ночной дали
За рощей молодых олив
Он видит? Месяц над холмом,
Дрожит в мечетях слабый свет
И эхо разбудил мушкет,
Как будто отдаленный гром.
То знак усердья мусульман,
В ту ночь окончен Рамазан,
В ту ночь — Байрама первый час,
В ту ночь… Но кто же ты, что с глаз
Исчез? Ты, с огненным челом?
Что в празднике тебе чужом?
То скрыться хочешь ты, то вдруг
Тревожно напрягаешь слух.
Он замер, и в его чертах
Сменился ненавистью страх;
То был не мимолётный гнев,
Что вмиг румянцем заалев,
Остынет — Нет, он побледнел, -
Стал как могильный мрамор бел,
Чья мертвенная белизна
Во мраке ночи так страшна.
В седле недвижно он сидел,
Ужасный взор остекленел…
Кому-то он грозит сквозь ночь…
Вернуться, или мчаться прочь?.
Вдруг, сдержанный его рукой
Нетерпеливый вороной
Заржал и зазвенел уздой.
Так в сон, неудержим и дик
Врывается совиный крик.
Но вот коня пришпорил он —
Прочь, прочь, как бурею взметён,
Как в небо брошенный джерид
Скакун испуганный летит.
И вот уж берег не дрожит
От цокота его копыт,
И гордый шлем во тьме пропал
За черною громадой скал.
