* Ильяс ибн Юсуф Низами (1141-1211). *
x x x
Тот кто скорбен, скрывает томленье свое,
Нет, не словом очистится сердце мое.
Что за странная роза в саду расцвела:
Цвет невидим, но внятно дыханье ее?
* Муслихиддин Саади (1184-1292). *
Из книги «Бустан».
x x x
Купец какой-то хорошо сказал,
Когда он в плен к разбойникам попал:
«Толпе старух подобно войско шаха,
Когда грабители не знают страха!
Беда стране, где властвует разбой,
Не будет прибыли стране такой.
И кто поедет в край, забытый богом,
Где спит закон, где грабят по дорогам?»
Чтоб славу добрую завоевать,
Шах чужеземцев должен охранять.
Уважь пришельцев, что приюта просят,
Они ведь славу добрую разносят.
А если гостелюбья нет в стране -
Ущерб и царству будет и казне.
Ты по обычаям, по доброй вере
Не запирай пред странниками двери.
Гостей, купцов, дервишей бедных чти,
Очисти от грабителей пути.
Но слух и зренье будут пусть на страже,
Чтоб не проник в твой дом лазутчик вражий.
x x x
На должность мужа чести назначай,
Кормило власти нищим не вручай…
С них ничего ты – царской пользы ради -
Не взыщешь, кроме воплей о пощаде.
Коль на своем посту везир не бдит,
Пусть наблюдатель твой за ним следит.
Коль наблюдателя везир подкупит,
Пусть к делу сам твой грозный суд приступит.
Богобоязненным бразды вручай,
Боящимся тебя не доверяй.
Правдивый лишь пред богом полн боязни,
За правду он не утрашится казни.
Но честного едва ль найдешь из ста:
Сам проверяй все книги и счета.
Двух близких на одну не ставь работу,
Дабы от них не возыметь заботу.
Столкуются и станут воровать
И пред тобой друн друга покрывать.
Когда боятся вора вор, то мимо
Проходят караваны невредимо.
* Абдуррахман Джами (1414-1492). *
– Полное имя поэта: Нураддин Абдуррахман ибн Низамаддин Ахмад ибн Шамсаддин Мухаммад.
Газели
Взгляд мой, видящий мир земной, – от тебя.
Мир цветущий, как сад весной, – от тебя.
Пусть не светит мне серп молодой луны.
Дом мой полон яркой луны – от тебя.
Так ты мечешь аркан, что хотели бы все
Перенять бросок роковой – от тебя.
Кто увидел тебя, не укроется тот
Ни щитом, ни стеной крепостной – от тебя.
Роза хвасталась: я, мол, одежда ее.
Но ведь амбровый дух иной – от тебя.
И должна разорваться одежда твоя,
Чтоб упасть, отделиться кабой – от тебя.
Говоришь ты: «Что хочет Джами от меня?»
Я хочу лишь тебя самой – от тебя.
x x x
Что видел в мире этот шейх, укрывшись в своем дому,
Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому?
Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз,
И словно шелковичный червь, ушел в свой кокон – чужд всему.
Звчем, живой среди живых, бежит он от людских тревог?
От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму?
Он в зрелости, исполнен сил, достойных дел не совершил,
Ты, как неверному, ему не доверяйся потому…
Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал средь степных песков,
Ты, внемля проповедь его, не верь и слову одному.
Влюбленный в ложный блеск, он груду раковин купил,
Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому.
Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви, -
Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему.
x x x
Вот из глаз твоих две слезинки заблестели на розах щек,
Будто брызги дождя упали на тюльпановый лепесток.
Если ты слезу уронила, что же мне сказать о себе,
Если слезы текут безмолвно по щекам моим, как поток.
У тебя действительно слезы, а не только отблеск моих,
Что в глазах твоих я когда-то, словно в зеркале, видеть мог.
Всюду, где на тропинку сада упала твоя слеза, -
То живая роза раскрылась, то нарцисса влажный цветок.
Словно редкие перлы-слезы для ушных подвесок твоих
На изогнутые ресницы нанизал ювелир-зрачок.
Изумленный редкостным перлом светлой тайны твоей любви,
Нанизал Джами ожерельем жемчуг слова на нитку строк.
x x x
Мне чуждой стала мадраса, и ханака мне не нужна,
Обителью молитв моих отныне стала майхана.
В круженье зикра голоса дервишей не влекут меня,
Спешу под сень, где най звучит, где песня пьяная слышна.
Что спрашиваешь ты меня о шейхах и об их делах?
Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна.
Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет?
Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина.
Ты о любви мне раскажи! Я лучше сказок не слыхал
Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна!
Сожги крыла, как мотылек, пади у ног своей свечи,
Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена.
Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен!
Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена.
x x x
Нет вина веселья в чаше неба, да и надо просто быть глупцом,
Чтобы думать, будто может в чаше быть вино, коль чаша кверху дном.
Лишь невежда называет счастьем выгребную яму – этот мир.
Так ребенку кажется опухший сановито-важным толстяком.
Никому не сшила одеянья из нетленной вечности судьба.
Жизнь – халат парадный, жаль – короткий, и к тому же сшит непрочным швом.
Ветке, перегруженной плодами, угрожает камень подлецов.
В этом мире счастлив неимущий, что забот не знает ни о чем.
Перед нами узкая дорога, ночь темна, разбойники вокруг.
Проводник в дороге жизни нужен, чтоб с пути не с сбиться непутем.
Пусть садовник в юности прививки сделает, как саженцу, тебе,
Коль вкусить хорошее мечтаешь в сем саду, давно поросшем злом.
Кто, Джами, над бренностью вознесся и в пути утратил «мы» и «я»,
Может быть по внешности началом, а по сути может быть концом.
x x x
Зонтик от солнца под куполом неба весенние тучки раскрыли
На изумрудной подстилке тюльпаны-рубины шатры водрузили
Что о тюльпане сказать? Он блестящий красавец в багряной рубахе,
Свежею кровью убитых влюбленных смочивший подол в изобилье.
Нет, я не то говорю. Он красавец, взметнувший над травами пламя
Огненных ран умерщвленных сердец, чья нетленна любовь и в могиле.
Донышко чаши его золотое обильно присыпано чернью,
Точно Заллах забросал Фаридуна сокровиша черною пылью.
Диву даюсь, наблюдая, как ветер на воду наносит узоры,
Сотни рисунков – без чар колдовства, без малейших усилий,
В зеркале вод отражение трав с рамкой тронутой патиной, схоже.
Зеркало плеса – сиянье сердец, тех, с которых печаль соскоблили.
Ночь лепестковой чадрою завесила сад, чтобы утром просохла,
После того как ее постирала в ущербного месяца мыле.
Падает в чашу тюльпана роса, и бессмертные строки о камне,
Брошенном в чашу Маджнуна Лайли, зазвучали воскресшею былью.
Слово твое, о Джами, на весах дружелюбия взвешено точно.
В слове завистников нет равновесия, гири поставить забыли.
Кыт'а.
Я поднял выю помыслов высоких,
Освободившись от ярма стяжанья;
Презрел богатства, власть. Мне светит бедность:
Пред ней, как ночь пред солнцем, тьма стяжанья.
x x x
Ты дружбы не води с людьми глупей тебя,
Достойнейшим всегда внимай, благоговея.
И сам не докучай тем, кто мудрей тебя:
И мудрый хочет быть с тем, кто его мудрее.
x x x
Разочарован я: порядочных людей
Не вижу наяву, не вижу в сновиденьях.
От солнца жарким днем я в тень спешу скорей:
Мне не жара страшна, своей боюсь я тени.
x x x
Джами, раз не находится живых людей на свете -
Блаженны мирно спящие, им предназначен рай.
Осталась пыль на площади от тех, кто шел за правдой,
Но время пыль развеяло, пустым стал отчий край.
* Афзаладдин Хакани (1121-1199). *
О заточении.
Был Хакани с родными разлучен
И в дом с одною дверью заточен,
Но в этой яме жить ему нельзя,
И выйти из нее не может он.
Он, как паук, сидит в углу,
Как муравей за камнем затаен.
Замок снаружи и суровый страж.
И узник в безнадежность погружен,
Он проливает слезы, как Джейхун,
Он самаркандским вздохом опален.
Отсюда выход только в небеса.
Глухие стены с четырех сторон.
На воле связан был его язык,
А здесь он сердцем к богу устремлен.
Но все ж, покамест он томится здесь,
Он от толпы презренных удален.
Не думай о блаженстве, Хакани!
Ты и надежд на радости лишен.
На смерть дочери.
Моя дальновидная новорожденная дочь,
Увидев, что мир этот место плохое, – ушла.
Она поняла, что несчастья еще впереди,
От низких душою, от злобного роя ушла.
Она увидала, что в мире пороков и тьмы
Изноет, измучится сердце живое, – ушла.
Увидев, что беден мой дом и что я ей не рад,
Она в неизвестность, дитя дорогое, – ушла.
Увидев сестру свою старшую в черной чадре,
Подумав? «О, боже, мученье какое!…» – ушла.
x x x
Очень кислы плоды на ветвях государства
И не стоят того, чтобы их собирать.
Угощенья на скатерти мира невкусны
И не стоят того, чтобы мух отгонять.
Все дары и деяния шахов ничтожны
И не стоят того, чтобы их восхвалять.
* Насир Хосров (1003-1123). *
