Избранное - Дмитрий Борисович Кедрин

Дмитрий КЕДРИН

Дмитрий Борисович Кедрин родился 4 февраля 1907 года в Донбассе, на Богодуховском руднике, в семье служащего. Учился в коммерческом училище, в техникуме путей сообщения в Днепропетровске.

Первое стихотворение напечатал в 1924 году в днепропетровской газете «Грядущая смена». В дальнейшем сотрудничал в журналах «Комсомолия», «Прожектор», «Октябрь» и других изданиях.

С 1931 по 1933 год Дмитрий Кедрин работал в редакции многотиражки Мытищинского вагонного завода, а затем в литературной консультации издательства «Молодая гвардия».

В 1940 году в Гослитиздате вышла книга стихов Дмитрия Кедрина «Свидетели». В том же году была опубликована его драматическая поэма «Рембрандт».

В 1943 году Дмитрий Кедрин ушел добровольцем на фронт. Работал в одной из газет Северо-Западного фронта. Награжден медалью «За боевые заслуги».

Трагически погиб 18 сентября 1945 года.

Эти гордые лбы винчианских мадонн

Я встречал не однажды у русских крестьянок,

У рязанских молодок, согбенных трудом,

На току молотящих снопы спозаранок.

У вихрастых мальчишек, что ловят грачей

И несут в рукаве полушубка отцова,

Я видал эти синие звезды очей,

Что глядят с вдохновенных картин Васнецова.

С большака перешли на отрезок холста

Бурлаков этих репинских ноги босые…

Я теперь понимаю, что вся красота —

Только луч того солнца, чье имя — Россия!

1942

Как темно в этом доме!

Тут царствует грузчик багровый,

Под нетрезвую руку

Тебя колотивший не раз…

На окне моем кукла.

От этой красотки безбровой

Как тебе оторвать

Васильки загоревшихся глаз?

Что ж!

Прильни к моим стеклам

И красные пальчики высунь…

Пес мой куклу изгрыз,

На подстилке ее теребя.

Кукле много недель,

Кукла стала курносой и лысой.

Но не всё ли равно?

Как она взволновала тебя!

Лишь однажды я видел:

Блистали в такой же заботе

Эти синие очи,

Когда у соседских ворот

Говорил с тобой мальчик,

Что в каменном доме напротив

Красный галстучек носит,

Задорные песни поёт.

Как темно в этом доме!

Ворвись в эту нору сырую

Ты, о время мое!

Размечи этот нищий уют!

Тут дерутся мужчины,

Тут женщины тряпки воруют,

Сквернословят, судачат,

Юродствуют, плачут и пьют.

Дорогая моя!

Что же будет с тобой?

Неужели

И тебе между них

Суждена эта горькая часть?

Неужели и ты

В этой доле, что смерти тяжеле,

В девять — пить,

В десять — врать

И в двенадцать

Научишься красть?

Неужели и ты

Погрузишься в попойку и в драку,

По намекам поймешь,

Что любовь твоя —

Ходкий товар,

Углем вычернишь брови,

Нацепишь на шею собаку,

Красный зонтик возьмешь

И пойдешь на Покровский бульвар?

Нет, моя дорогая!

Прекрасная нежность во взорах

Той великой страны,

Что качала твою колыбель!

След труда и борьбы —

На руке ее известь и порох,

И под этой рукой

Этой доли

Бояться тебе ль?

Для того ли, скажи,

Чтобы в ужасе,

С черствою коркой

Ты бежала в чулан

Под хмельную отцовскую дичь,

Надрывался Дзержинский,

Выкашливал лёгкие Горький,

Десять жизней людских

Отработал Владимир Ильич?

И когда сквозь дремоту

Опять я услышу, что начат

Полуночный содом,

Что орет забулдыга-отец,

Что вали́тся посуда,

Что голос твой тоненький плачет, —

О терпенье мое!

Оборвешься же ты наконец!

И придут комсомольцы,

И пьяного грузчика свяжут,

И нагрянут в чулан,

Где ты дремлешь, свернувшись в калач,

И оденут тебя,

И возьмут твои вещи,

И скажут:

— Дорогая!

Пойдем,

Мы дадим тебе куклу.

Не плачь!

1932

К нам в гости приходит мальчик

Со сросшимися бровями,

Пунцовый густой румянец

На смуглых его щеках.

Когда вы садитесь рядом,

Я чувствую, что меж вами

Я скучный, немножко лишний,

Педант в роговых очках.

Глаза твои лгать не могут.

Как много огня теперь в них!

А как они были тусклы…

Откуда же он воскрес?

Ах, этот румяный мальчик!

Итак, это мой соперник,

Итак, это мой Мартынов,

Итак, это мой Дантес!

Ну что ж! Нас рассудит пара

Стволов роковых Лепажа

На дальней глухой полянке,

Под Мамонтовкой, в лесу.

Два вежливых секунданта,

Под горкой — два экипажа

Да седенький доктор в черном,

С очками на злом носу.

Послушай-ка, дорогая!

Над нами шумит эпоха,

И разве не наше сердце

Арена ее борьбы?

Виновен ли этот мальчик

В проклятых палочках Коха,

Что ставило нездоровье

В колеса моей судьбы?

Наверно, он физкультурник,

Из тех, чья лихая стайка

Забила на стадионе

Испании два гола.

Как мягко и как свободно

Его голубая майка

Тугие гибкие плечи

Стянула и облегла!

А знаешь, мы не подымем

Стволов роковых Лепажа

На дальней глухой полянке,

Под Мамонтовкой, в лесу.

Я лучше приду к вам в гости

И, если позволишь, даже

Игрушку из Мосторгина

Дешевую принесу.

Твой сын, твой малыш безбровый,

Покоится в колыбели.

Он важно пускает слюни,

Вполне довольный собой.

Тебя ли мне ненавидеть

И ревновать к тебе ли,

Когда я так опечален

Твоей морщинкой любой?

Ему покажу я рожки,

Спрошу: — Как дела, Егорыч? —

И, мирно напившись чаю,

Пешком побреду домой.

И лишь закурю дорогой,

Почуяв на сердце горечь,

Что наша любовь не вышла,

Что этот малыш не мой.

1933

Ты всё спала. Всё кислого хотела,

Всё плакала. И скоро поняла,

Что и медлительна и полнотела

Вдруг стала оттого, что тяжела.

Была война. Ты, трудно подбоченясь,

Несла ведро. Шла огород копать.

Твой бородатый ратник-ополченец

Шагал по взгорьям ледяных Карпат.

Как было тяжело и как несладко!

Всё на тебя легло: топор, игла,

Корыто, печь… Но ты была солдаткой,

Великорусской женщиной была.

Могучей, умной, терпеливой бабой

С нечастыми сединками в косе…

Родился мальчик. Он был теплый, слабый,

Пискливый, красный, маленький, как все.

Как было хорошо меж сонных губок

Вложить ему коричневый сосок

Набухшей груди, полной, словно кубок,

На темени пригладить волосок.

Прислушаться, как он сосет, перха́я,

Уставившись неведомо куда,

И нянчиться с мальчишкой, отдыхая

От женского нелегкого труда…

А жизнь тебе готовила отместку:

Из волостной управы понятой

В осенний день принёс в избу повестку,