Юрий Трубецкой - «Под этим небом черной неизбежности…»

Русский лес. И русские птицы.
Это может только присниться.

И благовест дальний над вечерней рекой
Монастырь. И вечный покой.

Время бежит, скользит по реке.
Детский след на влажном песке.

И может быть счастье. Но нет его.
Божество? Торжество? Колдовство?
Русское поле. Все русское снова —
На камне холодном мертвое слово.

Парки пряжу ткут и распускают.
Тихий снег снижается на мир.
Елки под забором умирают,
Их уже изгнали из квартир.

Анненский тревогу мне приносит,
О, какой печальный маскарад!
Чахлая, между ветвями, просинь,
Мертвенный сгорающий закат.

Темный город. Темный отблеск счастья…
Как — увы! — безжалостна судьба!
Дождь ночной назойливей и чаще,
Дверь скрипит, как старая арба.

Как арба, — кавказские мотивы.
Так слова, цепляясь, все текут.
Путь без смысла. Звуков переливы
Прозвенят, взволнуют и уйдут.

Как же дальше быть теперь?
Распахнулась в горе дверь,
В горе и непониманье.
Если б это знать заранее!

Опускаяется луна
Вялым ломтиком лимона.
И качается сосна,
Ветром северным пьяна,
С легким скрипом, легким звоном.

В свете завтрашнего дня
Ветер синий, ветер снежный.
И вопрос, что жег меня,
Стал загадкой безнадежной.

Я не тебя увидел, а двойник.
Он быстро шел. И уличным движеньем
Был искажен иконописный лик —
Как в меди выпуклой отображенье.

Ликующий, он мчался в никуда,
Быть может в суету, в провалы окон!
Вдоль тротуаров талая вода
Звенела гармоническим потоком.

И встретившись, мы были смущены,
Но твой привет казался подаяньем.
А день был полон звуками весны
И облаков божественным сияньем.

Холод и дождик.
Легкие листья
В серенькой роще
Все золотистей.

Только сороки
С суетным граем…
Да одинокий
Путник шагает.

Яркие бусы
Мокрой рябины —
Будто по-русски
Вечером длинным.

Кажется, что вечность в этом шуме
Листьев, никнущих к траве сырой.
С каждым днем все тише, все угрюмей
Под ущербной каменной луной.

Ночь длиннее. Может это вечность?
Я не помню, было ли вчера?!
Там, в окне, горят и тают свечи
И не угасают до утра.

Я читаю вслух стихотворенье,
Странно рифмы в тишине звучат…
Всех святых, всех душ поминовенье.
Скоро снег. Слышнее листопад.

Закатный свет и тающего снега
Прозрачный отблеск на лице дрожит.
Синеющее, нежащее небо
Тускнеет. Значит скоро заснежит.

Идешь тропинкой. Тихо и бездумно.
Ужель опять в морозное стекло
Ударит веткой ветер многошумный
И утром скажешь: снова замело!

Но даже в этом тусклом повечерьи
Весть о ином, какой-то тайный знак —
И в жизни есть не только лишь потери,
Не только суеверие и мрак!

Двусмысленность второстепенных деталей —
Летучие сумерки, ясность звезды.
Когда-то мы здесь проходили, блуждали,
Но ветер замел на дорогах следы.

Какие-то ветки, сосновые шишки —
На ощупь песок сыроват и упруг.
Но все это в общем осечки, ошибки,
Какие-то странные вещи, мой друг….

«Ходить воспрещается» — значит не надо?
А вот мы пройдем, ни на что не смотря
Какое убожество райского сада
Под небом безжалостного ноября!

Там столб. И на столбе луна.
Стихи с горчинкой. И холодный вихорь.
Вчера, сегодня — здесь не будет тихо
Над пустотой осенних эспланад.

Там столб. И на столбе луна
Давно сидит, как старый вещий филин.
Сегодня мы с тобой не говорили.
Я был один. И ты была одна.

…И стихов прелестная бессмыслица,
Как заката нежность, лес в снегу.
Может впереди влюбленность числится,
Но теперь — не знаю, не могу.

Не могу поверить в несусветицу,
Что и как. Все — беспредметный бред.
Вон, в окне чужом, лампада светится.
Возражаешь? Да, пожалуй, нет…

Он неожиданно пришел —
Мой новый день. И я заметил
Тот желтый луч, что лег на стол,
И стол вдруг стал высок и светел,

И книги, пыльные на нем,
Карандаши и писем связки —
Все излучалось, все огнем
Горело и меняло краски.

Вот так и мы однажды — вдруг,
Каким-то движимые чувством,
Засветимся, расширим круг
Давно затертого искусства.

Освободясь от шелухи
Ненужных слов, в глухой тревоге —
Напишем новые стихи
О ветре в поле и о Боге.

Встало багряное зарево,
И завывают рога.
Время железом ударило,
Тени легли на снега.

Небо родной Скандинавии,
Речь водопадов седых…
Все, что когда-то мы славили,
Стало добычей чужих.

Враг подступает безжалостный,
Близок неправедный суд.
В лодке под огненным парусом
Скальды навстречу плывут.

Были и будем мы твердыми,
Пусть мы в изгнанье умрем, —
Помним туманы над фьордами,
Бедный отеческий дом.

Там над седыми утесами
Дымных костров огоньки.
Девы с медовыми косами,
Вейте героям венки.

Если веления Одина
К нам донеслись с высоты,
Если изранена родина,
Бейте мечами в щиты.

Синее небо бездонное,
Скалы в блестящем снегу.
Взвейся стрела оперенная,
В горло вонзайся врагу.

Порой такая бешеная зависть
К тому, что не было, не свершено…
И снова ветер осени гнусавит,
И в грязных каплях темное окно.

Но разве было? Было ли иначе?
Поверь, мой друг… Какая темнота,
Как этот ветер неуемно плачет,
И жизнь уже бессмысленно-пуста.

Пожары, бедствия… Но все проходит,
Проходит безвозвратно. Тянет глушь.
О чем писать? О счастье? О свободе?
И о родстве каких-то верных душ?

Но в океане звезд, в глухих просторах,
Где холод, безнадежность и туман, —
Слова, слова… И поздние укоры,
И в правду превратившийся обман.