Николай Олейников - Пучина страстей

Приближался тридцать седьмой.

Л. Э. Разгон вспоминает:

«1937 год мы с Оксаной[37] встречали в Кремле у Осинских. Не помню, чтобы какая-нибудь встреча Нового года была такой веселой. Молодой, раскованный и свободный Андроников представлял нам весь Олимп писателей и артистов; Николай Макарович Олейников читал свои необыкновенные стихи и исполнял ораторию, текст которой состоял из одного слова „гвоздь…“[38]. И под управлением Валериана Валериановича Осинского мы пели все старые любимые наши песни: „Колодников“, „Славное море — священный Байкал“, „По пыльной дороге телега несется…“. Все это тюремные песни из далекого и наивного прошлого. Которое не может повториться. Оно и не повторилось. Ибо будущее было совсем другим»[39].

После Нового года, работая в «Чиже», Н. Олейников еженедельно ездит ночным поездом в Москву с заготовками к очередным книжкам журнала «Сверчок», авторский коллектив которого почти полностью составили ленинградцы. Здесь писали А. Введенский. Д. Хармс. Л. Савельев, С. Маршак и, конечно, сам редактор. Иллюстрировали журнал Б. Малаховский, Н. Радлов, В Конашевич, В. Лебедев, А. Успенский, Э. Будогоский и другие талантливые художники.

С наступлением летних месяцев Олейников выехал с семьей на дачу.

В очередной раз появившись с издательскими хлопотами а Ленинграде, в ночь на 3 июля 1937 года он остался в городе. На рассвете за ним пришли сотрудники НКВД.

«Ираклий Андроников (…) приехал по делам из Москвы и рано вышел из дому. Смотрит, идет Олейников. Он крикнул: „Коля, куда так рано?“ И только тут заметил, что Олейников не один, что по бокам его два типа… (…) Николай Макарович оглянулся. Ухмыльнулся. И все!»[40]

Вернувшись из пригорода, жена нашла квартиру опечатанной.

Вскоре после ареста Н. М. Олейникова были арестованы Т. Г. Габбе, А. И. Любарская и еще по меньшей мере девять сотрудников редакции. Группе редакторов, оставшихся на свободе, было предложено подать заявление об уходе «по собственному желанию».

В издательстве была выпущена стенгазета, именовавшая Олейникова «врагом народа» и «ставленником шпиона Файнберга». Газета не оставила без соответствующего ярлыка ни одного из арестованных и называла их всех вместе «контрреволюционной вредительской шайкой врагов народа, сознательно взявшей курс на диверсию в детской литературе». В качестве вывода следовал призыв: «Добить врага!»[41]

2 августа 1937 года Н. Олейников получает разрешение написать из тюрьмы записку домой. Этот клочок бумаги чудом сохранился. Больше писем не было.

II ноября 1937 года в Союзе писателей состоялось собрание, потребовавшее от С. Я. Маршака, чтобы он отрекся от «шайки врагов народа». Этого не произошло. Но вскоре Маршак покидает Ленинград и навсегда расстается с редакционной деятельностью.

24 ноября 1937 года Н. М. Олейников был расстрелян.

Спустя двадцать лет, 5 июля 1957 года, после многочисленных запросов Л. А. Олейниковой, которая вскоре после ареста мужа была выслана из Ленинграда, Главная военная прокуратура сообщила, что дело Николая «Макарьевича» направлено для окончательного разрешения в военную коллегию Верховного суда СССР.

Через два с небольшим месяца Военный трибунал Воронежского военного округа известил о полной посмертной реабилитации Н. М. Олейникова и прислал свидетельство о его смерти от «возвратного тифа» 5 мая 1942 года (дата выдачи — 2 октября 1956 года).

14 января 1958 года Ленинградский обком партии восстановил Н. М Олейникова в КПСС.

При жизни Николая Олейникова было напечатано всего три его стихотворения («Служение науке». «Муха» и «Хвала изобретателям»), не считая анонимных стихов в детских журналах.

Не было ни публикаций в периодике, ни сборников. Но стихи жили. Их читали в клубных залах и на дружеских вечерах, переписывали, заучивали наизусть. Отдельные строки превращались в поговорки, включались (без ссылки на автора) в юмористические рассказы и пьесы.

За несколько десятилетий разошлось огромное количество списков стихов Н. Олейникова, которые, к сожалению, изобилуют неизбежными при любительской перепечатке неточностями и искажениями текста.

С конца шестидесятых годов, после опубликования стихов Н. Олейникова в «Вопросах литературы», распространилось ошибочное мнение о том, что Олейниковым якобы был создан обобщенный образ некого «технорука Н.». от имени которого временами ведет повествование автор. Утверждалось также, что помимо «стихов технорука Н.» имеются «стихотворения Макара Свирепого» (сюда были отнесены «Перемена фамилии», «Таракан», «Карась», «Блоха мадам Петрова»)[42]. Правдоподобие этого утверждения усиливалось тем. что публикация, данная под моим именем, была озаглавлена «Новые стихи технорука Н.»[43]. Вслед за А. Дымшицем многие отечественные и зарубежные литературоведы стали всерьез говорить о существовании такого псевдонима Н. Олейникова.

Это явное недоразумение. Н. Олейников никогда не подразделял свои стихи на группы, установленные А Дымшицем, и не подписывал их псевдонимами. К числу исключений можно, с некоторой натяжкой, отнести единственное восьмистишие. под которым значится: «Балетоман Макар Свирепый».

Известны три псевдонима Н. Олейникова, относящиеся к ленинградскому периоду его деятельности: Макар Свирепый, Николай Макаров и Сергей Кравцов. Откуда же мог появиться «технорук»?

В 1928 году, когда отмечалось пятилетие журнала «Забой», Н. Олейников послал донецким друзьям и соратникам приветствие, в котором перечисляются все псевдонимы, использованные нм в годы работы в Бахмуте и Ростове:

В 1968 году А. Я Дымшиц любезно согласился представить в журнале «Вопросы литературы» предложенную мною подборку стихов Олейникова, порекомендовав разделить ее на две части. О существовании «Н. Технорукова» ему было известно. По-видимому, отсюда и возник «технорук Н.», наличие которого позволяло не только дать общепонятную трактовку публикуемых стихов, но и убрать из «Послания, бичующего ношение одежды», предназначенного дли опубликования в одном из ближайших номеров журнала, неуместное по нормам того времени слово «политрук»:

«Политрук» был заменен «техноруком», уже знакомым читателю по предыдущей публикации.

Стихи Николая Олейникова создавались в эпоху всепроникающей серьезности, когда пресса не знала иной тематики, кроме победных реляций и поношения недругов, литература специализировалась на производственных полотнах, поэзия грохотала литаврами и барабанами, и обыватель, всезнающий и многоликий, вещал с трибун от имени народа. Память об этом необходима для полного понимания сказанного поэтом.

21 марта 19Н8 года в Центральном Доме литераторов состоялся вечер из цикла «Антология русских поэтов XX века», посвященный Николаю Олейникову. Здесь были, едва ли не впервые, произнесены надлежащие слова о философском аспекте стихов Олейникова.

«Поэт, задумчивый и скромный», — сказал о нем А. Афиногенов[44].

«В нем чувствовалось беспощадное знание жизни», — отмечал В. Каверин[45].

«…Казалось бы, все умерло, все убито, (…) давно нет Олейникова, но слово его живет, оно и сегодня может обрадовать читателя, как в тот первый миг, когда оно впервые легло на бумагу», — писал И. Рахтанов[46].

Сегодняшний день позволяет увидеть новыми глазами творчество Н. М. Олейникова. Поэт и гражданин, в трудное время всеобщей подавленности он поднял свой голос против конформизма, подлости и приспособленчества, против обывателя в быту и обывателя в каждом из нас, в защиту и чувств и права каждого человека на индивидуальность.

1926