мы.
Пророками, жрецами
не раз нам это ставилось на вид.
Нашла коса на наш лежачий камень,
и был пророк запет, забит, забыт.
На том стоим мы –
порознь, в одиночку.
Нам рай — в сарае, нам пустыня — сад.
Давно до точки вычерпан источник
святых дерзаний.
Родина утрат!
Не горько ли –
из одного металла,
в одном литейном цехе люди льют
зубцы оград твоих мемориалов
и пули, что однажды нас убьют?
1990 г.
* * *
По весне сыра земля — в шрамах,
солью слёзною полны раны.
Развезло мои пути к храму.
Кто не сдох — от тишины пьяны.
С головы похмелье сняв плахой,
заведут на две зимы митинг.
Червоточины зальют лаком,
чтоб потом до Колымы гнить им.
На беспесеньи и стон — песня,
на неволе и дышать — воля.
Племя бусовых босых бестий
кости в горсть — и засевай поле!
И тужить, и стужу крыть нечем,
с верой кончено — гуляй, россы!
Всяк в единую печать мечен.
Помирать — так на миру, просто.
Эх, коробушка — полна снедью!
Не слепые — всё вокруг видим,
а за кровушку цена — медью,
позовёте к топору — выйдем.
Волком вою в выгребной яме.
Мир по нитке — а взамен что дам?
Паутина, плесень, тлен в храме.
Кто последний в звонари?…
Продан!..
1990 г.
БАЛЛАДА О СОЛНЕЧНЫХ ПЯТНАХ
Солнце родины смотрит в себя.
Ю. Кузнецов
Долго солнце стыдили за пятна мы,
мол "светило — дефектов с лихвой".
А оно всё не шло на попятную,
всё катило по прежней кривой,
то зарницами грубо ворочая,
то фонтанами бликов соря.
Берега покидая восточные,
не бросало во мгле якоря.
И тогда лжепророки с шаманами
навалились на солнце гурьбой,
позолоченными истуканами
засевали простор голубой.
Гроздья гнева горчили, дурманили,
терпким дымом несло с алтаря.
Королям ли, вельможам ли, рвани ли
всё равно — что свеча, что заря.
Вспыхнет степь, попримятая конницей,
в чёрном смерче качнётся толпа.
Жёрнов сечи под гул и трезвоницу
мнёт суставы, броню, черепа…
Лишь, омытая кровью проточною,
распрямится седая трава –
золотая, святая, порочная
над телами склонится вдова.
3 мая 1994 г.
ПОСЛЕДНИЙ РОМАНС
Метель гуляет по стране,
морозы вновь не знают меры.
Свеча пылает на столе
у молодого офицера.
Мир растворяется в заре.
В сугробах людям нет прохода.
На отрывном календаре –
январь семнадцатого года.
Твой вечер вальсами кружил
и гомонил в двенадцать баллов,
провинциалкам ворожил
о неземном и небывалом.
Полурастерянно глядел
вслед улетающей пролётке.
Был город молод. Снег кипел
и время шло походкой кроткой.
Наутро, только рассветёт,
раздастся музыка иная,
и эшелон уйдёт на фронт
из тихого, как счастье, края.
Двадцатый век придумал им
лавину чёрных испытаний –
отечества несладкий дым,
лёд седины нежданно ранний.
Под тяжестью могильных плит,
вдали от сновидений вьюжных
сыра земля соединит
их — беззащитных и ненужных.
Когда война — при чём тут бал?
Копи для потрясений силы!..
Кто б задержал девятый вал
и для тебя, и для России!..
1986–1989–1991 гг.
* * *
Нам обещали райские сады
и чудеса, которые не снились.
С мечтами детства мы
давно простились,
но опыт не спасает от беды.
Ведь монументы, что бы ни случилось,
молчат,
набрав воды в литые рты.
Проходит жизнь
без праздничных затей.
Стихиям не прорвать стальные двери.
Не все непоправимые потери –
на совести непрошеных гостей.
Вкус перемен
познавши в полной мере,
мы не дождёмся
свежих новостей.
Нам служат
ближним светом на пути
раскатистые всполохи метели.
В отечестве пророков проглядели,
а ныне их
и вне не обрести.
Иных уж нет,
а эти в чёрном теле
и вряд ли доживут до тридцати.
Себя от порчи "опыта" спасти?
Их после
ни эдем, ни ад не примет.
И всё-таки как тянет
вслед за ними
рвануть стоп-кран –
и наобум сойти!"…
1994 г.
* * *
Который год шагами мну
планеты этой седину,
превратностям судьбы теряя счёт!
И дружит с ветром голова!
Играю весело в слова
с самим собой. А с кем же мне ещё?
Мне не вписаться в эту жизнь.
Я слышал слишком много лжи,
чтоб свет и радость каждому дарить.
Но не тебе меня спасти.
Ты — передышка на пути.
О чём же нам с тобою говорить?
Я вышел родом из Совка,
что оценил наверняка.
Не буквы умных книг тому виной,
когда тебя по почкам бьют,
а репродукторы поют,
какая тишь да гладь в стране родной.
Провинциальная дыра.
глухой тупик. Сулажгора*.
Весне — цвести, а ТЭЦ вдали — дымить
хоть двадцать лет, хоть сотню лет,
а правды не было и нет.
О чём же нам с тобою говорить?
В тоске немой, глухой зимой
гитар запретный плач и вой
согреет как письмо, что ждал давно.
Мне б нервы из магнитных лент!
Дыши, внимай, лови момент,
а что назавтра будет — всё равно!
И, до прозрачного хрупка,
в ответ рождается строка,
что можно мир жестокий покорить
без боя — верой и добром,
творя историю пером.
О чём же нам с тобою говорить?
Амур не экономил стрел.
Но был я в юности несмел
и не был принцем из её мечты.
С тех пор сменилось
столько муз!
Судить их строго не берусь.
все на одно лицо — просты, пусты…
Свободен — значит одинок.
А одиночество — как смог
удушливо и едко может быть.
Но все пути ведут туда,
где горе это — не беда.
О чём же нам с тобою говорить?
2007 г.
*Сулажгора — район Петрозаводска
* * *
Ты скажи мне, земля, кто тебе мы по крови?
Мы — живущие тут век не первый уже,
испытавшие всё, всё видавшие, кроме
райских кущ за окном и покоя в душе…
Сколько судеб, дорог — непрямых и упрямых,
сколько вер, городов и трагических дат,
словно тайну богов стены древнего храма
от назойливых глаз твои недра таят?
Чем придётся, дышу. Чем могу, коротаю
срок, отпущенный мне. Что имею, храню.
Помню горечь измен, но о лучшем мечтаю.
Мне и радость, и грусть — словно воздух огню.
В суете городской спорить некогда с Богом.
Только под ноги глянь — и откроется суть:
вновь ломает трава свой асфальтовый кокон,
чтобы пыльной листвой
