Гийом Аполлинер - Мост Мирабо

В ладье с возлюбленным сбежала королева.
Король на берегу смятением объят,
И в такт его шагам, неистовым от гнева,
На пышной мантии жемчужины бренчат.

Гребцы запели в лад — о волшебство напева!
И в лодке беглецы, закрыв глаза, молчат;
Пусть будет справа риф, призыв сирены слева, —
Король могуч и стар, и нет пути назад.

А мерзости кругом — останков да скелетов!
Как будто их сюда нарочно принесло, —
Всплывают из глубин то склизкое весло,

То рыжий клок, то бок медузы, фиолетов.
Ужасно бегство, и неведом эпилог.
И с мантии летят жемчужины в песок.

Au jardin des cyprès je filais en rêvant,
Suivant longtemps des yeux les flocons que le vent
Prenait à ma quenouille, ou bien par les allées
Jusqu'au bassin mourant que pleurent les saulaies
Je marchais à pas lents, m'arrêtant aux jasmins.
Me grisant du parfum des lys, tendant les mains
Vers les iris fées gardés par les grenouilles.
Et pour moi les cyprès n'étaient que des quenouilles,
Et mon jardin, un monde où je vivais exprès
Pour у filer un jour les éternels cyprès.

Я в кипарисовом саду пряла, одна,
Следя за пряжею, — ее с веретена
Вздымал и уносил полдневный бриз игривый;
А после шла к пруду, оплаканному ивой,
Ступая медленно, пока меня жасмин
Не останавливал, и ирис рядом с ним,
Волшебный ирис цвел под лягушачьей стражей.
Мне каждый кипарис казался прялкой с пряжей
И мирозданьем — сад, в котором боль и страсть
Даны мне, чтобы жизнь из этой пряжи прясть.

Hésus et Taranis la femelle
L'annoncent par un vol aquilin:
La dame au corsage qui pommelle
A fait mourir, aujourd'hui, Merlin.

Teutatès aime l'aigle qui plane
Et qui veut le soleil enchanter
Je préfère un corbeau sur un crâne,
Quand l'oiseau veut l'oeil désorbiter.

О corbeau qui disparus à droite
Sur un froid menhir t'es-tu perché?
Où, pourrissant dans sa fosse étroite,
Trouvas-tu le cadavre cherché?

Nous nous en irons vers nos demeures,
L'un vers la mer, l'autre vers les monts,
Frère, parle avant que tu ne meures.
Merlin est mort, mais nous nous aimons.

Бог дровосеков и богиня молнии,[23]
О чем полет орлиный говорит?
О том, что та, чьи груди мы запомнили,
Сегодня чародея умертвит.

Пусть за орлом, летящим к солнцу в темени,
Следит тот бог, что покарает нас, —
А мне желанней ворон, что на темени
Сидит во тьме и склевывает глаз.

О черный ворон, прядающий в сторону,
Нашел ли ты холодный свой менгир[24]?
А в тесной яме что желанней ворону,
Чем этот труп гниющий, этот пир?

Мой дом на море, твой на горной тверди, и
Теперь мы разойдемся по домам,
Но прежде, брат, мне поклянись в бессмертии:
Мертв чародей, любовь осталась нам.

Selon la harpe consciente, je dirai
Pourquoi créant, ma triade, tu gesticules
Et si le froid menhir est un dieu figuré,
Le dieu galant qui procréa sans testicules.

Onde douce comme les vaches, j'ai langui
Loin de la mer. Voici le golfe aux embouchures
Et les chênes sacrés qui supportent le gui;
Trois femmes sur la rive qui appellent les parjures.

Au large, les marins font des signes de croix.
Ces baptisés, pareils à des essaims sans ruches
Nageurs près de mourir, folles! devant vous trois,
Ressembleront bientôt au svastica des cruches.

Про всё, что на слуху, я этой арфе вслед
Спою — про вас троих на берегу, про сходство
Менгира с божеством: восстав, глядит на свет
Бог, без тестикулов познавший детородство.

Я от коровьих губ прибоя ослабел,
Как бедра, берега им распахнули устья,
И воткнуты дубы в сухую плоть омел;
Трех жриц на берегу один познать берусь я.

Крестясь, к вам моряки плывут в недобрый час,
Крещеные, они — как дикий рой без улья.
Пловцы скорей умрут, но не достигнут вас,
Их руки над водой, как символы безумья[25].

Ils laissent en mourant des divinités fausses
Et d'eux ne reste au ciel qu'une étoile de plomb.
Les lions de Moriane ont rugi dans leurs fosses,
Les aigles de leur bec ont troué l'aquilon,

En voyant, loin, la ville en hachis de lumière,
Croyant voir, sur le sol, un soleil écrasé,
Eblouis, ont baissé leur seconde paupière;
Ah! détruis, vrai soleil, ce qui fut embrasé.

Бледнеют в небесах поддельные богини,
Зенит одной звездой свинцовой оперен.
Львы Мавритании[26] рычат в своей пустыне,
И клювами пробит орлиный аквилон.[27]

Внизу ползет, как плющ, расплющенное солнце
Большого города, где за полночь светло.
Что ослепленному тем светом остается?
Ждать, чтобы истинное солнце все сожгло.

A Orkenise, pour un bel orfèvre blond
Les filles, chaque nuit, s'endormaient, indécises,
C'est un soir, quand s'en vient la dame très éprise
Chez le plus bel orfèvre pâle d'Orkenise.

«Viens, la main dans la main, trouver un clair vallon
Tu auras pour fermail de ton col mes doigts blêmes,
A orfévrer nos cheveux d'or, ô toi que j'aime.
Nous nous aimerons à en perdre le baptême.»

Dans les vergers de la contrée d'Escavalon,
Les filles ont pleuré, chaque année, leur méprise.
Au val, les bras sont las, les chevelures grises;
Ces lourds joyaux de cet orfèvre d'Orkenise!..

Ах, мастер-ювелир, красив и молод он!
Девчонки, что ни ночь, грустят и слезы прячут,
Про гостью позднюю с подружками судачат,
Влюбленную в того, по ком так горько плачут.

«Пойдем рука в руке, найдем цветущий склон,
Вот золото волос, вот серебро запястий,
Огрань мой поцелуй и отчекань мне счастье —
Любовь заменит все: крещенье и причастье».

Ах, мастер-ювелир, грустит Эскавалон,
Девчонки, что ни год, не знают утешенья.
Померкло золото, утихло искушенье, —
Как стали тяжелы все эти украшенья!

Par les portes d'Orkenise
Veut entrer un charretier.
Par les portes d'Orkenise
Veut sortir un va-nu-pieds.

Et les gardes de la ville
Courant sus au va-nu-pieds:
«— Qu'emportes-tu de la ville?»
«— J'y laisse mon cœur entier».

Et les gardes de la ville
Courant sus au charretier:
«— Qu'apportes-tu dans la ville?»
«— Mon cœur pour me marier».

Que de cœurs dans Orkenise!
Les gardes riaient, riaient,
Va-nu-pieds la route est grise,
L'amour grise, ô charretier.

Les beaux gardes de la ville,
Tricotaient superbement;
Puis, les portes de la ville,
Se fermèrent lentement.

В славный город Оркенизу
Верхового путь ведет.
Славный город Оркенизу
Покидает нищеброд.

«Что несешь?» — пытают стражи
Нищеброда у ворот.
«Все я здесь оставил, стражи,
Даже сердце», — молвил тот.

«Что везешь?» — пытают стражи
Верхового у ворот.
«Я везу невесте, стражи,
Только сердце», — молвил тот.

Что за город Оркениза!
Бравых стражей смех берет.
Верховой, твой путь неблизок,
Склизок путь твой, нищеброд.

Мало дел у бравой стражи,
Невелик ее доход;
На продажу вяжут стражи[29]
Да судачат у ворот.

Admirez le pouvoir insigne
Et la noblesse de la ligne:{1}
Elle est la voix que la lumière fit entendre
Et dont parle Hermès Trismégiste en son Pimandre.{2}

Что может быть сильней, глубинней
И благородней этих линий?{3}
Как будто свет зовет на свет из тени мглистой,
Как мы читаем у Гермеса Трисмегиста.{4}[31]