Она не понимала за что он её бросил. Десять лет. Ладно бы ещё появилась другая, хоть какая-то причина… А так… «Извини. Мне стало с тобой скучно…» «Скучно…», через десять лет… Через десять лет люди женятся и рожают детей… Зря она послушалась его и защищалась против беременности. Был бы ребёночек – было бы кого любить, о ком заботиться… Сначала оканчивали лицей… потом армия… несколько лет поступлений в университет… поиск работы после его окончания… – столько всего – подработки… путешествия… друзья… Она и предположить не могла такого финала. Хотелось закрутить хоть какую-нибудь интрижку. На неё всегда мужики велись, но она только посмеивалась, влюблённая, и ни в ком, кроме него, больше не нуждающаяся. А теперь, словно что-то сломалось, и даже, не свойственное ей раньше, нарочито-вызывающее поведение не помогало.
Она засунула руку за пазуху и, откровенным жестом, поправила сначала одну, а потом вторую грудь, сместившиеся после «упражнений на вытягивание», подглядывая, сквозь полуприкрытые ресницы, за реакцией соседки: «Вот тебе!» Однако, соседке было не до неё. Женщина что-то тихо говорила супругу, бросавшему короткие резкие фразы. Она прислушалась:
– За что ты со мной так? Я ведь доверяла тебе…
– Так не доверяй!
– Я так не могу. Как можно жить с человеком, которому не доверяешь?!
– Так не живи!
– Послушай, нельзя же так безответственно и наплевательски относится к своей жизни, а заодно и к моей… Кто на себя плюёт, на того и Бог Плюёт, ведь невозможно помочь тому, кто сам себе помочь не желает…
– А твоя жизнь тут причём?
Бегающий взгляд маленьких злых глаз, изрезанное морщинами дрябловатое лицо мужчины, и полные любви и боли карие глаза, в обрамлении чёрных, начинающих седеть ресниц, сидящей напротив, всё ещё красивой, женщины. Ей стало обидно. Хотелось сказать этому неприятному типу: «Открой глаза! Глянь какая чудесная женщина страдает из-за тебя…»
– Красавица, возле тебя свободно? – она и не заметила, как столику подошёл мужчина.
– Нет! Я жду друзей! – неожиданно для самой себя, резко ответила она, и отвернулась, чтобы послушать продолжение разговора за соседним столиком.
Но супруги уже деловито обсуждали, что им надо купить на базаре на неделю и на вечер для гостей, и какую игрушку подарить в этот раз внуку: машинку с кузовом, или трактор с кузовом…. Лицо мужчины разгладилось, и выглядело бы даже приятным, если бы не холодные льдинки, мерцающие в глубине глаз, и не пробегающая, время от времени по кончикам губ, заискивающая улыбка… Или ей это только казалось, из-за случайно подслушанного разговора… Они поднялись… Он отодвинул столик, чтобы супруге удобней было пройти, и пропустил её вперёд… Идеальная пара…
Неожиданно запел телефон. Это был его рингтон. Он специально скачал эту мелодию, чтобы сигнал его вызова выделялся из всех. Трясущимися руками она одела наушник, пытаясь справиться с голосом:
– Да!
– Привет! Я знаю, ты на меня сердишься, но я много думал, когда тебя нет рядом, мне и вообще безрадостно. Приезжай. Или нет, лучше я сам за тобой сейчас заеду.
Пока он говорил, перед её мысленным взором всплыла картинка, словно это они сидят за соседним столиком и обсуждают подарок для внука. В голове крутилась фраза: «…нельзя же так безответственно и наплевательски относиться к моей жизни». Она представила себе его лицо через тридцать-сорок лет и рассмеялась…
– Почему ты смеёшься? Ты рада?
– Да! – всё ещё смеясь сказала она. – Я рада, что ты оставил меня. Это было правильное и своевременное решение.
Было что-то неуловимо знакомое в рассказе её случайного попутчика. Она никак не могла вспомнить, где и когда могла уже слышать эту историю. А попутчик между тем продолжал говорить: «Я упустил свой шанс на счастье. Это и была единственная моя любовь. Я влюбился сразу и на всю жизнь…»
– Но почему же вы ничего не рассказали ей о себе, не сделали предложения?
– Я боялся услышать, что она не свободна, боялся разрушить нежность и очарование охватившее нас…
И она сразу вспомнила:
– Вашу знакомую звали Наташа?
– Наташа, Натуся, Натали…, но как Вы догадались?
– Позвольте я прочту вам одно стихотворение? – она достала записную книжку:
Плескалось море, охлаждая пляжи.
И Вы и я от дома вдалеке…
Мы не скрывали чувств своих, и даже
Гуляли вместе днём, рука в руке.
Промчался отпуск. Вы с другими рядом
Проводите, наверно, свой досуг,
Любуетесь заиндевелым садом…
Иль может быть Вы чей-нибудь супруг…
Мы жили – мигом, ни вчера, ни завтра,
Не задевая даже краем фраз.
Вот так артисты, на подмостках театра,
Другую жизнь играют каждый раз,
Потом уходят, грим, костюм… снимая,
И не узнать лица уже в толпе…
Что ж мне всё снится бирюза морская
И алость розы на дверной скобе.
Зачем я ни спросила… ни сказала…,
Страшась услышать, что выходит срок…
Ведь может нас судьба соединяла,
И, как и я, Вы также одинок,
И также побоялись знать ответы,
Чтоб нежности тех дней не расплескать…
Порою странны так судьбы сюжеты…
Жаль, никогда нам правды не узнать.
Она замолкла, ожидая реакции попутчика. Но он словно онемел, только тяжело и часто дышал, не в силах выговорить ни слова.
И тогда она продолжила:
– С Наташей мы познакомились случайно, во время пересадки в Варшавском аэропорту. До наших рейсов оставалось около трёх часов, ехать поздним вечером в город, при таком ограничении по времени, не было никакого смысла. Мы засели в кафешке и просто болтали, легко перескакивая с одного на другое.
Но когда я начала показывать ей снимки своих детей, она вдруг погрустнела и предложила:
– Хотите я прочитаю Вам своё стихотворение?
– Вы пишите стихи? – спросила я.
– Нет, – ответила Наташа, – это единственное, что я написала за всю свою жизнь.
И она прочитала мне стихотворение, которое Вы услышали сейчас. А когда я спросила её, почему же она ничего не рассказала о себе и не расспросила о нём, она сказала: «Я боялась услышать в ответ, что он не свободен, это бы разрушило всю нежность и очарование владевшие нами». – Почти точь в точь та же фраза, которой и Вы ответили мне на этот вопрос.
Я такое гладкое, такое идеальное, – думало Зеркало, – но мне так скучно отражать окружающее, оно так не похоже на меня. Вот если бы я могло отразить само себя, идеальное в идеальном! Оно стояло недалеко от окна и, когда створки открывали или закрывали, видело мелькавшее в них, серебро своей поверхности.
Люди, проживающие в доме, не понимали его. Они любовались не Зеркалом, а собственными отражениями. Особенно Зеркало не любило Маленькую Хозяйку, проводившую перед ним почти всё своё свободное время, постоянно что-то примеряющую, чем-то мажущуюся и красящуюся. Только оно впадало в мечтательную меланхолию, как появлялось, на своём катящемся кресле, это суетливое создание, и начинало дёргать его и крутить во все стороны.
Она была столь уродлива, что даже пылинки, которые притягивало к себе зеркальное стекло, чтобы хоть чуть-чуть притушить изображение, ничего не могли скрыть. Прямые тонкие плечики, выпирающие ключицы. Бледненькое, словно обтянутое папирусом, личико, с такими же белесыми ресничками и бровками над полными пустоты глазами. Остренький носик над растянутым, чуть ли не до, торчащих парусами, ушей, тонким ртом. «И как можно любить такое?» – удивлялось Зеркало, видя, как нежно родители хлопочут над своим чадом.
Но, однажды, в доме наступила тишина. Напрасно Зеркало ждало, что кто-то придёт стереть с него пыль, или открыть створки окна, чтобы оно могло полюбоваться своим сиянием. Теперь оно с тоской вспоминало маленькие детские ручки, теребившие его дни напролёт. Края Зеркала потускнели от одиночества и невостребованности, сквозь слой пыли больше ничего не отражалось: «Я так верно служило им, а они бросили меня здесь умирать…»
Тёплая ладошка скользнула по холодному стеклу: «Фи, сколько грязи! Мама! Мамочка! Дай мне тряпку, я хочу вымыть своё любимое зеркало!»
«… любимое Зеркало!» – услышало Зеркало, сквозь отступающую дрёму. – «Неужели это обо мне? Меня любят! Меня не бросили!» – оно рванулось навстречу знакомому голосу и, неожиданно для себя, выпало из рамы, больно ударившись об угол тумбочки и свалившись на пол.
– Ой! – вскрикнула девочка и заплакала. – Я разбила… я разбила его…
– Не плачь, – пыталась успокоить ребёнка, прибежавшая на шум, мать, – мы купим тебе другое, ещё больше и красивее…
